Falling apart

День выдался отвратительным. Вообще-то, последний месяц выдался отвратительным. Было ужасно душно, невыносимо обидно и невероятно больно. Бессонница плотно обосновалась в его доме, а именно — под потолком его спальни. Той самой спальни, что раньше он делил с Шелби, и с которой теперь разводился. Процесс еще не завершился, но, если все и дальше будет так гладко, без сучка и задоринки, то уже к концу месяца всё будет кончено. Гарри приходилось то и дело улыбаться, поддерживать имидж, и во что бы то ни стало сохранять спокойствие. Работы стало еще больше — у «Single By 30» горели все сроки, и канал подгонял съемочную группу. В итоге то, что Шаму раньше давалось без особого труда, напротив, с великим удовольствием, начало давить и перестало приносить радость. А после последнего заседания, в ходе которого оба признали, что сойтись нет ни единой возможности и желания, Судья назначил дату последней встречи, в которую супруги станут бывшими. Тянуть со следующим шагом — необходимостью обо всем рассказать родителям, не было смысла. А потому, спустя пару дней после показа одиннадцатого эпизода сериала «Сумеречные охотники», Гарри отправился в Сан-Франциско, навестить отца и мать. Новость, которую он вез с собой, едва ли могла быть скрашена и сглажена дорогой бутылкой вина и любимой лазаньей для отца, которую Шам вез из самого Лос-Анджелеса. Впрочем, обрушить столь печальную весть на родителей актер так и не смог — отец приболел. Мать Гарри была настолько подавлена этим фактом, что у сына не повернулся язык расстроить ее еще больше. «Подождет» — решил Шам, а после решил проветриться. Сам не заметил, как оказался в одном из баров недалеко от центра. Прогулка затянулась, а угнетающие мысли и тревога за родителей, лишь усугубляла ситуацию. Легкий пиджак висел на спинке стула, а в руках Гарри крутил стакан с недопитым виски. «Всего глоток, не более» — и это тоже была ложь. Он допивал уже третий, совершенно не замечая, как летит время. Тихие голоса посетителей, отзвуки музыки и реклама какого-то мыла по телевизору, висящему на стене прямо напротив него, и приглушенный, уютный свет — все это создавало атмосферу покоя и отчужденности. Места, где можно было действительно расслабиться и забыться. Алкоголь не решает ваших проблем, но он позволяет хоть на миг поверить в то, что вы достаточно сильны, чтобы со всем этим справиться. — В этот вторник, вместе с FreeForm! — знакомый до боли голос вывел Шама из размышлений. Он поднял глаза на висящий на стене телевизор, и точно — Мэттью. Показывали рекламу грядущего двенадцатого эпизода «Малек». На него с экрана телевизора смотрел улыбчивый Даддарио, который, в раскрепощенной манере, сложив руки на уровне груди и с растрепанными волосами — совсем не как у Алека — приглашал телезрителей примкнуть к экранам телевизоров, чтобы вместе с кастом шоу следить за судьбой Алека и Магнуса. Легкая улыбка, также не лишенная грусти и тоски, коснулась губ актера. Он вспомнил, теребя стакан, в котором уже почти растаял лед, как Мэтт, одним из первых, заметил, что с Гарри было что-то не так. Он увидел это почти сразу, стоило тому появиться. Не сводил с него своих темных глаз, а когда приходилось — торопливо искал танцора в толпе и снова впивался пытливым взором в него. В глазах Мэтта тогда читался только один вопрос: «Как мне тебе помочь?», и Гарри был ему благодарен, да вот только рассказать так и не решился. Он вспомнил, как во время рекламы Мэтт подсел к нему и, коснувшись плеча своим плечом, чуть пихнув в примирительном жесте, вместе с тем обращая на себя внимание, тихо позвал его. — Гарри, — именно так. Просто «Гарри». Шам мог слышать его бархатный голос у самого уха, обращенный только к нему. От Мэтта волнами исходило тепло, и хотелось, забыв о том, что стоит держать марку и лицо, рассказать о драме, что так бередила сердце. — Гарри, — повторил тогда Мэтт и… — Гарри? Земля вызывает Марс! Эй? — щелчок пальцев перед глазами и Шам моргает. Стакан едва не выпал из его рук, и чья-то рука перехватила его, ставя на стойку. — Эй, ты как? Порядок? Мэттью. Прямо на Гарри смотрели те самые теплые, шоколадные глаза Даддарио. Коллега по съемочной площадке словно сошел с экрана телевизора — господи, что за сравнение? Кто вообще пишет этот сценарий в его голове? — и теперь смотрел на Шама во все глаза. Мэтт улыбался, но выглядел, меж тем, встревоженным. Только сейчас актер понял, что в баре, на самом-то деле, было не так уж спокойно, уютно и тихо — музыка доносилась со всех сторон. Откуда-то справа послышался хохот: мужские и женские голоса, смешанные воедино во взрыве хмельного флирта и хищной охоты. Слева же пара мужчин столкнулись горлышками пивных бутылок, что-то празднуя. Шам моргает, чуть качает головой и переводит взгляд на парня, возвышающегося над ним. Действительно, Мэтт! Не показалось. — Мэттью, — Гарри откидывается на спинку стула, протягивает ладонь, и Мэтт жмет руку в ответ. — Ты что тут делаешь? — Это я у тебя хотел спросить, — Шам улыбается, а кончики пальцев толкают непроизвольно почти пустой стакан. Краем глаза ловит взгляд бармена, пытающегося понять, стоит ли обновить порцию или еще обождать. — Ну… Вообще-то, я сам не ожидал, что окажусь здесь. Кузина Эстер родила. Мы узнали об этом вчера вечером. Тут же сорвались и прилетели в Сан-Франциско. Всю ночь не спали, да и весь день тоже — роды были трудные. Эстер волновалась, не покидали больницу. Но… все хорошо, да! — Мэтт, в свойственной, пожалуй, только одному ему манере выводил на барной стойке пальцами узоры. Пока он говорил, на губах играла счастливая, но вместе с тем рассеянная и уставшая улыбка. Волосы брюнета были растрепанны, что ему определенно шло. Мэтт опустил раскрытую ладонь на столешницу, и перевел взгляд на Шама. — А потом мы решили отпраздновать! Девочка! — он чуть отклонился назад, подняв обе руки в жесте «Ура!», и засмеялся. Гарри вторил ему, хоть улыбка была вымученной, уставшей. Видит бог, Шаму хотелось радоваться искренне, да вот только, кажется, за столь упорными попытками казаться счастливым и «быть в норме», он забыл, каково это — радоваться на самом деле, от чистого сердца. — Так ты тут с Эстер? А где она? Хочу поздороваться. — Да… Эээ… Мы уже, в общем-то, уходили. Я вернулся, потому, что Эстер забыла сумочку, — и парень продемонстрировал лежащую на его коленях женскую сумочку. Черная кожа, небольшая ручка, немного блесток. — Забрал. Мэттью кивает, и снова наглаживает ладонью столешницу. Гарри толкнул пальцами стакан, и на сей раз бармен подошел, наливая новую порцию спиртного. — А что на счет тебя? — Я? Ну…. И Шам умолк. Он смотрел, как плещется из бутылки в стакан янтарная жидкость, как колышется и вытесняется новыми кубиками льда. Завораживающе. Почти маняще. Словно так и шепчет ему: «Прикоснись к прохладе стакана, дотронься пальцами, сожми в ладони, поднеси ко рту и вкуси горьковатый вкус забытья». Моргает, сбрасывая морок. В ушах начинает шуметь от выпитого. Тихий выдох, и поднимает глаза на Мэтта. Он смотрит на Гарри, полу-улыбка все еще играет на губах. Он ждет ответа. Что ему сказать? Рассказать о том, как приехал к родителям, чтобы обрушить на них новость о скором после свадьбы разводе? О том, как застал жену с другим, меньше, чем через полгода после свадьбы? Казались счастливыми, влюбленными, неразлучными. Единым целым. И что теперь? Развод, пара подписей на бумаге, и статус «экс»? — Да я…приехал навестить родителей, — подносит к губам стакан, слышит манящий, одобряющий звук бьющегося о стенки стакана льда. Делает глоток. Обжигает, но не отрезвляет вовсе. Напротив, словно убаюкивает. Виски окутывает, обнимает, затягивает в мир «ты со всем справишься, чувак». А Гарри сейчас именно это и надо. Еще чуть-чуть. Чтобы наверняка. Даддарио кивает в понимающем жесте, хочет что-то сказать, открыв рот, но его прерывает звук телефона. Парень дернулся, вытягивая ноги, и длинными пальцами выуживая из кармана телефон. — Прости, — извиняющаяся улыбка на губах, он кивает Гарри, и тот кивает в ответ. Парень поднимается, смотрит на экран, а после отходит на пару шагов от барной стойки. Гарри слабо разбирает слова Мэтта, ловит имя его девушки, и снова делает глоток. Конечно. Эстер. И как он мог о ней забыть? Он снова вспоминает, когда по горлу разливается горечь алкоголя, как Мэтт сказал ему, что тот всегда может с ним поделиться, что он его всегда поддержит. Так ли это? Еще глоток. И еще. Добавки бы. Стакан не успел коснуться дерева столешницы, а Мэтт уже был рядом. Он уселся на стул рядом, и положил ладонь на плечо Шама. — Прости, Эстер звонила. Потеряла меня и свою сумочку. — Я понимаю. Уже уходишь? — Нет, я… Сказал ехать в отель. Там…сейчас у ее кузины в доме полный аврал, и мы решили остановиться в отеле. К тому же, наш рейс с утра, и Эстер не хотела тревожить всю семью просто потому, что кто-то топает как слон, — Даддарио засмеялся, посвящая Гарри в маленькие аспекты его жизни. Шам улыбается, искренне и тепло — не забыл, значит — и жестом просит бармена обновить. Мэтт наблюдает, но молчит. Что-то подсказывает ему, что сейчас Гарри лучше не трогать. Сейчас ему стоит дать шанс «созреть» и рассказать самому. — Слушай, Гарри, я вижу, что с тобою что-то происходит. Заметил еще тогда, и не могу не… -не выдержал, наконец, Мэтт. Он подался навстречу танцору, сокращая между ними расстояние, и Шам, опрокинув новую порцию виски в себя, с шумом поставил стакан на столешницу и поднялся. — Пошли. Давай пройдемся. Мне нужно подышать. Гарри схватил свой пиджак со спинки стула и направился на выход. Мэтт, зависнув на секунду, на одну сторону привалившись к столешнице и глядя в след Гарри, вздохнул. Его не покидало ощущение тревоги и глубокого сожаления. С Шамом творилось неладное, и Мэтт не мог уйти, не узнав, что именно. Подскочив, брюнет бросился следом за танцором. Гарри стоял на улице, чуть поодаль от бара. — Расскажешь? — Мэтт широкими шагами подходил к парню. — Что? — Что с тобой творится. — А…. Нет. Ничего не творится, Мэтт. Просто… жизнь, она… О! Она так любит сюрпризы! Гарри смеется; ловко, хоть и был изрядно выпивший, разворачивается вокруг своей оси на пятках, и бодро направляется вверх по улице. Даже теперь, выглушив точно не одну порцию спиртного, Шам двигался плавно, словно земное притяжение вовсе не для него. Мэттью смотрел ему вслед, а в руке держал злосчастную сумочку Эстер, из-за которой ему и довелось повстречаться сегодня с Шамом. Кто бы мог подумать? Сумочка Эстер. В случайном баре. В Сан-Франциско. — Так, что не так с жизнью? — С нею все так, — Гарри закинул пиджак на плечо, бесцельно глядя вперед. Он шагал размашисто, пьяно, и почти даже счастливо. Только глаза его были до невозможности печальные. — А что не так? — Сюрпризы не люблю. Не такие. — А какие? Слушай, Гарри, я сейчас тебя не очень-то понимаю. Может, нам стоит остановиться? Мэтт замирает, останавливая и Гарри, хватая того за плечо. Шам проследил взглядом за сжатыми на его плече пальцами; глаза скользнули выше, к предплечью и плечу Даддарио. К его длинной шее и подбородку. Очертили линией тягучего взора губы, а после впились тому в глаза. — Я… Знаешь, я порою не понимаю, что происходит. Куда идти. К чему стремиться. Знаешь, иногда кажется, что все предельно ясно, предельно налажено, а потом один миг, одно решение, и… — Да-да, я понял. Слушай, Гарри, я не знаю, как ты вообще выдерживаешь. У тебя потрясающая жизнь, прекрасная работа, ты сам весь…такой талантливый, и я тобой восхищаюсь, и… Даддарио говорит, жестикулирует. Его глаза горят неподдельным искренним восхищением и Гарри не прерывает. Не прерывает, но и не понимает внезапного порыва коллеги. В голове гудит, в висках виски пьяного танго отбивает ритм. Он следит за Мэттом, ловит каждое его слово, чуть раскрыв рот. Гарри замечает, как Мэтт слабо кивает головой на каждое свое слово, сказанное с таким порывом, с таким жаром. В какой-то миг, Шам просто подается вперед, к парню, касается ладонью его поясницы, цепляясь пальцами за футболку и сминая ее в пальцах. Тянется к губам — Мэтт выше, и от этого у Гарри вдруг кружится голова, мягко целует. Внезапный поцелуй становится грубее, когда танцор прикусывает в порыве нижнюю губу парня. Касается языком укуса и глухо выдыхает. Пальцы с остервенением сжимают футболку, натягивая до треска ткань. Кажется, что Мэттью подался к Гарри, но, а потом… — Что ты делаешь? Показалось. Гарри моргает. Земля, нет, весь мир, перестает кружиться вокруг, а время вновь ускоряет свой бег. Во рту пересохло, а губы словно занемели — не чувствует ничего и говорить невероятно сложно. — Я… прости, мне… Пора идти. Отец болен, и мать… будет беспокоится. Гарри разворачивается, быстро удаляясь в противоположную от Мэттью сторону, и плевать, что ему нужно совсем не туда. Перейти на другую сторону, пройти пару кварталов, чтобы сесть на рейсовый, или достать телефон, чтобы вызвать такси, но Гарри лишь спешит вперед, не понимая где он, кто и куда спешит. Губы все еще онемевшие, а в мыслях только гулкое «дурак».