В этот раз

Я ведь никогда не задумывался о наших отношениях с Димой. Вся эта суета, года, которые неслись со скоростью света, концерты, не дали насладиться нашими моментами, проведёнными вместе. А ведь ему и правда было это важно, а ведь он старался угодить мне. Но либо я полный мудак, либо он не достаточно старался. Сейчас, после всего, что было, склоняюсь к первому. Многие люди считают меня мразью, дураком и так далее по словарю русского мата. Многие, но не он. Наоборот, Дима постоянно защищал меня в глазах знакомых, говорил, что я отличный рэпер, друг, брат, да и вообще неплохой парень. Но я знал, что вся эта доброта ко мне основана не на наших дружеских связях. Всегда было что-то ещё, всегда он о чём-то умалчивал. Но, как и бывает в сопливых сериалах, только до определённого времени. Взрослые мужчины, а вели себя, как дети. Или это я не вырос. Спустя столько лет не могу забыть его взгляд в ту ночь. То, как он выдавливал из себя каждую букву, стараясь не заплакать. Заплакал, всё-таки. Видимо, он тоже не был готов ко взрослой жизни, раз полез обниматься. Дима всегда показывал себя на людях, как сильный, даже брутальный мужлан, который по четвергам, после дождичка, отлизывал дамам. Его можно было назвать настоящим, блять, пиздолизом, но только я знал правду. Только со мной он был по-настоящему искренним. Нет, девушки у него были и много, но ведь показатель гомосексуальности в качестве девушек, а не в количестве. Сдался он с потрохами, когда привёл очередную пассию к нам домой. Видимо мама не учила этого дурака закрывать дверь в своей комнате, или это снова я виноват. Я вообще чувствую себя виноватым во всём. Может, он берёг свою девственность ради меня, может, ему просто противны девушки. Я так и не понял. Зато Дима понимал меня всегда. Он знал меня, как облупленного. Выслушивал нытьё и поддерживал. Если бы я только был чуточку лучше, добрее… Хотя кому я вру? Себе… Я бы даже с характером блядского Евстигнеева не влюбился в Диму. Дело не в моей натуральности, а в его гомосексуальности. Знал меня хорошо, но, видимо, боялся причинить мне боль. Видимо, боялся проявлять инициативу, или просто опозориться, раз относился ко мне, как к ребёнку. Думал, что раз он ведёт себя, как брутальная сука, значит я теперь должен нацепить розовый фартук, стучать ложкой по столу и кричать о своих женских правах. До какого-то момента мне это нравилось. Но любая игра надоедает со временем. И мне надоело. Не ему, а мне.

***

Раскрыв скрипучие дверцы шкафа, я достал оттуда глаженую рубашку чёрного цвета. Что за ирония, сначала вынес на баттле Джони, а теперь иду в ней на похороны. Возможно, она изначально была предназначена для похорон, раз Денис потом ходил, словно труп. Оглянувшись, я заметил Ваню. Единственный, кто поддержал меня, когда это случилось. Парень подошёл поближе, кладя тяжёлую ладонь мне на плечо, сочувственно заглядывая в глаза. — Ты не виноват. — тихо сказал Рудбой, помогая мне надеть рубашку на своё худое тело. «Не виноват» — эти слова въелись мне под кожу, заставляя вновь вспоминать события несколькими годами ранее. Конечно, я виноват. Это же я игнорировал его чувства, это же я строил из себя мразь. Вот и расплатился.

***

Рука Димы мягко погладила мою спину. Бёдра снова ударились о мой зад. Никогда бы не подумал, что дойдёт до этого. Никогда бы не подумал, что мне понравится. Я предполагал, что это будет не так ужасно, ведь со мной Дима, но на стоны я не рассчитывал. Зря. Короткие ногти впиваются в тонкую кожу на плече, заставляя прижаться к горячему и плотному телу ещё ближе. Я отчётливо слышал его тяжелое дыхание, перебиваемое моими стонами. Я хорошо запомнил то, как его пальцы обхватили мой член, помогая кончить. Очередной толчок и Дима тоже финишировал в меня, целуя в шею, а затем оставляя метку. Зачем? Не знаю. Чтобы точно знать, что я не уйду от него. Не ушел бы. Когда я последний раз сдерживал обещания? Мужчина коснулся пухлыми губами следов от его же ногтей, будто зализывая раны. Если бы я так же лечил его разбитое сердце, он умер раньше, ибо это бессмысленно, невыносимо и до боли в груди глупо. Мы же не пятнадцатилетние школьники, чтобы плакать от расставания? Я уже начал сомневаться, повзрослел ли Хинтер. Видимо, так и остался ребёнком, который выёбывался в компании друзей, а дома готовил мне бутерброды с колбасой. И даже после таких «милых» вечеров он утверждал, что управляет нами, что актив и справится со всем дерьмом. Дурак.

***

Поправив чёрный галстук, я вышел из душной квартиры, на встречу с летним ветром, который так же душил меня. Может, мне только кажется это, но слишком жарко вокруг. Слишком пусто в душе и грустно. Мне впервые так плохо. Никогда не думал, что буду переживать из-за потери бывшего, но всё же друга. Мы сели в машину, не роняя ни слова, выезжая с такого знакомого, родного двора. Тут столько всего случилось. Я в последний раз оглядел серую многоэтажку пустым взглядом и облокотился на спинку заднего сидения, включая в наушниках его треки. Зачем? Доказать себе, что я виноват, доказать себе, что нужно жалеть и плакать. Либо я всё такая же мразь, либо психоз проявился. На самом деле, уже всё равно. Всё равно на проблемы, которые меня окружают. Всё равно на эти похороны. Даже на себя всё равно. Подъехав к чугунным воротам, намного выше меня, издали я увидел очертания гроба. Что-то в моём сердце ёкнуло, раз до могилы меня почти несли на руках Дарио и Ваня. Вдруг пришло осознание, что никто больше не коснётся моего лица руками. Никто не обнимет так, как это делал он. Нет, нужно жалеть о содеянном, а не себя. Себя я буду жалеть лет так через тридцать, когда слягу в больницу с циррозом печени. Подойдя ближе, я увидел священника, семью Димы и его самого. Не думал, что через столько лет буду на кладбище всё ещё живым. Женщина в чёрном платке рыдала взахлёб, что-то бормоча и сжимая в потных руках серебряный крестик. Увидев меня, её взгляд стал строже и надменнее. Всем видом показывала, что винит меня. Я не против, пусть винит, только без рук. Избить меня жизнь ещё успеет. Зачем они заказали священника? Не думаю, что после того, что между нами было, он верил в Бога. Но это уже, кажется, не моё дело. Он же мне не родной человек. Опять обманываю себя... Что-то было в нём, в поступках, в голосе такого особенного. То, что заставляло возвращаться.

***

Никогда не думал, что это так трудно – попросить уехать. Раньше я с лёгкостью выгонял всех своих девушек на улицу, выкидывая их шмотки в окно. А сейчас. Он снова стоит передо мной, смотрит грустным взглядом, которым смотрел только на меня. В обществе он не показывал таких эмоций. Только я знал его настоящего, доброго и милого. До первого удара по заднице. Хотя даже тогда его злобная улыбка вселяла доверие. Жёсткие движения, ладонь на моём затылке, сжимающая короткие волосы. Толчки бёдрами, которые приближали его к оргазму и меня к инсульту. Это всё было только со мной. Ни с кем другим. Я знал точно, ведь он не сумеет изменить, не сумеет обмануть и начать новые знакомства, не посоветовавшись со мной. Вот же блядь. - Дима... – слова застревают в горле, словно вяжущая хурма, не давая продолжить. Я тяжело вздохнул, стараясь не смотреть в его глаза, - Тебе лучше уехать. Я сказал это, но никакого облегчения, наоборот, только больнее.

***

Подхожу к синему трупу, оглядывая внешность. Почти не изменился, будто спит, или в обмороке. Меня посетила мысль, он сейчас откроет глаза, встанет и скажет, что всех наебал. Это не давало покоя и я тайно надеялся на это, не подавая вида. Мне было жаль его, действительно. А кому было бы не жаль? - Зачем же ты приехал, идиот? – вырывается из моих уст, а непослушная рука накрывает его, мертвецки холодную и до ужаса сухую. Если бы не я, он бы не приехал в Питер. Он бы не выпил слишком много. Он бы не вколол себе эти блядские наркотики. Почему он сделал это? Почему не оставил в покое попытки найти меня и вернуть? Неужели не понял, что всё кончено? Дурак. Или это я дурак, который до сих пор ничего не понял? Сильнее сжимаю его руку и не могу сдержать слёз. Солёная капля скатилась по впалым щекам, скапливаясь на подбородке. Вспоминаю, как он говорил, что всё будет хорошо. Да, будет. Теперь точно всё будет хорошо. Ведь больше ничего не будет. - Приходи ко мне на годовщину нашей смерти... – тихо шепчу я, сглатывая вязкий ком. Придёт. И я приду. В этот раз не соврал.