Темное сердце

Это был еще один обычный день из длинного календаря таких же обычных дней. Солнце было высоко в небе, и в замке уже все проснулось и занято своими делами. Элизабет уже сидела в своей комнате, во всю пыхтя над заклинаниями. Она уже сбилась со счету, сколько восходов солнца проспал ее друг. Ситуация с казнью почти забылась, редко всплывая на поверхность из пропитанных алкоголем трактиров или из окон домов неугомонных хозяек. Сегодня она, как и в другие такие же дни, медленно капающие в чашу календаря песчинками времени, проснувшись, направилась к Мелиодасу, прихватывая по пути стопку толстых дряхлых книг, разные баночки, чашечки, тряпочки и прочее, еле вмещая все в руки. И вот она уже сидела в мягком кресле в своих покоях у кровати, где лежал Мелиодас. Вокруг нее были раскиданы разные листочки и книжки, раскрытые на самых разных страницах: где-то от руки нарисованы старые пентаграммы друидов, где-то рецепты разных лекарственных мазей, а где-то нарисованы страшные монстры из древней расы. Элизабет сосредоточенно рассматривала то одну книгу, то другую, внимательно приглядываясь к телу паренька, лежавшего перед ней. Прикусив нижнюю губу и постоянно поправляя длинные пряди волос, падающие на левый глаз, девушка, следуя рецептам, намешивала в глиняной чаше странную на вид и запах мазь. По учениям Бонифейс, перед лечением, она окунула два пальца, указательный и средний, в эту мазь и с особой аккуратностью, подобной нежной любви, нарисовала пентаграммы на теле юноши. Смахнув капли пота со лба, Элизабет выпрямилась, потянулась, похрустев шеей, и принялась уже за приевшуюся процедуру в этом замке — воскрешающее заклинание. Это заклинание Элизабет вычитала не так давно в разваливающейся прямо на глазах книге, которая была хорошо спрятана от посторонних глаз в библиотеке. Потрескавшаяся кожа переплета постоянно крошилась, а некоторые страницы почти не читаемыми, краска на них почти выцвела, оставив после себя лишь легкие следы, с трудом видные. Действует ли это заклинание, найденное в этой книге, или нет, она так и не поняла, но ее нутро говорило ей продолжать, поэтому Элизабет, не переставая, читала его, зная, что Мелиодас точно очнется. По комнате вновь гулял ветер, расходились волны света, раздавались эхом незвучные шептания женского голоса. Каждое такое утро сильно выматывало королеву, но она не прекращала лечение, веря, что все не зря. И вправду, а что она, собственно, теряет, если будет продолжать? Хуже-то от него точно не станет, а, не прочитав его, она может действительно потерять что-то очень важное. Возможно, тот маленький огонек жизни в теле Мелиодаса горел только благодаря ей, и, если она сейчас перестанет поддерживать тепло этого огонька, оно погаснет. Сбившись в который раз, Элизабет, не торопясь, прекращала это безуспешное дело и собирала вещи с кровати. Но тут ее сердце дрогнуло. Элизабет схватилась за грудь, впиваясь ногтями в кожу. Непонятное чувство сдавило ее голову. От такой волны боли девушка решила сегодня задержаться и продолжила читать заклинание: — Taiyō wa shisha no tamashī ga, watashi wa watashi no attakai hōyō ni kono tsumibukai tamashī o kika sete, seinaru kagayaku anata ni yobidasu hōhō o terasu, sukaiburū ni jōshō shimasu (1), — с большим усилием шептала девушка, пронзительно вглядываясь в тело Мелиодаса. Мелиодас лежал все это время неподвижно. Руки его были вытянуты вдоль тела, он был оголен по пояс. Его грудина тихо приподнималась на дыхании, которое было почти незаметно. Его волосы слегка прикрывали его лоб, на котором на секунду сбежались морщинки. Его детские черты лица уже не казались такими детскими. И если бы на него сейчас взглянула какая-нибудь служанка, видевшая его в последний раз несколько дней назад, а может даже месяц назад, она бы несомненно сказала, что парень, лежавший на кровати, безусловно стал старше. Но королеве было не до этого. Мелиодас нахмурил брови, несколько раз зажмурился, после чего ослаблено поднял тяжелые веки. Он медленно приоткрыл глаза, но они еще плохо видели. В виски прилила кровь. Тело его онемело и было словно свинцовым, но, несмотря на это, он чувствовал небывалую легкость, будто только что проснулся от крепкого сна и, наконец, выспался за всю жизнь. Впервые ему не хотелось вставать с кровати, тепло которой так приятно согревало его. Он не чувствовал ничего. Было так спокойно. И непривычно. В его голове не было ни единой лишней мысли. Его самочувствие было просто замечательным, как штиль в океане. И Мелиодасу, казалось, что он, без сомнений, был на самом верху этого океана, в одинокой лодке, плывущей по этой тишине. Мелиодас даже подумал, что он мертв, чему чуть-чуть был рад. Но в нос ударил до безумия знакомый запах. Воспоминания влетели в его охлажденное сознание бурей, и одинокая лодка перевернулась. Мелиодас начал тонуть в океане беспорядочных мыслей. По его лбу скатились капли пота, ему не хватало воздуха. Картинка в глазах начала проясняться и двоиться. Что-то рушилось в его голове. Рушилась башня устоявшихся мыслей. Сейчас все в его теле бушевало, Мелиодас терял непоколебимую стойкость духа и эмоций. Его глаза не знали на что смотреть, самые разные картинки всплывали на поверхность океана, напоминая, что он жив. Мелиодас растерялся, как слабый мальчишка, ему хотелось стучать кулаками, кричать и плакать, как он мог забыть столько важного! Он был похож на безумца, очнувшегося в черной лесной чаще. Ему было больно и страшно. Каждая клетка тела его кричала, кровь в венах пульсировала. Голова вот-вот расколется на части от переполнявших чувств и воспоминаний… Это могло продолжаться вечность, но вдруг он услышал женский голос… Голос настойчиво шептал что-то незнакомое его ушам. От этого голоса ему вдруг стало легче, и весь тяжелый груз, неожиданно свалившийся на него, рассеялся. В океане снова штиль, с неба пробивались сквозь грозовые облака теплые лучи солнца. — Sore wa watashi ga anata ni sasayaku, kūki wa anata no naka ni sunde ōgoe de utai, kokoro o akaruku yōi ni, watashi no yūjin (2), — шептал голос, маня к себе. Мелиодас тяжело выдохнул застрявший внутри воздух и опустил измученный взгляд, пытаясь найти источник этих шептаний, но никого знакомого он не увидел. Картинка в глазах, наконец, больше не играла в салочки с его разумом, и он мог рассмотреть, где сейчас находится. Но первой, что так напомнила ему о себе, была она. С тех пор Элизабет сильно изменилась не только внешне, но и внутренне. И неудивительно, что сразу он ее не узнал, но эти светлые, как снег, волосы, их чудный запах, эти голубые глаза он будет помнить даже после смерти и узнает среди тысячи людей. Мелиодас наконец смог полностью успокоиться. Его только что переполняло множество самых разных чувств и эмоций, ему хотелось биться и кричать, но тело его было приковано к кровати. Это гнетущее удушающее чувство, когда ты не можешь ничего сделать, но все тело рвется куда-то вперед. Ему ничего не оставалось кроме того, чтобы долго разглядывать эту незнакомую ему девушку. Она высокого роста, руки ее тонкие и бледные, черты лица такие же нежные, как у нее. Девушка что-то усердно колдовала. Ее волосы были распущены и витали в воздухе, не поддаваясь гравитации, длинная челка закрывала ее правый глаз, а слева — была собрана в косу, которая шла венком сзади головы к правому виску. В левом ухе была капелька-сережка, сверкающая от яркого света. Голубые глаза Элизабет зачарованно смотрели прямо перед собой, руками она водила над его торсом, иногда очерчивая над ним разные знаки. Ее голос был усладой для него. Мелиодасу захотелось к ней прикоснуться, провести рукой по ее нежной щеке, коснуться этих мягких розовых губ, усиленно шептавших заклинания, от которых ему становилась так легко. Но тело его не слушалось, и он мог только наблюдать за такой близкой ему девушкой, но в тоже время такой незнакомой. Мелиодас осторожно всматривался в эти черты лица, ему было не знакомо это лицо. Кто она? Мелиодас уже решил, что Элизабет, но сомневался. Это та маленькая девочка, за которой он столько лет присматривал, с которой столько времени путешествовал, эта та Элизабет, которую он знал? Кто же эта девушка? Этот сосредоточенный взгляд голубых глаз, этот женский голос, разносящийся ветром по комнате. Сколько же лет прошло с момента его отправления на задание? Что он пропустил? Что же стало с Лионесом и что стало с Элизабет? Где этот наивный детский взгляд, где этот блеск в ее глазах, где же эта добрая улыбка, радующая взор? Он один в этой одинокой лодке, Элизабет с ним рядом, но так далек от него. Мелиодас тянет к ней руку, но она слишком отдалилась, чтобы дотянуться до нее. Лодка колеблется. Ее тянет эти шептания к источнику, но единственный человек в этой лодке уносится еще дальше. Что же он упустил? Кто эта девушка? Правда ли это Элизабет? Или он все же умер?.. Это что, слезы? Чьи это слезы?! Это его слезы? Его? Не может быть! Или это ее? Ее ли? Или это дождь? Но разве дождь может быть только в одном месте, только над одним человеком? Да что же это такое происходит?.. Океан… Он волнуется. Лодка волнуется. Дождь плачет. Даже дождь плачет от его печальной судьбы. А над ней солнце. Мелиодас бросил еще один взгляд на девушку. Еще один отдаленный изможденный взгляд через огромные просторы океана. Дождь все еще плакал в его душе. Элизабет, сидящая в другой лодке, повернулась к нему, но она его не увидела… Сердце Мелиодаса предательски екнуло и защемило. Кажется, дождь заканчивается. Вдруг голос затих. Волосы девушки упали на ее спину и плечи. Элизабет расстроенно вздохнула, на секунду зажмурившись и помассировав веки. Она устала. Мелиодас не понимал ничего, но вдруг девушка приложилась к его животу ухом. Машинально он притворился спящим. Элизабет заметила, что ее друг пришел в себя, но так же притворилась, что не увидела, давая ему возможность спокойно окончательно проснуться от долгого сна. Она собрала раскиданные книжки, листочки, всю посуду и лекарства и направилась к выходу, тихо бросив из-за спины: — Не бьется… Мелиодас еще некоторое время рассматривал дверь, осмысливая произошедшее. Кажется, дождь случайно вышел за пределы того океана, который расплескался в его душе. Элизабет тихо выдохнула, улыбнулась себе под нос, и дождь, леденящий душу, скатился по ее щеке. Одна единственная капелька, сбежавшая от страшного потока молний и грома в душах этих двоих. Капелька упала с подбородка на грудь и продолжила свой короткий побег уже в дорогих тканях длинного платья. И кто-то, кто когда-то был рядом с ней в те тяжелые минуты ненастья Лионеса, сказал бы, что эта капелька — ничто иное, как ключ от того драгоценного сундука в ее сердце, спрятанного там вместе с ее хрустальными чувствами. Элизабет поскорее отбросила посторонние мысли. Ей, королеве Лионеса, никак нельзя сейчас отвлекаться от главных вопросов. «Они» ушли несколько дюжин дней назад. Несколько дюжин! От них до сих пор нет ни весточки! Куда же делись ее гонцы? Неужели они, ее лучшие гонцы, погибли и теперь гнили в какой-нибудь помойной яме? Элизабет было тревожно. Что там происходит? Что с нашим противником, который так стремился завоевать Лионес? Неужели они решили оставить в покое ее королевство? Да не может такого быть! Элизабет рассерженно встряхнула головой, разозлившись от собственных мыслей, и ускорила шаг. Стук ее каблучков разносился по коридору и эхом отдавался в комнатах замка. Задержавшись в собственных покоях, она была неприятно удивлена, что уже время близилось к полудню, и дела, которые не могут сами себя разобрать, скопились стопкой бумаг в темной комнате. В той самой комнате, где снова собрались сварливые старики, готовые приняться за угощение, которое преподнесла им сама королева своим недостойным поведением. Старейшины недовольно и в тоже время удовлетворенно гаркали, подобно воронам, не поделившим кусок сыра. Они громко спорили о чем-то своем, неподдельно улыбаясь своей поимке и презренно оглядывая дверь, через порог которой вот-вот перешагнет «самое большое несчастье королевства», «самое большое недоразумение, когда-либо случавшиеся за всю историю Лионеса», «самая бестолковая королева», Элизабет. И вот свет в комнату пролился, она вошла. — Смотрите-ка, кто соизволил к нам явится! — сварливо воскликнул Коллум, скривившись в язвительной гримасе. — Я приношу свои глубочайшие извинения, что заставила вас ждать, — виновато поклонилась Элизабет в знак уважения. — Одними извинениями ты не отделаешься, юная леди! — повысил тон старик. — Это же где было видано, чтобы королева прыгала на эшафот за преступником?! — Прошу простить, но я не могла поступить иначе, — не поднимая голову, проронила королева, чтобы меньше сердить этих стариков. Остальные старейшины мрачно сидели за столом, угрюмо корча рожи. Но даже в полумраке был виден их довольный оскал. Альдина была напряжена, но не улыбалась. — Ты решила, что ты героиня сказки для детей? — никак не мог угомониться Коллум. — Одними извинениями ты не отделаешься, бестолковая девчонка! Не отделаешься! Старик стукнул кулаком по столу, визжа, как маленькая свинка, на всю комнату. Чем громче он кричал, тем больше брюзжал слюнями, от чего Элизабет стало слегка смешно. Не поднимая голову, она тихо усмехнулась. И напомнила себе, почему продолжает терпеть их. Она могла вытерпеть любую клевету этих стариков, любые оскорбления и ругательства, они скажут «бесхребетная», но они не правы. Элизабет готова терпеть это, не потому, что не может сказать что-то в ответ, а потому, что нет необходимости надрываться из-за них. Они не представляют собой ничего большего, чем собрание стариков, которое только и может, что обсуждать. Королева не желает забирать эту конфету у ребенка, будто они — это власть, Элизабет вот уже несколько лет выслушивает их недовольства, а потом спокойная, что все завершилось и разрешилось, идет выполнять свои обязанности. Всех этих людей она уже знала с ног до головы, она знала каждую ржавую душу в этой комнате, каждый их взгляд. Маргарет понимала, что Элизабет было все равно на их возмущения, поэтому для нее в каком-то роде происходящее было простым зрелищем. Она осознавала, что эти старики были способны только на пожирание ее ошибок, подобно свиньям, пожирающим объедки, но иногда старейшины были в таком духе, что давали действительно ценные наставления по управлению королевством. В этом никто не мог усомнится, иначе зачем вообще нужна эта клоунада, если не для поддержки королевы? Хотя поддержка была своеобразной… — Ты осознаешь всю глупость своего поступка? — сухо сказал Вьятт, слегка похрустев пальцами в рукавах. — Это не было глупостью, уважаемые старейшины, — серьезно сказала девушка, выпрямившись и возвышаясь над всеми ними. — Ты бросилась прямо посреди казни на эшафот, остановила казнь и спасла жизнь опасному преступнику, — сердился один из старейшин, лицо которого видно не было. — Что теперь станет с Лионесом? — Уважаемые старейшины… — начала Элизабет, глядя в глаза каждому. — Как ты смеешь еще перечить нам?! — вскочил Коллум. — Элизабет, это было большой ошибкой. Ты не можешь по своему хотению без обсуждения с нами принимать такие действия, — укоризненно сказал Дрейвн, так и не открыв глаза, — ты должна его казнить. — Я понимаю, вы недовольны, но не стоит так горячиться, — улыбнулась Элизабет неожиданно для них. Она на секунду бросила взгляд в сторону. Этого никто не заметил. — Элизабет, Дрейвн прав. Преступника нужно казнить. Он чрезвычайно опасен для нашего королевства, — встревожилась Альдина. — Альдина, ты знаешь меня с детства, и ты, как никто другой, должна лучше всего меня понять, — от этих слов пожилая женщина устало вздохнула, покачав головой. — Симеон, а что ты скажешь по этому поводу? — обратились старейшины к старухе, как обычно молчавшей все собрание. — Преступник опасен. Его нужно казнить немедленно, пока он не принес хаос в королевство. Он опасен, и ничего хорошего от его спасения не светит, — заключила Симеон, после чего послышались тихие смешки. — Элизабет, за такую ошибку королей свергают, и ты сейчас находишься в очень жалком положении. Эта ошибка затмила все твои прошлые, и мы имеем полное право тебя с трона убрать и найти другую кандидатуру на роль короля, — победоносно взмахнул пальцем Коллум, не скрывая своей радостной улыбки. От его слов все разинули рты. Старейшины бросили на него грозные взгляды, словно он сболтнул что-то лишнее. Неожиданно вскочила Маргарет, захотев возмутиться и напомнить, что они всего лишь собрание стариков, которые принимать такие решения самостоятельно не могут. Но она не успела, ее опередила разгневанная Альдина: — Что ты несешь, старый хрыч! Ты решил встать против королевы? Стоявший все это время за дверями Мелиодас хотел тут же вмешаться и остановить эту нелепицу. Вены на висках слегка заходили. Он был необычно весел, но настроение у него было плохое. Вообще пришел он сюда ненамеренно. С его пробуждения прошло достаточно времени. Он успел о многом поразмышлять, многое обдумать. Его кулаки невольно сжимались, ему хотелось разразиться штормом в тихом океане, который создала некогда Элизабет. Он был смущен и разозлен. После этого ему понадобилось даже некоторое время, чтобы успокоиться. И вот. Прогуливаясь по замку (решив, что раз он очнулся, то это уже хорошо), словно притянутый кем-то, Мелиодас пришел именно к этой комнате. Он даже не заметил, как дошел до этого места. Почему именно эта комната, он понятия не имел. Его что-то манило сюда, вело за собой, как сладкий запах от яблочного пирога. Как по ветру судьбы он притянут к комнате собрания. И ведь действительно судьба! Весь этот мутный разговор, в котором Элизабет была обвинена во всех изменах, ошибках и губительных действиях для Лионеса, его невероятно злил. Но почему? На этот вопрос не смог бы ответить даже он сам. И вот он стоит за дверью, готовый ворваться в любую секунду, ничего не объясняя, утащить куда-нибудь подальше отсюда Ее и просто смотреть на нее, лежа где-нибудь под деревом, словно в старые времена. Мелиодас дернулся в сторону двери, но резко остановился, потому что Элизабет сама была готова разразиться грозой: — При всем моем уважении к вам, старейшины, — выдавила девушка, — ваши слова, сэр Коллум, караются смертной казнью. Вы слишком много себе стали позволять только потому, что я так терпеливо к вам отношусь. Ваше заявление подобно измене, но я надеюсь, вы не это имели в виду и сказали это сгоряча, иначе мне стоит принять меры по отношению к вам, не так ли, старейшины? — подобно стрелам на поле боя, бросила взгляды Элизабет. — И не смейте меня обвинять в измене королевству, никто из вас так не любит его, как я. И я бы никогда ничего не сделала, что угрожало бы ему. А человек, которого я спасла от смерти, некогда спас всех нас! Неужели вы забыли, как поджав свои хвосты, вы спрятались глубоко в своих норах, бросив всех жителей и святых рыцарей защищать ваши спины? И даже все эти люди не смогли бы сдержать силу Хендриксона, и тогда спас всех нас, все королевство, именно он! Несмотря на всю опасность, которая угрожала ему, он бросился на меч противника. Неужели вы забыли это? Забыли, благодаря кому остались живы? Да что вы за люди? Или ваши души настолько иссохли, что вы забыли, кому обязаны жизнью? Вы, уважаемые старейшины, настолько возгордились своим статусом, что позволяете себе не помнить? Я не потерплю такого поведения даже от вас. Прошу вас слушать меня внимательно: если кто-нибудь вознамерится причинить вред моему дорогому другу, свои спины вы будете спасать уже не в Лионесе. Ваши мелкие темные дела я всегда покрывала, но затронете то, что дорого мне и пожалеете об этом, уважаемые старейшины. Элизабет бросила еще раз взгляды в глаза шокированных старейшин и, громко стуча каблуками, направилась к двери. Ее волосы, словно властелины воздуха, победоносно взлетели и гордо спустились легкими кудрями на спину и плечи королевы. Ошарашенным, испуганным старикам оставалось лишь смотреть ей вслед. Прикусив трясущейся челюстью нижнюю сухую губу, они нервно пожимали руки. Вьятт пораженно уже фантазировал о своем ужасном будущем; испуганный до чертей Коллум сидел в полу сознании того, что происходит; Хейвуд угрюмо разглядывал дверь, за которой скрылась Элизабет. Симеон тихо посапывала, задумавшись о словах девушки. Неужто они оказались настолько глупы, что их уже давно раскрыли и успели это использовать против них? Как такая наивная королева смогла их обхитрить? Дрейвн рассматривал воображаемый силуэт спины, он был раздражен и, как никогда, вдумчив. За несколько лет правления Элизабет он впервые был вынужден открыть глаза, чтобы увидеть ее. Ему не хватало просто услышать или почувствовать ее энергию, сегодня он был поставлен в совершенно не поддающееся логике положение, и ему хотелось увидеть лицо человека, сделавшего это. Альдина была растеряна. Она была одновременно и довольна королевой, и неприятно удивлена ее взглядом, которым она всех напоследок одарила. В ближайшее время ей предстоит переосмыслить свое отношение к Элизабет. Возможно, королева повзрослела в ее глазах, и это нужно еще принять. Каждый переживал о разном: то ли о раскрытых делишках, то ли о не такой уж и глупой королеве, то ли о том, что больше им ничего не сойдет с рук. В этих несчастных раздумьях они просидели до конца дня, так и не проронив и слова. Маргарет была так же ошарашена, ей хотелось догнать сестру, разузнать все, услышать, что она скажет (хотя говорить было нечего, ведь ее слова ясно дошли до сознания этих людей), но любопытство, что будут делать дальше старейшины, взяло вверх, и она осталась еще немного понаблюдать за ними. Элизабет распахнула дверь комнаты и тут же столкнулась с удивленным Мелиодасом. Дверь за ней захлопнулась. Элизабет была невероятно спокойна, от волнения еще остались следы тяжелого дыхания, но дрожи не было. Она ничего не сказала по этому поводу и нежно улыбнулась, заглядывая в его зеленые глаза. Ей много чего хотелось сказать ему, но в тоже время говорить и не хотелось. Она была счастливой, но тихой, как штиль, она была смущена, но не покраснела, подобно созревающей ягоде на солнце, она хотела броситься к нему на грудь, но желала прижать его к себе, схватить его в свои объятия. Ее сознание было похоже на поле цветов. Цветов много, все они разные, красивые, хочется собрать их все в большой букет, но в тоже время нет желания их рвать. Поэтому единственное, что сделала Элизабет, — это улыбнулась. Она нежно со всей любовью ему улыбнулась. Его зеленые глаза метались. Что ему делать? Мелиодас был в растерянности. За всю его долгую жизнь он впервые был в такой ситуации, когда даже пошлая шутка не приходила в голову. Его мысли крутились в урагане. Они могли бы так простоять целую вечность, но от сильных раздумий, а может и от потраченных сил утром, Элизабет слегка пошатнулась, готовая упасть. Но сильная рука не дала ей этого сделать. — Элизабет, кажется, ты переутомилась, — единственное, что смог выдавить из себя с улыбкой Мелиодас. Девушка благодарно улыбнулась, бросила напряженный взгляд вперед через его плечо и оперлась рукой о стену: — Со мной все хорошо, — ответила она, — главное, как ты себя чувствуешь, Мелиодас? Сердце екнуло в груди. Мелиодас… Она впервые назвала его просто по имени. Его настроение как ветер: уносилось быстро и оставляло холод после себя. — Ты не голоден? — Есть такое, все-таки так долго спал, — посмеялся он. Элизабет заботливо улыбнулась, и они направились в трапезную. Во время вкусного завтрака посреди дня его, наконец, ввели в курс дела. Осознание происходящего по капельке к нему приходило. Но он до сих пор не мог поверить во все это и не мог узнать в этой девушке Элизабет. Поэтому во время «завтрака» (скорее обеда) без стеснения рассматривал ее, а как только Элизабет это замечала, он тут же делал вид, что просто ест. Но некая грусть все же не покидала его. Они сидели за одним столом, ели одинаковую еду, пили чай с тортом и делали вид, что ничего не произошло, что это обычное дело: так беззаботно обедать. Элизабет была молчалива. Так и прошел их обед. Мелиодас не хотел спросить лишнего, а она просто улыбалась и пила чай, пока в один момент не закончила, пожелав ему хорошо отдохнуть и не беспокоиться ни о чем и оставив его одного. Дела ведь ждут. Мелиодас остался наедине с самим собой. Грань между ними была слишком большой. — Сильвестр, я уже здесь! Элизабет шагала по дорожкам, выложенным плитками, в сторону излюбленной всеми беседки. Королеве было не по себе. Она не чувствовала своего тела и еле держалась на ногах, но старалась никак не показывать этого. Голова ее кружилась, поэтому в полной мере насладиться прогулкой по саду, хоть и короткой, она не могла. Элизабет часто останавливалась, якобы посмотреть поближе цветы, но при этом пыталась не потерять равновесия и не упасть. Натянув дрожащую улыбку, она все-таки дошла до злосчастной беседки, до которой, казалось, она никогда не дойдет. — Слава богам, Элизабет, я думал, ты уже не придешь, бесстыжая! — ворчал друид. — Здравствуйте, уважаемые учителя! — покорно поклонилась Элизабет. Это действие стоило ей больших сил, задержавшись в поклоне хоть на секунду, она точно бы прям здесь потеряла сознание! Друиды улыбнулись. Как обычно они собрались в беседке, пили чай с печеньем и обсуждали какие-то важные дела не для простых людей. Друиды изощренно шутили, посмеивались и были в наилучшем расположении духа. Даже старый Дад улыбался в своей длинной бороде, слушая эти разговоры. Вокруг беседки все как всегда цвело. От этих пятерых исходили словно яркие лучи солнца, согревающие пространство. Если осмотреться вокруг беседки, то можно заметить, что сюда сбежались животные со всего сада. Элизабет слегка оперлась о перила беседки и обернулась. Позади ее, закинув руки за голову и рассматривая сад, как ни в чем не бывало, шагал Мелиодас. — Неужели это Мелиодас? — удивленно воскликнула Бонифэйс, — но как такое возможно? — Здрасти! — махнул рукой парень, подходя к Элизабет. Друиды поперхнулись чаем. Они не могли поверить глазам и ушам. Они точно обманывают своих хозяев! Но вот же Мелиодас, немало изменившийся, стоит прямо перед ними. Бонифэйс сердечно ахнула, чуть не потеряв там сознание, но Абнер бережно удержал ее. — Ах, Абнер, да что же это такое творится! Чудеса же, чудеса! — больно вздыхала старушка, приложив руку ко лбу. — Элизабет, ты хочешь сказать, что тот преступник… — призадумался Сильвестр, — это Мелиодас? — Так и есть, учитель, — она с трудом улыбнулась. Друиды были очень удивлены. Не веря своим собственным глазам, они начали думать, что старость действительно начала с ними играть в злые шутки. Спятить можно! Даже старый Дад был неспособен сказать что-либо. Свою фарфоровую чашку он со стуком поставил на блюдце и приоткрыл свои слепые глаза. Слепота слепотой, но увидеть он это должен! Дад направил свой посох прямо на Мелиодаса, с хрустом встал и, намереваясь подойти к нему, что-то серьезно прошептал на своем древнем языке. От посоха подул ветер. — Ах, Дад! Ну, куда же вы пошли? Сядьте, сядьте! — как на иголках вскочила Бонифэйс, придерживая старого друида. За Бонифэйс поднялся и Абнер. Элизабет тоже обеспокоенно рванула к нему, но не смогла самостоятельно сделать и шага. Ее вовремя удержал Мелиодас, молча наблюдавший за друидами. Он заглянул в ее голубые глаза, но ничего кроме усталости не увидел, и посмотрел на Дада, сама девушка потерялась в сознании и видела сквозь серую пелену. Старик, дойдя до Мелиодаса, уставился на него, упираясь о посох. Его осторожно придерживали Бонифэйс и Абнер, которые так же молчали, как и остальные. Мелиодаса напрягала такая близость и пристальный взгляд сквозь закрытые веки Дада. Он сделал серьезное лицо и тоже уставился на морщинистое иссохшее лицо старика. — Это и вправду он, — прохрипел Дад. Он развернулся, направляясь обратно к креслу, и ностальгически сказал. — Та же ужасающая аура и пронзительный блеск глаз, прожигающий души черным пламенем. Это и вправду Мелиодас. Когда ты якобы погиб, мое сердце ныло и скрипело, и было не ясно даже мне, нужно плакать или радоваться, что такой страшный человек погиб. Но ты остался жив. Воля судьбы это, или ты просто везунчик? — А вы не изменились, — засмеялся Мелиодас, — я и сам удивлен, что остался жив. Я был уверен, что уже мертв. — Умирать тебе еще рано, друг мой. Ты еще многое должен сделать, например, помочь нашей королеве дойти до кресла, иначе она прямо у входа в беседку и упадет, — хитро улыбнулся Дад. — Как вы узнали? — неловко и в то же время разочарованно пробубнила девушка, — я так старалась это скрыть. — Элизабет, дорогая, ты можешь обмануть этих глупых старейшин или бестолковых служанок, но от нас скрыть это не получится, да и к тому же обычно от тебя за милю чувствуется светлая магия, а тут тебе еле хватает сил держать себя в сознании. Как ты вообще умудрилась дойти досюда самостоятельно? — укоризненно проворчал Сильвестр. — Присаживайтесь и начнем уже. — Начнем что? — полюбопытствовала девушка, присаживаясь в кресло. Мелиодас помог девушке и пристроился на бортик беседки. Друиды взглянули еще раз оценивающе на него, покачали головой и переключились на Элизабет, от чего по спине у нее прошел холодок. Она приготовилась к серьезному разговору и заострила внимание только на нем. Но прожигающий взгляд юноши все же заставил ее поежиться. Друиды устало вздохнули. — Элизабет, ты должна научиться сражаться, — начал Альпин, до этого вежливо молчавший, спокойно попивая чай, возвышаясь над головами своих товарищей. В области сражений он был лучшим из всех друидов, собравшихся здесь. Альпин родился в семье, предки которой когда-то участвовали в Великой войне против демонов. Для того, чтобы выжить, им пришлось создавать новые заклинания: исцеляющие, уничтожающие, оберегающие и другие. Чтобы защитить себя и других, предки Альпина создали искусство сражения, которое в будущем начали осваивать и использовать другие друиды. Это искусство именуется как «Seiken». «Seiken» передавалось по сей день из поколения в поколение в семье ее создателя. Все его секреты хранятся, как хранятся секреты мира, даже друиды, изучающие «Seiken» всю свою долгую жизнь, а друиды живут очень долго, не знают их. Но сегодня особенный день. И не просто особенный, этот день — начало чего-то нового в жизни Элизабет и в жизни всего Лионеса, потому что правило «Seiken» будет нарушено. — Сражаться, как друид, — поправил Абнер. Мелиодас странно покосился на девушку. В душе ему было немного даже смешно. Вспоминая ту войну, когда друиды и ангелы начали стеснять своими атаками ряды высших демонов, когда те в дикой панике метались, пытаясь противостоять силе богинь, Мелиодас странно улыбнулся, опустив голову. Его даже посетила сумасшедшая мысль, что было бы, если бы он был сейчас на стороне врага, а в данную минуту хотят раскрыть все секреты? Это заставило улыбнуться его еще больше. Необычайно приятное чувство ностальгии. С чего бы это? — Элизабет, сон, который тебе приснился, был проклят. Нас ожидает война, война с чем-то нам не известным, поэтому мы откладываем все наши душевные занятия на лучшие времена и начинаем готовиться к самым что ни есть худшим, — став серьезным, сказал Сильвестр и, убирая свой посох, чтобы он не мешался, он придвинулся к девушке ближе. — Элизабет, покажи мне, пожалуйста, свои колени. Улыбка с лица Мелиодаса исчезла, оставляя некую грусть о совсем других воспоминаниях. — Когда вы об этом узнали? — помрачнела девушка. — В день, когда Бонифэйс услышала твой рассказ. — И вы молчали! Почему вы раньше не сказали мне? — Элизабет, спешка ни к чему хорошему не приведет, ты была обеспокоена преступ… — вдруг оговорился друид, — Мелиодасом, и не могла сосредоточиться ни на чем больше. Тогда было еще рано что-либо предпринимать. — Да. Я понимаю, я была сама не своя тогда и, правда, была совсем растерянной, — девушка поникла, качая головой. — Вы правы. Хорошо, я сделаю все, что в моих силах! — она улыбнулась, сжимая кулаки у груди. Эта привычка с детства будет с ней до самой смерти. Друиды удивленно переглянулись. — Как твои раны? — беспокойно спросил Абнер. — Не волнуйтесь, те раны со временем прошли. — Элизабет, ты ранена? — забеспокоился Мелиодас, спрыгивая с бортика. Девушка подняла подол платья и придвинулась к Сильвестру, как тот просил еще в начале. Друиды все пристально начали рассматривать королеву с головы до ног (кто что мог увидеть), ее это ни капельки не смутило, даже пристальный взгляд Мелиодаса не вызывал у нее никаких чувств, будто бы все было как обычно. Сильвестр аккуратно проводил пальцами по ее ногам, где некогда были царапины и синяки, иногда он задумчиво похмыкивал и надавливал на еле заметные черные следы. Именно черные. Друид был угрюм, часто сводил брови к центру переносицы: — Элизабет, не могла бы ты встать ко мне спиной? — Конечно. Что вы увидели? Девушка поднялась с кресла, придерживаясь за край стола, поправила платье и подняла подол, чтобы учитель мог рассмотреть ее тыльную сторону колен. Мелиодас только диву давался ее нескромности и продолжал молчать, однако поймал себя на мысли, что его выражение лица схоже с лицом друидов, чему был удивлен еще больше. Сильвестр так же проводил пальцами по коже подколенной части, так же надавливал на некоторые места. Его глаза друида могли видеть гораздо больше обычных человеческих, впрочем, как и глаза любого друида. Сейчас же на светлой коже девушки любой простой человек ничего бы не увидел. Ее ноги были покрыты черными пятнами. Друиды шокировано ахнули. Мелиодас сжал кулаки. Его лицо исказилось в гневе: под коленями, превратившись в легкий черный туман, прожигала плоть роза с шипами. Сильвестр по неосторожности надавил на нее, отчего Элизабет потеряла силы держать себя на ногах. Она упала, уткнувшись носом в грудь Мелиодаса, успевшего ее поймать. Парень поспешил посадить девушку в кресло. Сильвестр угрюмо наблюдал за этим. Элизабет почувствовала глубокую усталость в теле, словно в душу упал тяжелый камень. Ей перестало хватать воздуха. Мелиодас погрузился в свои размышления и все больше злился. Сильвестр внимательно наблюдал за ним. Пока Элизабет справлялась со своей резко навалившейся усталостью, ее пожилые учителя успели все свести в своей голове. — Мелиолас, что же так тебя разозлило? — прервал размышления хриплый голов Дада. Старик слегка почмокивал, попивая чай, хмурил брови и перебирал пальцами не запутавшиеся пряди бороды. Бонифэйс нервно пожимала свои руки, а Абнер бережно присматривал за ней, иногда взглядом пробегая по Элизабет и примечая некоторые несоответствующие детали. — Это проклятье, — сквозь сжатые зубы процедил юноша и шепотом добавил: — Проклятие, которое вымерло… — Что это за проклятье? — напрягся Сильвестр, отчего морщинок на его лбу становилось все больше и больше. — Это проклятие предназначалось, чтобы следить и медленно забирать жизнь из всех живых существ в Великой войне. — Значит, это не просто предупреждение! — в очередной раз воскликнула Бонифэйс. Элизабет медленно пришла в себя и вернула себе силу держаться на ногах. Она слушала, о чем говорили друиды с Мелиодасом, призадумавшись над своим. Она посмотрела в сторону деревьев, забывшись в своих мыслях. Она тяжело выдохнула и посмотрела в сторону какого-то зверька. Ей было неспокойно, она была напряжена, каждая клетка ее тела ныла. Она поежилась, потерла ладонями оголенные плечи, сложила их в замочек на коленях. В этот момент друиды с Мелиодасом на секунду сбились, затаили дыхание и невольно взглянули в спину девушки. В их душах затаилось противное чувство, словно прокралась какая-то грязная серая мышь, принесшая плохую весть. Сама Элизабет продолжала смотреть в какое-то непонятное пространство, в неизвестную никому точку и восстанавливала силы, что ей плохо удавалось. — Ой! — икнула друидка, — Да что же за чудеса это! Мелиодас, твой лоб!.. Он же светится! — Светится? — недоуменно переспросил он, посмотрев еще раз на девушку. — Элизабет. — Да? — встрепенулась девушка, резко вернувшись в реальность. — Твоих рук дело? — кивнув в сторону Мелиодаса, сказал Сильвестр. Элизабет перевела взгляд на злого юношу, на лбу которого светилась та самая метка. Она удивленно взглянула на нее и задумалась, какая из всех меток на его лбу светится. Сильвестр недовольно скорчил лицо. — Сколько исцеляющих заклинаний ты применила на нем за все эти дни? Элизабет неловко замялась: — Скорее всего… Хм. Очень много. Но такого знака я не чертила. Мелиодас вмиг опечалился, грустно посмотрев искоса на ее улыбку. Ему вспомнилось то, что он пытался забыть, будучи без сознания. В те дни ему так не хватало улыбки. Его мужской дух стал каменным, как не ограненный алмаз в твердых горных породах. Он совсем забыл, что значит нежная заботливая улыбка, ему было так одиноко и холодно. От этих мыслей он распахнул в ужасном чувстве глаза. О чем он думает? Элизабет, где же ты была все это время? Где был он? Откуда эта кровоточащая рана в душе? Когда-то мягко затянувшаяся рана снова изливается кровью, узлы туго стягивают и рвут кожу, но не могут зашить ее. Он снова посмотрел на ее улыбку. Почему же она так искренне сейчас улыбается? На ее лице скрывается тоска. Где ты нашла столько сил держать слезы в себе? Как жаль. Но кого? Он был там, а она здесь. Он успокоился. Он вспомнил. Вспомнил, что она была все это время здесь. Ждала его. Горячее понимание ворвалось в его разум, как горячее дыхание обжигает холод. Тогда он придвинулся к Элизабет и сел на корточки рядом с ее коленями: — Элизабет, дай-ка еще раз взглянуть на них. Элизабет успокаивающе улыбнулась, нежно коснулась его макушки и подняла подол, Мелиодас украдкой бросил на нее пораженный взгляд и, довольный неизвестно чему, опустил голову. Его выражение нельзя было увидеть и тем более понять: улыбался ли он в этот момент, грустил или злился? Он нежно коснулся метки, едва выглядывавшей из-под коленки, и прошептал что-то на незнакомом никому языке, так и не подняв голову: — Watashi wa yoru no kurai kuroi ketsudoku hikari o kyasutā to, kono chimei tamashī no yūdokuna doku o ubau, eien no kurushimi ni anata o sōki sa seru, ketsueki no kyasutā kurai noroi ni apīru, itami no dokusatsu no danʼatsu ni modotte kudasai (3). За этим изумленно наблюдали друиды, вновь не веря своим глазам. Угольным дымом метка поднялась в воздухе, рассеялась до некоторых размеров, а когда шептания закончились, она налилась багровым светом и унеслась в воздухе в непонятном направлении. Один только Дад хитро улыбался в своей бороде. Вдруг Мелиодас вскочил, странно ухмыльнувшись себе под нос, и наигранно весело отошел от девушки назад. — Хм… так ты еще жив, Мелиодас? — Элизабет, как ты себя чувствуешь? — щурясь, полюбопытствовал Сильвестр. Элизабет сделала несколько глубоких вдохов, словно с нее сняли петлю, мешавшую ей дышать. В теле была еще слабость, но ей стало намного легче. Кажется, даже ее разум прояснился. — Как ты себя чувствуешь? — осторожно поинтересовалась Бонифэйс. — Намного лучше. Спасибо, — девушка благодарно улыбнулась и встала с кресла. — Что ж, раз с этим мы разобрались, — поднялся Альпин, поправляя свою одежду, — начнем же наше обучение. — Элизабет, дорогая, не перенапрягайся сегодня, — сказала напоследок старая друидка, махнув платком. Друиды ничего не стали говорить по этому поводу. Не нужно ничего говорить. Нужно просто радоваться, что этот страшный человек на их стороне, ведь сила, показавшаяся только что, необычайно велика, и не дай бог ее иметь во врагах. Мелиодас встрепенулся. Элизабет кивнула, и они с Альпином удалились от беседки. Они ушли глубоко в сад, где были одни кусты, деревья и клумбы с цветами. В эту часть сада она заходит редко, обычно ее прогулка кончается беседкой. Здесь было очень тихо, и свет попадал только на цветочные клумбы. Альпин прошел в тень деревьев. Он позволил всему телу почувствовать холодок ветра, запах зелени, шум листвы. Элизабет остановилась у одной из клумб, где росли маленькие фиолетовые цветы. Их аромат был очень сильным, что щекотал нос и заставлял людей чихать. Но королева все равно желала их посадить, потому что их едкий сладостный аромат поднимался до ее окон легким облачком. Цветы были редкими и очень красивыми, они всегда смотрели только на замок и никогда на солнце. Элизабет не удержалась прикоснуться к одному из них. Она провела подушечкой пальца по лепесткам, собирая пыльцу. Ей даже показалось, что цветы с ней говорят, но мысли прервал Альпин, поэтому расслышать их неоднозначные шептания она не смогла. — Элизабет, что ты чувствуешь? — донесся мягкий голос с тени. — Спокойствие, — безмятежно ответила девушка. — Я очень рад, — словно вздох, прошептал голос, — Элизабет, у тебя ведь еще нет своего посоха? — Нет. — У каждого друида есть своя опора в виде посоха. Это не просто палка, это продолжение тебя самой, то, во что ты будешь вкладывать свои чувства и силы. Каждый друид должен найти эту опору для себя сам. — Посох, значит… — Элизабет, а ты, на удивление, совершенно спокойна. Элизабет повернулась к голосу лицом, но в тени ничего не увидела. Странно. Слишком спокойна? А когда это спокойствие захватило ее душу? Она ведь и сама не знает. Время шло слишком быстро, есть немало вещей, которые должны беспокоить ее, но она безмятежна. Это из-за него она так расслаблена? Ей стало вдруг очень грустно. Она безумно счастлива, что он жив, ей большего и не нужно, но почему она не может дать хоть капельку эмоций, как в былые времена выплеснуть всю радость наружу или расплакаться, когда ей очень плохо и грустно? Ее радость — теперь это спокойствие? Насколько ее душа стала такой твердой, что ее радость — это безмятежность, а печаль стала улыбкой? Она опечалено посмотрела на Альпина. Посох? Опора для друида? Да кому это нужно! Неужели для нее Лионес больше ничего не значит, когда рядом есть он? Опора для друида, говорите? Смешно. Вот она, ее опора. Стоит, закинув руки за голову и разглядывает небо. Альпин устало взглянул на потерянную в мыслях девушку. — Элизабет, подойди сюда, — он подозвал ее к себе. Девушка покорно подошла. Мужчина резко взмахнул перед ней двумя пальцами, очерчивая знаки, и прошептал: — Kaze no kokoro wa, kūkyo o hauringu, jōmyō no tamashī ni naku akarui taiyō ni jōshō suruga, chimei-teki no chūshin-bu ni netsu kaishū kōsen wa, kūkyo o hauringu, -fū no kokoro o anata no sabita chēn o nuide, kokoro no sokubaku kara jiyū ni katto shinaide kudasai (4). Элизабет ошарашенно распахнула глаза. — Простите, что вы сделали? — ее голос дрожал, как и она вся. Ее неожиданно охватила сильная дрожь, она вот-вот расплачется. Спокойствие унеслось ураганом и разбилось, как ваза с цветами. Ее ноги подкосились, она начала терять равновесие, ее удержал Альпин. Она испуганно смотрела на него. — Я всего лишь освободил твои истинные чувства. Мелиодас перевел взгляд с неба на тень, в которой спрятались два силуэта. Альпин придерживал Элизабет за талию, чтобы та не упала. Она буквально лежала на его руке, не в силах даже стоять на ногах. В глазах Мелиодаса замерла картина трясущейся бледной руки. Но ничего предпринимать он не стал. Предпринимать ничего и не нужно было. — Почему меня всю так трясет? — Элизабет, как давно ты стала такой сдержанной? Ты помнишь, когда стала такой, какая ты сейчас? Элизабет ничего не понимала, нахлынувшая боль била по все телу. По ее лицу стекали капли пота. Альпин медленно продолжил объяснять: — Элизабет, ты так боялась ошибиться, боялась повторения того хаоса, что твой самоконтроль превратился в заклинание, заковывающее твое сердце. Даже сейчас, когда тебе хочется радоваться или плакать, кроме улыбки ты не можешь ничего показать. Ты и сама заметила, что стала намного спокойнее, чем была когда-то. Элизабет с трудом заглянула в его глаза. — Но это еще не все, со своими эмоциями ты закрыла внутри себя основные потоки силы, и боль, которую ты сейчас ощущаешь, — это сила, которая начала заполнять опустошенные клетки твоего тела. — То есть эта боль не успокоится, пока не заполнит полностью мое тело? — выдавила девушка. — Да. Сейчас, пока ты еще в сознании, я скажу последнее на сегодня: когда твои силы придут в нормальное состояние, создай свой посох. Это действительно было последним, что услышала Элизабет. После этих слов боль окончательно добила ее сознание, и она повисла на руке Альпина. Друид без спешки подозвал вертевшегося рядом Мелиодаса, передал ему в руки девушку и с наилучшими пожеланиями отправил их в покои королевы. — Что вы сделали? — спросил Мелиодас, принимая в руки Элизабет. — На самом деле я ничего не сделал, — загадочно улыбнулся мужчина, отряхиваясь от налетевшей листвы, — все, что сейчас с ней произошло, были ее собственные усилия, я лишь слегка хитростью ее к этому подтолкнул. Малиодас отчужденно смотрел в спину уходящего Альпина. Он молча смотрел, как тот отдаляется, и думал над чем-то своим, далеким. Он перевел взгляд на страдающее от боли лицо Элизабет. Его метка на лбу снова светилась. Равнодушие моментально заполнило его подсознание. Даже глядя на нее, он не испытывал глубоких чувств к ней, словно на его руках лежала не Элизабет, а кто-то другой. Он вспомнил слова Альпина, и в душу прокралось омерзительное чувство. Но представления о том, что вызвало это чувство, он не имел. — Настолько боялась, что сама себя заколдовала, значит… — его слова словно не касались ее, будто они чужие друг другу. У Элизабет поднялась температура, она сильно вспотела, ее дыхание вырывалось резко горячим паром. Мелиодас медленно отправился в ее покои. — Нет… вам не пройти… не уходите, сэр Мелиодас! Элизабет проснулась неожиданно. Распахнув свои голубые очи, она обнаружила, что вся сырая. Слезы градом сыпались из ее глаз, и ей было ужасно жарко. Отчего ей было так плохо на душе, слово ее сердце разрывали на тысячу кусков? Она схватилась за сердце, хотелось кричать и стучать кулаками. Слезы никак не останавливались. Элизабет всхлипывала, шмыгала и прерывисто дышала, нередко вздрагивая, словно ее коснулись ледяными руками. Застыв в таком положении, она не заметила, что в комнате еще кто-то находится. В ее заплаканные глаза смотрели его. Он смотрел так взволнованно. Она была потрясена тем, что с ней происходит, своей вылезшей наружу слабостью, но ей не хотелось куда-нибудь спрятаться. Ее тело горело, а от него веяло холодом. Какая-то невидимая грань между ними не давала смешаться этим ощущениям. — Элизабет, все хорошо? — голос прозвучал отдаленно. Она не до конца проснулась ото сна. Грань была слишком толстой, они оба ее чувствовали. Но, даже чувствуя, что они теперь совсем разные, и их ничего не связывает, кроме далекого, как звезда в небесах, прошлого, она не смогла себя заставить успокоиться и сделать вид, будто она не плакала, будто все хорошо. Элизабет охватили эмоции и чувства, она не могла себя контролировать, слезы продолжали литься градинами по ее щеками, ее губы никак не могли собраться в улыбку, наоборот, еще больше расчувствовавшись, она совершенно потеряла прежнее спокойствие и больше совершенно не могла собраться с мыслями: — Я так счастлива, что ты жив, Мелиодас! — ностальгический детский голос слабой девушки прозвучал в его голове. — Так счастлива, ты не можешь себе представить, как я скучала по тебе, как мне было плохо без тебя… Мелиодас был потрясен. Его сердце ускоренно начало биться. Казалось, будто он тоже сейчас заплачет. Его начало трясти. Вдруг руки Элизабет словно сами потянулись к нему, чтобы прижать его к себе. Она мечтает его обнять с самого утра, но что-то холодное, как снег, остужало тогда это желание, не давая волю чувствам. Но прижимая его к себе, она чувствовала тепло его тела, его горячее дыхание, его учащенное сердцебиение, она улыбалась и плакала, уткнувшись ему в плечо. Мелиодас был смущен. Слезы катились по его щекам, слова застыли на губах. Он обнял ее в ответ, впервые за долгие годы вновь почувствовав ее запах так близко, ее тело, ее руки на себе. Ее тепло обжигало. Он не мог найти покой: что-то внутри странно бушевало. — Я не буду спрашивать, где ты был, что с тобой случилось на том задании, почему ты так внезапно исчез. Это не давало мне покоя все время, но это уже не важно, ведь ты сейчас здесь, рядом со мной, как раньше, — улыбка не сходила с ее лица, ее слова были как сладкое признание, они были нежными, любящими и заботливыми, они заставляли его сердце неистово биться. Они могли бы так сидеть, уткнувшись в плечи друг друга, всю ночь. Казалось, эту душевную атмосферу ничего не может испортить. Но Элизабет отпустила его первой. Мелиодас не сразу заметил, что она уже не держит его. Он отодвинулся от нее, заглядывая ей в глаза. Ее глаза застыли, как стеклянные глаза куклы, смотрящие в одну точку. Мелиодас быстро успокоил чувства и его охватило беспокойство, он нахмурился. Элизабет не обращала уже на него внимания. В ее ушах что-то стучало, звенело. Она резко вскочила с кровати, чуть не ударившись с Мелиодасом, но тот вовремя успел отскочить. Девушка быстро побежала к окну. Она в поисках кого-то вглядывалась в темные городские дали, где никого не было. Она быстро выбежала из комнаты, ничего определенного не сказав, только повторяя себе под нос: — Здесь, вернулись. Погибли, монстры. Господи, мои гонцы! Гонцы! 1.Taiyō wa shisha no tamashī ga, watashi wa watashi no attakai hōyō ni kono tsumibukai tamashī o kika sete, seinaru kagayaku anata ni yobidasu hōhō o terasu, sukaiburū ni jōshō shimasu (太陽は死者の魂が、私は私の暖かい抱擁にこの罪深い魂を聞かせて、聖なる輝くあなたに呼び出す方法を照らす、スカイブルーに上昇します) = Солнце всходит к небесам голубым, освещая дорогу душам умершим, я призываю к тебе светило священное, отпусти эту душу грешную в мои обьятья теплые. 2. Sore wa watashi ga anata ni sasayaku, kūki wa anata no naka ni sunde ōgoe de utai, kokoro o akaruku yōi ni, watashi no yūjin (それは私があなたにささやく、空気はあなたの中に住んで大声で歌い、心を明るく容易に、私の友人) = Легчает воздух, светлеет разум, пение громче вселяется в тебя, я шепчу тебе, мой друг. 3. Watashi wa yoru no kurai kuroi ketsudoku hikari o kyasutā to, kono chimei tamashī no yūdokuna doku o ubau, eien no kurushimi ni anata o sōki sa seru, ketsueki no kyasutā kurai noroi ni apīru, itami no dokusatsu no danʼatsu ni modotte kudasai (私は夜の暗い黒い血毒光をキャスターと、この致命魂の有毒な毒を奪う、永遠の苦しみにあなたを想起させる、血液のキャスター暗い呪いにアピール、痛みの毒殺の弾圧に戻ってください。) = Я заклинатель темноты обращаюсь к проклятью крови, прошу угнетение болью вернуться к отравителю, я заклинаю тебя на мучения вечные, я заклинатель темноты черную кровь отравляю светом ночным и забираю отраву ядовитую из этой бренной души. 4. Kaze no kokoro wa, kūkyo o hauringu, jōmyō no tamashī ni naku akarui taiyō ni jōshō suruga, chimei-teki no chūshin-bu ni netsu kaishū kōsen wa, kūkyo o hauringu, -fū no kokoro o anata no sabita chēn o nuide, kokoro no sokubaku kara jiyū ni katto shinaide kudasai (風の心は、空虚をハウリング、定命の魂に泣く明るい太陽に上昇するが、致命的の中心部に熱回収光線は、空虚をハウリング、風の心をあなたの錆びたチェーンを脱いで、心の束縛から自由にカットしないでください。) = Ветер сердечный, пустоты завывание, не плачь в душу бренному, взлети к солнцу яркому, да возвратись теплыми лучами в сердце бренное, освободи от оков мысленных, сними ржавые цепи, ветер сердечный, завывание пустоты.