Returner

— Не влезет ведь. — Еще как влезет. Вот, смотри — влез. — Ой. — Ага. Так, не рыпайся, спокойно лежи, а то больно будет. — Ой! Ой-ой-ой-ой-ой! — Блядь, сломалась. — Я же говорила, что не влезет! Растрепанный парнишка (воинственно встопорщенный хвост и остро выпяченные вперед угловатые плечи) напружнился, взглянул на нее диким зверем, заставив зажмуриться и втянуть голову в плечи — опасный взгляд, опасные движения, опасно выщеренные от напряжения зубы. Вилка поблескивала в его руке тускло, света из окна с трудом хватало, чтобы рассмотреть сосредоточенное лицо. И у вилки, дрожавшей в его пальцах, не хватало одного зубчика — погнулся в случайном движении, намертво засел в замочке, защелкнутом на ее запястье. — Ты лучше подергай рукой — вдруг расстегнется. — Не могу — больно. «Отличные ремни», — так ей, кажется, сказали в последний раз. Это было месяц назад — и с тех пор она не могла убежать, хотя пыталась. И впрямь, отличные. Ремни не натирали, если лежать тихо и спокойно — с ума сходить от белизны потолка и собственной беззащитности. Впивались в тело они даже от случайного движения — от возни паренька они распахали кожу на запястьях в кровь. Глядя на эти борозды… нет, не злился — он бесился. Линали Ли впервые в жизни видела такую искреннюю, неистовую ярость. Вилка дрогнула — головка ее явственно начала клониться к ручке. — Вот ведь мудозвоны, — выцедил он сквозь зубы (в глаза бросились отчего-то именно клыки: крупные и очень белые). — Ладно, пойдем другим путем. Отличный ремешок оправдывал возложенные на него надежды — не дать Линали Ли шевельнуться. Не дать расшатать спинку кровати, не дать соскочить и убежать к воротам — а оттуда на край света, на сколько хватит ног, лишь бы снова увидеть брата. Отличный ремешок сводил ее с ума тридцать три дня — Линали старательно считала, чтобы хоть чем-то заняться. И, разумеется, «отличный ремешок» не поддавался оставшимся трем зубчикам долго — вилка вяло ковыряла кожу, жалобно заворачивалась в восьмерку и всем своим благородным обеденным существом протестовала против грязной работы. Однако через десять минут смирилась — перестала скользить в руках чертыхающегося мальчика и даже соизволила раздербанить ремешок с одного края. — А-а-а, нахуй, — проворчал он и отшвырнул ябеднически звякнувшую железку в дальний угол, — так быстрее будет, — невнятно пробурчал мальчик, прежде чем с утробным рычанием вгрызся в ремень. Линали Ли кажется, что к пришел какой-то волшебный зверь — чавкает и даже слюной на подушку капает, разве что не просит в откуп первенца, как это обычно бывает в сказках. Зверь отплевывался от ниток и с грязной матерщиной выковыривал их из зубов. Он посекундно оборачивался на открытую дверь — запираться Линали Ли, рецидивистке с пятью побегами за плечами, запрещалось настрого. Даже в ванной. Даже переодеваться приходилось, пока на нее смотрели — ужасно стыдно. Когда раздался звук лопнувшей глухо и с явным усилием кожи, Линали не поверила — отличный ведь был ремешок! Надорванный (и надгрызенный) лоскут кожи он просто дорвал руками: намотал на указательные пальцы, хекнул и рванул от груди в стороны одним движением. Кожа да кости — откуда столько сил в тщедушном тельце? Линали знала, что ремни проверяли взрослые мужчины, прямо перед ней же, прежде чем привязали — те могли сколько угодно пыхтеть от натуги, но хорошей коже хоть бы что. А потом они схватили ее с двух сторон — подмышки. И… — Вот бы мне сейчас Муген, — мечтательно протянул парнишка, — я бы не мудохался столько с этой поебенью, одним движением расхерачил бы. Но не бряцать же им по коридорам. Или нож. Но кто мне нож даст, вилку-то клянчить пришлось. Сколько времени? — обратился он неожиданно к Линали. Линали Ли баюкала слегка покалеченную руку — на темной ночной рубашке крови совсем не заметно. Тупо смотрела на своего спасителя и видела вместо него усатого белого дракона, завивающегося в кольца. Сморгнула — снова мальчик. Только лицо у него — еще страшнее, чем драконья морда: бледная-бледная, в черную полоску морщинок, выступивших от напряжения. «Нет, не дракон, — завороженно подумала Линали, — тигр, еще и белый!» — Не знаю, — пугливо зажмурилась Ли — лучше на него, такого злого, не смотреть: он ремни ест, что уж про девочек-то говорить? — Вот и я не знаю. А это на редкость дерьмово. Ладно, черт с ним. Не будем терять время и зубы, сейчас посмотрим... Под Линали Ли заскрипела расшатанная в многочисленных истериках кровать: никак не получалось оставаться спокойной, когда руки и ноги упираются в холодные решетки, а от неподвижности от живота к груди и обратно катается свинцовый комок паники. Парнишка откинул волосы с лица — Линали поняла, что сведший брови к переносице и насупивший нос мальчишка едва-едва ее старше. Он залез на кровать с ногами — а она даже пискнуть не успела, как он с силой уперся в спинку ступнями и дернул ремень на себя. Запахло обожженной кожей, «привязь» с первого раза не поддалась, а на лбу мальчика выступили крупные, в темноте особенно заметные, капли пота, попадавшие на одеяло. Линали хотелось сказать, чтобы он не тратил попусту время — ей и так влетит за первый разорванный ремень, а второй ему перегрызть ни времени, ни сил не хватит. Но привязь лопнула, лихо щелкнув освободителя по носу. Лопнула тихо, уронив глухо забранившегося мальчика на пол. Лопнула — и лопнула неподвижность, которая выматывала Линали пыткой не первый день. Лопнула — и оглушила неожиданной свободой. Этой свободы было так много, что Линали машинально сделала то, чего больше всего хотела все эти дни — прижала руки к груди. Закрылась. Спряталась. — Ты как? Он встал быстро, отряхнул колени, мотнул хвостом — длинным-длинным, как у какого-нибудь волшебного коня. Что же это за зверь такой к ней все-таки забрался? Не дождался ответа, цапнул за запястье, с силой потащив на себя — посадил на постели, а спина загудела, как гонг в старом буддистском храме на холме рядом с их деревней. Линали только тихо вскрикнула: не слишком ласковым вышло прикосновение к кровоточащим ранкам. Он это тоже заметил — отдернул руку, нащупав лоскуты разодранной кожи. Машинально вытер пальцы об одеяло. — Ебаные обмудки. Хоть бы бинты повязали. Выблядки кастрированные. Не такие они, хорошие и добрые, мир спасают, ага, как же. Я вижу. Меньше всего Линали Ли хотела бы быть на месте того, к кому он обращался — выразительно потрясая кулаком в пустоту и явно передразнивая. — Сейчас с ногами разберусь, погодь. Сиди спокойно, все будет. По коридорам гулял ветер, за окном чирикала одуревшая от весеннего солнца малиновка — а Линали Ли впервые за два месяца нормально встала с кровати, тут же зашатавшись. Прогулки на коротком поводке у шестерых искателей по два часа в день (утром и вечером по внутреннему дворику, который опостылел до слез) и перебежки от туалета до постели под пристальным взглядом складывающего руки на груди и нарочито отворачивающегося надзирателя не считались. В груди стало тесно, да еще и голова… — Эй. Эй-эй-эй, ты чего? — поймал ее парень за плечи. — Н… ничего, — пробормотала она заплетающимся языком. — Я ничего. На ночь всегда была распахнута форточка — крохотная, даже кошка не пролезет, да еще и решеткой забрана. Но сейчас, когда Линали стояла (полулежала) на груди подхватившего ее парнишки, запахи нарастающей и раскрывающейся, как цветок жасмина, ночи навалились на нее мокрой удушливо тяжелой простыней. Линали Ли свободна — совсем свободна. И ее почему-то затошнило. — Глянь-ка на меня. Глянь, вот так. О-о-о, пиз-дец, — простонал он, поворачивая голову Линали за подбородок из стороны в сторону. — Надо давать деру. Давать деру — Линали даже помнит, как это. Изнутри что-то толкает в ноги, а потом как будто отрастают крылья, с которыми слишком сложно управиться. Она успела сломать себе ребро (так врач сказал), налетев на стену. Это был первый, самый неудачный, побег. Давать деру — это хорошо. Но вот только… — Куда? — если честно, больше всего Линали хотелось обратно прилечь. Без одеяла оказалось, что в комнате с каменным полом очень даже холодно. И ночнушка не спасала. И ноги дрожали. — Куда-нибудь, — отрезал он. — Подальше, например. — Это… ой, ты что делаешь? Встретить чужое плечо собственным носом — то еще удовольствие. Особенно такое тощее, куда ни ткни — везде костяшка торчит. Линали даже стало его жалко — неужели совсем-совсем не кормят? Однако силища, с которой он рвал кожаные ремни, явно никуда не делась — сжавшейся на спине за плечами нежданного спасителя Линали показалось, что он совсем не заметил ее веса, а ведь ростом он лишь немногим выше. — Заткнись и не вякай. — Но я сама могу… — Ты? Можешь? Не смеши меня. Могла бы — уже спизданула бы отсюда, — безапелляционно пробурчал парнишка, поудобнее подхватывая девочку под коленками. — Не за шею держись, а за плечи, дуреха. Ай, это не плечи! Это гла!.. Тьфу блядь, а это рот! — Мне не видно. И руки дрожат. Руки и впрямь дрожали — так и на каждой утренней прогулке было. Линали не гуляла — переползала на двух ногах от деревца к деревцу первые минут пятнадцать, обнимаясь с каждым, как с родным. И перед глазами все плыло. И держаться за тощего мальчика на самом деле — очень тяжело. Пальцы слабые, ватные. — Дрожат, говоришь? Ладно, черт с тобой, — Линали чуть не свалилась, когда он слегка ее подбросил, схватив под бедрами, наклонился вперед и уверенно зашагал вперед: она уже не сидела, а лежала у него на закорках. — Держись за что хочешь, только не лягайся. В этом месте темно даже в полдень — здание специально выстроено, чтобы защищаться. Так ей рассказали в первый день. Линали была совершенно уверена, что защищать Черный Орден не нужно — кто придет сюда по доброй воле? Отсыревшие стены и потолки, тяжелые двери, за которыми может оказаться что угодно и кто угодно, на каждом шагу — белые халаты. Если и есть что-то, что пугает Линали до тряских колен и бурной икоты — это белые халаты. И еще черные плащи. Она всего раз видела мужчину в черном плаще, темно-буром от крови, припорошенном грязью. Мужчина в нем посмотрел на нее с высоты своего роста, наклонился — накрыл макушку широченной ладонью, щекотнул лоб пышной манжетой. Захотелось попятиться, но как это сделать с такой тяжелой ношей на макушке? «Она вырастет красавицей, — прозвучал мужчина трубным гласом откуда-то сверху. — Попомните мое слово». Линали не хотела больше встретить этого черного человека — от него пахло теми тварями, которые разлучили ее с семьей. А он вполне мог быть в коридоре. Или вон за тем поворотом. Или вот за этим. Или… Они брели так бесконечно долго, что она бы даже задремала, если бы не смыкающаяся за спиной с почти различимым гудением темнота — в темноте живут монстры, помнит она, монстры в белых халатах, пахнущие демонами. Однако мальчик этого явно не чувствовал — шаги его, пусть и тяжелые от двойного веса, бодрости не теряли. Как раз наоборот, казалось, что еще немного — и он перейдет на бег, хотя должен был уже устать. — Где тут это северное крыло? — непривычный голос разорвал тишину летним фейерверком, ухнул вместе с ужасом куда-то в желудок, а сама Линали наоборот, подпрыгнула. — Блядь! Волосы не дергай! — Ой, прости, пожалуйста! — Ай, еб твою мать! Опять дернула! — Они у тебя длинные, я не виновата! — Так вытащи их из-под задницы! Вперед, через плечо перебрось! И скажи уже, где это злоебучее… Договорить пытающийся одновременно уточнить дорогу и отплеваться от собственного хвоста мальчик не успел — на полном ходу, чуть наклонив голову вперед, как не разбирающий дороги упрямый бычок, врезался макушкой в какой-то величаво выплывший из-за поворота силуэт. Нарочно он бы вряд ли попал настолько метко, чуть пониже пояса. — Беда, — констатировал парнишка, когда силуэт плюхнулся перед ними на коленки, схватившись за ушиб ладонями и изрыгая в адрес мальчика проклятья. Силуэт был в белом халате. — Эй, Ривер! Ты чего там орешь? — Нет! — она вцепилась в плечи мальчика сильно-сильно — слишком хорошо знала прозвучавшее имя. Так сильно, что в лунках из-под ее ногтей на плечах мальчика проступила кровь, но тот, заругавшийся на оттянутый хвостик, даже не зашипел — только задышал чуть чаще, ощутив спиной ее дрожь. — Совсем беда, — беспечно согласился он с ней при виде четырех сотрудников, выплывших призраками в белых халатах аккурат из-за поворота. — Вы что тут делаете?! «Ты куда это побежала?!» — точно такой же крик подхлестывал ее в спину, когда она неслась, не разбирая дороги, к воротам — а оттуда к братику. Домой. Как угодно. Линали поняла, что предательски деревенеет, а плечо паренька — выскакивает из ее пальцев, мокрых от липкого холодного пота. — Ты куда это ее тащишь?! — А вот это уже — хуево, — произнес абсолютно спокойно мальчик, с намеком на что-то ущипнув ее за бедро. И прежде, чем хоть один участник ночного обхода успел хоть слово сказать — развернулся и рванул по коридору с такой скоростью, что у запрыгавшей на его спине в такт шагам Линали аж дух перехватило. — Стой! Стой, куда…?! — Отсосите!.. — донеслось до них из коридора, в который парнишка припустил во всю прыть. Только тогда за спиной тяжело забухали шаги, а у Линали спина пошла мурашками — за шею липко схватило знакомое ощущение погони, знакомо заныла рука — в третий побег ее чуть не вывихнули, схватив повыше локтя. Когда Линали Ли удавалось выскользнуть ужом из-под опеки, становящейся все строже, она бежала вслепую, потому что хотелось бежать. Потому что Черный Орден — это тюрьма, потому что где-то есть родной дом, которого она почти и не помнит, потому что она совсем одна — и ей больно от страха каждую ночь. Потому что могут растолкать посреди ночи и повести на «эксперименты», потому что есть люди в белых халатах, потому что она одна — и ни на секунду в одиночестве не остается, за ней каждую секунду смотрят десятки глаз и ждут от нее чего-то, и прятаться бесполезно. От взглядов, от рук, от странных вопросов — туда, где спокойно. Линали Ли всегда хотела бежать, но паника, всегда шедшая об руку со свободой, путала ей шаги. Когда Линали убегала сама — она почти не видела. В пустых коридорах, где не было даже сквозняков, только промозглая теплая сырость в самых теплых углах, неожиданно появлялся ветер, способный согнуть вековые сосны и снести со своего места стены. Он резал ее по глазам и рвал за ресницы — веки потом болели и распухали, так что не притронешься. Ветер дергал ее за одежду, бил ее по бестолковым в беге рукам, а ноги — толкали вперед и вперед. Линали Ли умеет шагать по ветру — это она ни на что в жизни не променяет. Этот же ветер держит ее в Ордене. Чистая Сила — так они это называли. Иногда Линали снимает башмачки, крохотные, черные, прижимает их к груди и жмурится изо всех сил, боясь, что у нее отберут то единственное, что давало ей хотя бы мысли о доме и свободе. А потом снова пытается бежать — налетая на стены, бесполезно и глупо. Мальчик бежал иначе — слишком медленно для Линали, но не для обычного человека. Для него не было ветра — только круговерть стен и коридоров, лестницы и двери, открытые и закрытые. Он бежал сам, не отращивая крыльев, часто, дробно, сосредоточенно пыхтя и мерно сдувая с глаз челку, деловито — куда-то, а не как она, бесцельно. Его пальцы больно впивались в кожу под ночнушкой на каждое ее тихое ойканье, пятки молотили ее пониже спины, а волосы лезли в лицо. Это был бег упрямый и гневный, но лопатками, к которым прилипли чужие взгляды, девочка уже понимала — беспомощный. Линали Ли лучше всех знает, как смотрит погоня в спину. Их догоняли. Мальчик бегал очень хорошо, ловко петлял и перепрыгивал через какие-то невидимые глазу сжавшейся на нем Линали трещины, вписывался в повороты так, что Линали все казалось — ее желудок остался где-то на полу, а преследователи на нем точно поскользнутся. Но как бы быстро он ни бегал — ноги у него были короткие, а Линали все-таки не была пушинкой. И на одном из таких поворотов, когда его из-за веса на спине занесло, паренька почти поймали за хвостик — мужчина с воплем растянулся на полу где-то за ними с тремя выдранными волосками, еще и получил мимоходом пяткой по пальцам: мальчик явно был очень мстительным. Они выиграли еще три секунды — а потом холодным воздухом и ночной растревоженной соловьями тишиной встретила открытая веранда, длинная и прямая, где ни вильнуть и ни спрятаться. Парнишка это хорошо почувствовал — затормозил, повернувшись боком, так резко, что содрал с деревянного пола краску и щепки, встал на месте, дыша, как загнанный упертый пони. Три выигранные секунды заканчивались — от страха Линали вцепилась зубами в собственный палец, едва не укусив своего спасителя за плечо. Линали Ли могла бы спрыгнуть с мальчика — и снова вверх, по воздушным ступеням. Но если бы она отпустила его, ветер бы снова вынес ее к стене, но не дальше. Ведь она совершенно не знает, куда же ей бежать, а мальчик — знает. Оттого еще страшнее, что его могут поймать. Их могут поймать, прямо сейчас. Мальчика накажут, а для нее снова найдут «отличный ремешок», а то и вовсе цепь. И даже на ночь будут приставлять к ней соглядатая. И тогда она точно умрет от ужаса под взглядом человека в белом халате. — Не хочу, — невнятно провсхлипывала она. — Я не хочу назад в комнату! — икнула Линали отвратительно громко и сопливо, не постеснявшись вытереть нос о плечо парнишки. Тот сильно вздрогнул — ей не показалось. — Не реви, не пойдешь ты ни в какую комнату. Он прозвучал до того уверенно, что Линали даже перестала плакать. А потом сорвался с места так резко, что девочка даже своего машинального всхлипа не услышала — он так и остался за спиной вместе с ее дыханием: глупо было бежать по прямой, но он побежал. — Где же она? — слышала она через свист в ушах и соловьиную канонаду. — Где же? Где-же-где-же-где-же-где-же… — шептал он на каждый вдох и выдох. — Стой, пащенок! — Нахуй пошел, мудила! — рявкнул мальчик в ответ, не отвлекаясь от явно зудевшей в голове важной мысли. — Где-же-где-же-где-же… вот он! — и стремглав бросился в раскрывшийся приветливо зев коридора, который… — Стой! — закричали позади так отчаянно, что парнишка как будто даже споткнулся на секунду. На секунду. — Не надо! — неожиданно сообразила Линали — но было уже поздно. Стены отпрыгнули назад — и крик Линали оглушил обоих детей, отразившись многажды раз от стенок узкого желоба. Преследователи добежали до черневшего в пустоте и старательно огражденного (оказалось, что заграждения перепрыгнуть очень легко) канализационного люка в полу, но перехватить Линали и ее спасителя не успели: отдаленный плеск, с которым вода жадно сомкнулась над упавшими в нее, прозвучал в полнейшей тишине. Медленно переглянувшиеся сотрудники Черного Ордена хорошо знали — лучше бы им последовать за носителями Чистой Силы сию же секунду. А при учете визита инспектора Леверье — сразу с камнями на шее.

***

Линали Ли почти ничего не помнит о доме — так уж получилось. Иногда она садится на постели, складывает ноги калачиком, подпирает некогда припухлые и запавшие за год жизни в Ордене щеки ладонями и пытается вспомнить — натыкается на стену, по которой расплескалась щедрыми мазками почти черная кровь, слышит крик и знает — так кричала ее мать. А потом мужской, захлебывающийся на низкой ноте вопль. И все — дальше только головная боль. Но иногда, чаще всего на границе между сном и бессонницей, к ней приходят легкие золотистые сны, которые, кажется, можно схватить и осторожно потянуть, как ниточку — и будет прошлое, широкое, как карта ее настоящей родины, она видела одну такую в кабинете у здешнего начальника. Например, Линали Ли знает, как хрустит под ногами рисовый стебель, хотя видела рис только в плошке на ужин, но не вспомнит об этом рисе, пока похожий звук не подтолкнет. Или карпы — Линали Ли отлично разбирается в рыбе и даже готовить ее умеет: когда она берет в руки еще трепыхающуюся рыбу, в голове мелькает явно чужое «такая взрослая девочка должна помогать маме». Или сети — когда на нее пытались в Ордене одну такую накинуть, она легко выпуталась на ходу, даже не упала. Или… Когда мир стал холодным и распался на грязные пузырьки, она задержала дыхание по такой вот привычке. Линали отшибла спину — она упала на мальчика, а мальчик упал в воду, обхватив ее за пояс обеими руками еще в падении так крепко, что одним движением выдавил весь воздух. Линали замолотила ногами и разжала скрючившиеся на ее животе пальцы содрогавшегося незадачливого спасителя, по наитию толкнулась руками от воды. Оказалось, что там, куда они свалились, не так уж глубоко — воды по грудь, только сносит чуть-чуть. И не так уж темно вокруг — синеватый ночной свет из каменного колодца, который они пролетели, давал кое-что рассмотреть. Мутную зеленовато-желтую воду, например. Плывущую по своим мокрым делам огромную побитую лишаем крысу (Линали передернуло от одного ее вида). Ручейки пены, споро расползавшиеся оттуда, куда они упали. Даже кусок деревяшки, поросший короткими зелеными «волосками», был. Только мальчика не было. Линали панически дернулась в одну сторону, в другую, закрутилась на месте и чуть не упала в слабом, но толкающем под колени течении. — Эй! — крикнула она что есть силы — и почувствовала, как царапнуло изнутри горло подкрадывающейся простудой. Нет ответа. — Эй! Эй!!! — только гуляющее от тихо плещущейся воды эхо. Загребая отяжелевшим подолом воду, Линали суматошно заметалась из стороны в сторону: три шага вперед, три назад, цепляясь за стену обеими руками. Отчаянно клацая зубами (вода оказалась ледяной, даже пар изо рта пошел), она сложила побелевшие пальцы рупором и… взвизгнула по-девчачьи высоко, оглохнув от подхваченной эхом трели. Ее схватили за ногу. Схватили намертво, цепко, выпиявившись ногтями, разодрав до крови щиколотку. За грязной жижей, по которой плыли то очистки, то кожурки, видно не было ничего, а пахло от воды так, что Линали боялась, что ее попросту вырвет. Однако она выдохнула до ломоты в груди, снова вдохнула, закашлялась сырым воздухом, крепко зажала пальцами нос и присела в воде, шаря свободной рукой вокруг себя и боясь даже случайно приоткрыть глаза. В уши залилась вода, к телу прилипло что-то длинное и гадкое, а по щеке задела какая-то наверняка отвратительная водоросль. Вот, снова задела, только… «Не могут здесь такие длинные водоросли расти, — заметались ладони девочки по дну, — это волосы», — и сразу за «водорослью» она нащупала уже знакомый глаз. Линали отпустила нос, чувствуя, как от недостатка воздуха ломит грудь, и обеими руками схватилась за скользкую безрукавку. Его всего-то и понадобилось, что подтолкнуть и посадить — совсем как он ее в комнате, но сквозь водную толщу он двигался словно нехотя. Как… как… Нет, мертвым он не был. Когда пыхтящая и чихающая девочка все-таки выволокла его на поверхность, задыхаясь одновременно от тошноты и натуги, он раззявил рот в немом крике, попытался вдохнуть с клекочущим гортанным пугающим то ли всхлипом, то ли ревом, судорожно цепляясь за рвущуюся и на глазах расползающуюся ночнушку — нитки трещали от его хватки. Выглядел паренек совершенно безумно. Он посмотрел мимо Линали взглядом, в котором не было ничего, кроме истерической паники, содрогнулся раз, другой — хрустнула сведенная в беге с грузом и многажды отбитая о стены желоба в падении спина. И все-таки закашлялся, хватая воздух ртом, дергаясь, как будто в припадке, отплевываясь от воды и ругательств одновременно, так крепко сжимая ключицу Линали, что та едва не треснула. — Канда, — неожиданно сорвалось с ее посиневших губ. — Тебя ведь Канда зовут! «Ученик генерала Фроя Тьедолла, Канда Юу. На него возлагают огромные надежды, говорят, он очень талантлив. Ну, что встала? Пошли-пошли, нечего глазеть — видишь, ему это не нравится». Прекративший поскуливающе материться парнишка перестал бессмысленно и слепо пялиться по сторонам и сфокусировал на ней взгляд. Линали зажмурилась (на всякий случай, если он действительно такой талантливый) и повторила: — Канда Юу, правильно? Он выдохнул — судорожно, рвано, как будто квакнул. Линали чуть не упала — он попытался встать, опираясь на ее руку. Мальчик был выше Линали совсем ненамного — на ее же указательный палец. Однако когда он грозно поднялся и со второй попытки покрепче взял ее за плечи, Линали захотелось отпрянуть — вытащивший ее из комнаты и почти спасший бегством от преследователей человек казался ей очень большим и очень сильным. — А н-ну-ка, — облизал он губы и тут же скривился от вкуса воды, — с-скажи, чем и ск-колько они т-тебя к-кололи? — продрожал он вопросительно. — К-кололи? — непонятно зачем передразнила его Линали — холода она почти не чувствовала: быстро привыкла. — Мне ничего не к-кололи. — Т-тогда ч-что скармливали? — терпеливо спросил он. — Табл-летки? К-капсулы? — А почему ты… — П-потому что с г-глазами ов-воща по д-другим п-причинам в п-постели не в-валяются. Так были к-капсулы? К-красно-б-белые т-такие, — выстучал он зубами грозную дробь. У Линали от его хватки и холода словно улетучилось влажное марево из головы — она вспомнила. — Была капсула. Ее ломают, а порошочек из нее мне в ужин вечером подсыпают, чтобы… — Ч-чтобы не б-бегала от н-них, — хрипло прогавкал-просмеялся мальчик по имени Канда. — У н-них с-сейчас рев-визия к-какая-то, п-проблем и т-т-так хват-тает, ч-чтобы еще с н-нами возит-ться и в с-салки иг-грать. Он-ни и мне п-пытались, б-бляди п-перем-мудоханные, н-но я-т-то не жрат-ть м-могу н-неделю, п-пусть п-подавятся своей т-таблеткой. В-все эти уб… ублюдки, — чихнул он и смешно зашмыгал носом. — В общем, в-все они од-динаковые. Он отпустил ее — и Линали снова чуть качнуло течением. Пол под ней был скользким — по щиколотку всевозможной дряни, копившейся неизвестно сколько на дне желоба. Обхватившая себя подмышками девочка осмотрелась по сторонам — потолок, казавшийся ей еще минуту назад запредельно высоким, навис неожиданно низко — если постараться, можно рукой достать. По нему ползла густо разросшаяся слабо поблескивающая зеленым и синим в темноте плесень. И бледный полупрозрачный таракан почти с ее ладонь размером — Линали постаралась незаметно встать к Канде поближе. А тот, совсем не испугавшийся ночного обхода и четверых взрослых мужиков, трясся как осиновый лист. — Б-блядь. Б-блядь, вот х-х-х… — Хорошо? — попробовала подсказать застрявшему на слове Канде Линали. — Х-х-хуево, к-какое хорошо?! — неожиданно вызверился на нее мальчик. — К-к-какое б-б-блядь х-х-хорошо в т-т-так-кой еб-бучей х-холод-дрыге?! — Не ругайся, — тихо попросила девочка. — Х-хочу, б-блядь, и руг-гаюсь! — Мне кажется, что ты ругаешься на меня, — «И уши хочется вымыть», — но этого Линали вслух сказать не рискнула. Канда Юу посмотрел на нее так мрачно, словно она у него леденец на палочке отобрала. Вытер тыльной стороной ладони распухший красный нос и отвернулся, но добавлять какого-нибудь крепкого словца не стал. — Ст-той т-там и никуда не уходи, — приказал он, двинувшись в сторону люка, в который они свалились. — Я нед-далеко, п-понятно? — П-понятно, — послушно ответила Линали — Канда явно буркнул что-то не очень цензурное, но уличить его в этом было невозможно. Минут десять он возился под желобом, ощупывая его стенки там, где мог дотянуться. Только после того, как мокрый и жалкий ее спаситель все-таки «нашелся» в канализационной трубе, Линали вдруг услышала, что их пытаются дозваться сверху. — В-вот же… к-как только шеи н-не п-переломали? — спросил Канда вполголоса, ощупывая отполированный до блеска желоб. — Лест-тницы н-нет, ск-кобы не вб-биты, а п-падать ярдов д-двадцать, д-да еще и в в-воду. Ст-транно, что ты ж-жива, — чудно, но провалявшийся неизвестно сколько под водой Канда своей сохранности совершенно не удивился — как будто так и надо. Хотя… — Не странно, — Канда повернулся в ее сторону недовольно, словно Линали его сильно отвлекла. — Это Она меня защитила. Наверное. — Лу-лучше б-бы он-на нас в-вытащила. Самим н-не вылезт-ти, а к-кричать п-перестали. З-зачем этот б-бля… люк в-вообще, не з-знаешь? — обратился он к Линали. — В него воду сгоняют, когда полы моют, — руку он отдернул брезгливо, ей не показалось. И в следующую секунду на его лице появилось ни с чем несравнимое отвращение. — П-поздравляю, — проводил он взглядом что-то, уплывающее к Линали. — Мы с т-тобой п-по уши в д-дерьме. Во всех см-мыслах, н-нечего т-так на меня смотреть, я н-не матерюсь, я к-констатирую, — до Линали тоже дошло — пришлось отгребать в сторону с тихим ойканьем. — Л-ладно, ч-что уж т-теперь. Он-ни нас не д-достанут оттуда: с-слишком узко и в-высоко, д-да и нам д-до них не д-доораться, а ч-чтобы эт-тим п-придуркам хват-тило м-мозгов п-принести веревк-ку — это Вт-торое П-пришествие н-начаться д-должно. Т-так что п-пошли. — Куда пошли? — опасливо спросила Линали, обхватывая себя руками покрепче. — Н-не знаю, я зд-десь в-всего м-месяц, — с явным усилием пожал Канда плечами. — Я в эт-ту часть зд-дания еще н-не заход-дил — нужд-ды не б-было. П-потому и заб-блудился н-наверху, ин-наче бы я с-сюда не св-валился. Руку д-давай. Он убрал мешающиеся волосы со лба, сцепил зубы и, весь дрожа, крепко, до слышимого треска, ухватился за ее замерзшую и сморщившуюся от воды ладошку — и пошел, против течения: «п-потому что я н-не м-му… д-дурак п-падать п-потом с водопада из д-дерьма». Выпутывающая ногу из какой-то тряпки на дне желоба Линали жалобно и сухо закашлялась, но прижалась к костлявому боку товарища по несчастью, напрасно всматриваясь в едва разреженную блеклым светом странной плесени темноту, начинавшуюся сразу же за желобом, из которого они свалились. Но почему-то чернота, тараканы и даже плавающие нечистоты привлекали ее куда больше, чем верещащие где-то наверху призраки в белых халатах, которые все равно их не слышат. — Л-любые т-трубы где-то начин-наются, — произнес он ни с того ни с сего, — т-так что мы дойдем д-до чего-н-нибудь. Т-только об од-дном тебя п-прошу. — Заткнуться? — робко спросила Линали, которой показалось, что она уже никогда после этой трубы не сможет чувствовать каких-либо запахов. — Н-нет, — мотнул он слипшимся в унылую сосульку хвостиком. — Не см-мей затыкаться, п-понятно? — строго спросил он. Линали даже померещилось в темноте, что у него сверкнули глаза. — Что, вообще? — опешила удивившаяся девочка. Она успела привыкнуть, что ее могут заткнуть в любую секунду работники или надзиратели, которым не очень нравились не в меру общительные дети. — Люб-бую п-пургу неси, т-только г-говори о ч-чем-нибудь, — милостиво позволил Канда, ощупывая стену, отзывающуюся склизким чавкающим звуком. — Хорошо, — повеселела Линали. — Ты знаешь сказку про карпа? В темноте Линали Ли почти не чувствует хода времени — оно кажется слишком медленным, поэтому она иногда думает, что провела в Ордене не год, а все три. В трубе же она считала по сказкам, которые успела рассказать — про карпа, про корову, про черепаху и про зайца, про дракона и первенца, про тигра, который живет на вершине горы. На двенадцатой сказке она поняла, что не помнит больше ничего, и начала сочинять на ходу что-то совсем глупое, но Канда слушал — терпеливо и не перебивая. Ее голос дрожал и множился от воды в стороны, оседая на стенках каменной трубы и стекая по ним вместе с каплями воды. Линали совершенно охрипла, раскашлялась и перестала чувствовать ноги — там, где Канда разодрал ее щиколотку, появилась гнетущая пульсирующая боль, опутывающая голень горячими скользкими лапками. Девочка заспотыкалась, почти падая в воду (если бы Канда ее не ловил за плечо, она бы давно уже захлебнулась), начала стучать зубами и путаться в словах, заикаясь не хуже самого мальчика, который упрямо, как на буксире, тянул ее за собой. Неожиданно сильно захотелось спать, но страха, который посещал ее обычно между полуночью и рассветом, не появлялось — хриплое сбивающееся дыхание Канды ее успокаивало, хотя сложно было придумать более жуткое место. Когда Линали дошла до сказки о зеленых жемчужинах, то поняла, что говорить больше не может — горло скребло так, что каждое слово раздирало его изнутри. Тогда она замолчала — растерянно, не зная, как поступить дальше. Канда мельком огладил ее по макушке — вопросительно так. Линали не нашла в себе сил на ответ — только головой покачала. Мальчик вздохнул и стиснул вторую ее ладонь понадежнее. Некоторое время шли в полной тишине, сворачивали в разные стороны, ощупью обходили провалы и какие-то дыры в полу, из которых тянуло холодом совсем уж могильным — кажется, эти трубы уходили еще глубже под землю. Несколько раз они проваливались в неглубокие выбоины на дне — тогда вода била Линали по носу, а Канда задирал изо всех сил подбородок выше. Он упрямо стискивал зубы (до скрежета, девочка отлично слышала его), однако ничего не говорил. Он плавать не умеет, поняла Линали очень быстро, совсем-совсем не умеет. Постаралась отогнать от себя подальше мысль о том, что будет, если они провалятся совсем глубоко. Она выплывет — наверное. Но что делать дальше, если Канда утонет? Поворачивать обратно и брести к желобу, ожидая призраков вместе с водящим усами тараканом, который наверняка все еще там сидит? Нет уж, лучше даже не думать. Однако через три ямки воды стало гораздо меньше — по колено. И идти стало не в пример легче, хотя гораздо холоднее. Линали колотила крупная дрожь, а Канде хоть бы что. Ноги приходилось волочь по скользкому илу на дне, а один раз он ее все-таки не удержал — Линали упала со всего размаху лицом в грязь. Но тут же встала. — Б-больше сказок не всп-поминается? — спросил он, когда помог ей встать. Линали покачала головой — голоса не хватало. Канда только вздохнул и потащил ее дальше. А ведь он ни разу не отпустил ладонь, подумала в ту секунду Линали. — П-проклятье, — вырвалось у него еще через четыре поворота по змеящейся трубе. Труба сжималась. Взрослый человек мог бы в такой только ползти на четвереньках, они же шли, едва не задевая верхнюю часть затылками. Пришлось шагать, согнувшись в три погибели. А что еще хуже — они наткнулись на развилку. Желоб расходился тремя лучиками. — П-проклятье, — тихо повторил Канда дребезжащим шепотом. — Л-ладно. З-зато если бы мы п-пошли в д-другую сторону, то т-точно бы свалились с водоп-пада. Но т-там д-дальше н-наверняка т-такие же ж-желобы, к-как т-тот, из которого мы уп-пали. Т-твою… — Канда, — вполголоса сипло позвала Линали. — Ты боишься? — Нет, — грубо отгавкнулся он. — Это потому что ты плавать не умеешь? — Не б-боюсь я н-ничего! — Или потому что тут темно? — Я не б-боюсь, ск-колько раз п-повторять н-надо?! — Но ты же мне руку сейчас сломаешь, — едва шевельнула она затекшими пальцами в сжатом до онемения кулаке парнишки. — Не дави так, пожалуйста. Линали почувствовала, как он явно недоуменно поднял их сцепленные ладони на уровень глаз и попытался рассмотреть их в темноте. Он переплел свои пальцы с ее так крепко, что не смог бы разжать, если бы даже захотел. — Я не боюсь темноты, — произнес он хмуро, отчего-то враз перестав стучать зубами. — И холода не боюсь. Я вообще… в общем, не боюсь и все. — Но… — Я просто не хочу снова от этого сдохнуть, ясно тебе? — Снова? — непонимающе переспросила Линали и тихо вскрикнула, когда он сжал ее пальцы с легким намеком — лучше не спрашивать. — Черт с ним, двинем прямо, — он не пошел даже с места, а чуть не прыгнул, как будто хотел побежать, да вода по колено помешала. — К-канда, — он повернулся в ее сторону: позвонки захрустели. — Мы не сдохнем, — застенчиво высказалась Линали. — Да ладно? — скептически хмыкнул он. — Насчет себя я уверен, а вот ты… смотри-ка, желоб расширяется. Уже неплохо, — ощупал он трубу над собой, — выпрямляйся. — Я сдохну, если ты меня и дальше так тянуть будешь, — не сдержалась и нажаловалась она. — А что такое? — У меня нога… ну, ты ее расцарапал, вот и… Канда явно был… совсем мальчик. Совсем мальчики обычно девочек играть с собой не берут и издеваются над ними до слез — слишком слабенькие, мол. Еще и по носу щелкнуть могут. Вот Линали и подумала, что Канда ее тоже так щелкнет. — Болит, что ли? — подозрительно осведомился он. — Опухла, — нехотя призналась Линали. Последние четыре поворота она шла, стараясь не сгибать ногу. — Давай помедленнее пойдем? Мне тяжело. — Дай-ка сюда, — ей в живот ткнулось что-то жесткое и щекотное — Линали не сразу поняла, что это волосы присевшего на корточки Канды. — Вот же… — замямлил он длинное и витиеватое окончание фразы. — Чего молчала-то? У тебя там не нога, а кабачок! Линали решилась запротестовать только через десять секунд после того, как Канда снова взял ее на руки — только теперь не на закорки, а как забавная зверушка — мама-коала из «Южной земли», Линали видела такую в книжке, которую ей давала полистать одна из ассистенток врача. Те точно так же прижимали к груди своих детишек, придерживая одной лапкой. — Не надо меня нести, я сама дойду, только давай не будем так быстро… — Нет, надо. — Но ты же… — Во-первых, я не устал. Во-вторых, я мужчина, — отрезал Канда безапелляционно, хотя и был «мамой-коалой». — В-третьих, ты ранена. В-четвертых, — он осекся, а Линали вскинула голову, попытавшись по блеску угадать, где его глаза. — В общем, ты спасла мою шкуру. Плавать я действительно не умею. Ну и в-пятых… бур-бур-бур… — Чего? — Теплая ты, говорю, — выдавил Канда из себя с усилием. — Хоть погреюсь. Кстати, тебя зовут-то как? — А ты не знаешь? — вскинулась удивленная Линали. Тупая боль в щиколотке переползла сперва к колену, от него к бедру и подкрадывалась чуть ли не к пояснице. Линали рискнула положить голову на плечо к Канде — тот не запротестовал, даже наоборот, плечами поводил, чтобы ей было удобно. Ееще сам Канда оказался теплым — во всяком случае, явно теплее, чем окончательно продрогшая Линали. Канда ответил не сразу — как будто прикидывал, стоит ли ей вообще знать правду. — Нет, я тебя третий раз в жизни вижу, — признался он наконец. Линали живо вспомнила, как увидела его впервые месяц назад — со спины он был похож на тощенькую девочку-нескладеху. Но на лицо все-таки мальчик — это она заметила, когда он повернулся. И глаза у него были такие же, как у самой Линали — у врача, который ее регулярно осматривал, было специальное слово для этого, красивое. Линали запомнила — «эпикантус». У Канды тоже был эпикантус. Но тогда Линали показалось, что мальчик ее не заметил — стоял рядом с седеньким добродушным дядькой, на плече у Канды висел меч, который размером был почти с него самого. Парнишка сложил руки в замок за спиной и хмуро поглядывал на что-то ему втолковывающего инструктора. «Новенький», — вот что она тогда подумала. А потом ее утянули в кабинет, на процедуры, попутно пояснив, что мальчик не любит, когда на него смотрят. Но она о нем почти забыла, хотя других детей в Ордене она не видела никогда. Она вообще никого, кроме людей в белых халатах, не видела. — В третий? — Представь себе. Иду я, значит, садиться в дзадзэн… тебя в дзадзэн сажали? — его дыхание было жарким-жарким и почти жгло макушку. — Н-нет, — Линали много чего успела услышать и пережить в Черном Ордене, но такого с ней еще не делали, а звучало слово откровенно жутко. — Повезло, из тебя не хотят растить «гармоничную и уравновешенную», мать ее, личность. Ну так вот, иду я по коридору, петляю, потому что на кой хрен мне это сатори, и вижу, как четыре долбо… дебила за руки и за ноги тащат куда-то девчонку в пять раз меньше себя, — Линали вздрогнула и закусила губу. — Тащат, а она вырывается, кричит и плачет. Я запомнил, куда эту девчонку отволокли. А потом пошел на дзадзэн, потому что иначе за уши оттаскали бы. А потом я раздобыл вилку и решил: сперва девчонку выпущу, а потом найду этих ублю… идиотов и выковыряю им этой вилкой глаза, — беспечно закончил Канда и наподдал ногой какую-то банку. — Правда, я тебя не сразу нашел, пришлось попетлять. Тому, кто этот замок строил, надо бы пенделей навешать. — Но ты же меня, получается, совсем не знаешь, — выдавила Линали. — И пришел… — Я, может быть, кретин и в сатори меня никогда не пустят, — пожал Канда плечами, — по крайней мере, мне так этот гребаный сенсей говорит после каждой дзадзэн. Мол, нельзя корчить во время медитации рожи, а то Будда молотком по голове врежет — так и останешься перекошенным. Но когда четыре муд… придурка привязывают к кровати одну девчонку, то даже мне понятно, что им, по-хорошему, мозги выбивать наружу ржавым ломом надо, — начинал он говорить спокойно, однако чем дальше, тем сильнее он шипел. — Выблядки, — не выдержал Канда и зарычал. — Этих мандаклювов никто, видать, никогда к столу не привязывал и таблетками не пичкал, чтобы поменьше дергались! Током никто не хуярил до потери сознания! Позвоночник в трех местах не ломал! Чистота экспериментов, блядь, спасение мира! Только сами эти дурной пизды дети на стол почему-то не ложатся! Он резко остановился, неровно выдохнул и со свистом вдохнул. Поудобнее перехватил Линали и зашагал дальше — сердце у него застучало как будто бы ровнее, но держаться за ее поясницу он стал крепче. — А тебя за что, кстати? — осведомился он почти даже буднично. — Тоже мозги перешивали? — М-мозги? — совсем тихо переспросила девочка. — Н-нет. У меня просто… — она запнулась. — Просто что? Они так развлекаются, привязывая семилетних козявок к кровати? — Мне восемь! — оскорбилась Линали. — Один черт. Почему они тебя… — Я умею летать, — ответила Линали твердо. — Сама. Вот. Канда хмыкнул — не недоверчиво, а так, будто оценивал это ее умение на свой вкус. Судя по всему, ему оно не очень понравилось. — А почему ты тогда еще не улетела? — спросил он вполне серьезно. — Мне некуда, — сжала она в кулак ткань его безрукавки. — И меня снова поймают. Уже ловили. Вот. — Ладно, допустим, что я пробегал как идиот напрасно. А отсюда ты почему не улетела? — фыркнул он. — Тогда ты бы остался один, а ты плавать не умеешь и темноты боишься, — честно ответила Линали. — И еще у меня не всегда получается хорошо, Она мне не дается, — стыдливо призналась девочка. В ответ он невнятно что-то промычал — понимай как хочешь. И замолчал — плеск под его ногами стал глуше, словно воды вдруг стало ощутимо меньше. — Канда? — снова позвала она его некоторое время спустя. — Чего тебе? — отзывался он не слишком вежливо, однако держал осторожно, явно боясь уронить или стукнуть о низко нависающий свод желоба, да и непохоже, что собирался так легко ее отпустить. Что он не устает, она уже успела понять. — Давай будем дружить? Тот так и встал на месте. Пальцы на ее пояснице сжались так резко, что аж ущипнули. — Нет, не будем! — поспешно рявкнул он так, что оба от эха чуть не оглохли. — Почему? — искренне удивилась Линали, когда «ем-ем-ем» перестало греметь от низких стенок. — Ты с девочками не водишься? — обиженно вспомнила она самую частую причину «настоящих мальчиков». — Ублюдочное слово — «дружить», — огрызнулся Канда. — Никогда не понимал, что оно значит. Не понимал и не буду понимать. И дружить не буду! — Ну… дружить — это заботиться. Помогать, — попробовала подобрать другие слова Линали. — Играть, — заметила она совсем уж невпопад. — В куклы, что ли? — снисходительно фыркнул мальчик. — Не обязательно, можно в салочки. — Фе, — весьма красноречиво отозвался он, — ты еще не наигралась в них за сегодня? — Можно во что-нибудь другое, — салочки Линали и сама не очень любила. — А еще дружить — это защищать, вот. — А чтобы заботиться, обязательно надо дружить? — спросил Канда. — Ну, — Линали нахмурилась. — Не знаю. Дружить — это дружить, — беспомощно сказала девочка. — Так ты хочешь, чтобы я дружил или заботился? — уточнил мальчик. — Или помогал? Или защищал? — Я не знаю, правда, — окончательно растерялась Ли. — Вот когда подумаешь — тогда и определимся, — фыркнул Канда. — Но «дружить» с тобой я не буду, ясно? — Линали показалось, что вполголоса он добавил: «Подружили со мной один раз, как же». — Ясно, — понурилась Линали, спрятавшись лицом между его плечом и шеей. Не хочет дружить — ну и ладно. — Канда, а куда ты меня вообще хотел оттащить? — спросила она, решив перевести разговор. — В свою комнату, разумеется. Она в северном крыле. Там окошко есть удобное, вот из него и… стой. Смотри, — оживился он, — там свет впереди! Да не дергайся ты, донесу и так, тут осталось-то. Черт, и вправду свет! Я пиздец какой гений — выбрал ведь правильную дорогу! Так, постой здесь. Смотри, даже решетка вертикальная, я такую одной левой… Продолжение фразы потонуло в грохоте — решетка и впрямь вылетела с одного пинка. Канда выбрался сам, протянул руку Линали, а потом… Все бы ничего, если бы они не вылезли посреди кухни. И ор, который подняли посудомойки, надолго запомнился обмякшей на руках у Юу от теплового удара Линали.

***

— Канда Юу. Если бы к Линали так обратились — она бы точно попятилась. Не в страхе даже дело, а в том, как звучит этот голос — раскатисто-вкрадчиво, властно, к полу прибивает. Сам мужчина казался Линали отвратительным — в его внешности отталкивало решительным образом все, от роста и до короткой щеточки усов под носом, было в нем что-то скользкое, как на дне той трубы. Однако Канда даже не повел сведенными к переносице бровями. Даже одной не повел — вот такой вот храбрый. Только голову набычил. Его лоб взрезали три глубокие складки, а от носа к губам медленно, но верно поползли свирепые морщины. Линали стояла рядом с ним — ровно, не пряча взгляда. Потому что Канда намертво держал ее за руку и ей не хотелось бы казаться рядом с таким смелым мальчиком трусихой. Когда их волокли мыться, он орал, брыкался и поносил примчавшихся по первому зову кухарок надзирателей так, что Линали даже очнулась — их пытались разнять и все-таки смогли, буквально насильно разжав переплетенные пальцы. А потом поволокли куда-то, стращая «влетит» и «выговором». А Линали снова чуть не задохнулась — теперь уже собственной вонью, надолго стало не до выговоров. Ее терли с мылом и мочалкой минут двадцать — и только тогда она поняла, как на самом деле промерзла и устала. Запихнули в горячий душ, зажали нос и через «не хочу» влили в рот три горькие микстуры подряд. Потом снова терли-терли-терли — на спину только перевели брусок мыла и чуть не сожгли мочалку. Женщины, которым ее отдали на руки, так кривились, что Линали вдруг почувствовала себя очень довольной — она ненавидела, когда ее трогали люди в белых халатах, так хоть какое-то удовольствие от их страданий можно получить. Даже жаль, что вонь ушла вместе с грязно-зеленой пеной. А потом они еще и ее ногу рассмотрели, о которой сама девочка успела уже забыть, и подняли такой хай, что Линали с трудом сдержалась, чтобы не повторить кое-что за Кандой. Сама она изо всех сил пыталась черно-лилового залитого белой шипучей гадостью синяка на своей щиколотке не бояться. Первым, что она увидела, после того, как ее закутали в три полотенца и убежали за дежурным врачом, чтобы добротно обработать рану, был взъерошенный, похожий на черный одуванчик, Канда, восседавший на ее кровати по-турецки в одном полотенце вокруг бедер. На конвой в виде четырех провинившихся надзирателей и распухшее от чужой хватки ухо он царственно не обращал внимания — сосредоточенно смотрел на дверь ванной, в которой «полоскали» Линали, словно ждал, что над ней начнут опыты ставить прямо там. Однако когда девочка появилась, он явно повеселел. — Явилась? — высказался он едким-едким тоном, словно Линали ушла от него по своей воле. — Отлично, сейчас нам выволочку устроят. Мне точнее. — Тебе? — тихо спросила Линали, аккуратно пристраиваясь рядышком с Кандой под недовольными переглядываниями сотрудников. — Ага. Вот извращенцы, да? — спокойно спросил он, хотя сами «извращенцы» явственно скривились. — Даже одеться не дают. Это специально, чтобы мы себя говном почувствовали, знаю я эти приемчики. Линали покосилась на Ривера, нахмурилась и шепотом согласилась: — Извращенцы, точно. — А сейчас заявится самый главный извращенец, — «обнадежил» ее Канда. — И когда он придет, ты заткнись и не смей встревать, а я буду говорить, — посмотрел на нее Юу недовольно, словно заранее ожидая от нее глупой девчачьей болтовни. — Это понятно? — Ты же говорил, чтобы я не затыкалась, — против воли улыбнулась девочка. — Если ты сейчас не заткнешься, навставляют пиздюлей нам обоим. О, идут, рожи паскудоблядские, — проворчал он и спрыгнул на пол. — Канда, — позвала Линали шепотом. — А? — Не ругайся при мне, — жалобно попросила она, сползая с кровати и аккуратно подхватывая его ладонь. Отвечать Юу не стал, но пальцы в ответ сжал уже знакомо — до белизны в костяшках. А потом вошел «главный извращенец». Мужчина прошел взад-вперед, посмотрел на несчастно выглядящую и спавшую с лица при его появлении Линали, увидел кровоподтек на месте, где за ногу схватился Канда, и улыбнулся. Улыбнулся до того жутко, что Линали сразу захотелось спрятаться за Юу — а тому опять хоть бы что. — Всего месяц в Ордене — и уже такие серьезные проступки. Что вы можете сказать мне в свое оправдание, молодой человек? Канда тяжело посмотрел на инспектора — макушкой он едва-едва доставал до шестой пуговицы высоченного сального мужчины, говорившего с мерзкой расстановкой. Однако по взглядам дрогнувших сотрудников Линали поняла, что и в глазах Юу нет ровным счетом ничего хорошего. — Это ты приказал привязать ее к кровати? — спросил Канда мрачно — голос у него звучал низко-низко, совсем как у взрослого мужчины. — Похитить носителя Чистой Силы… — Ты или нет? — …затащить его в канализацию и серьезно ранить там… — Ты или нет, я тебя спрашиваю? — Покалечить сотрудника Ордена, устроить ночную гонку, перепугать обслуживающий персонал… — Отвечай, когда я с тобой разговариваю!!! — гаркнул не сдержавшийся Канда. К удивлению Линали, инспектор не вышел из себя — напротив, вид пышущего гневом парнишки его явно веселил. Ситуация была в его руках целиком и полностью. — Допустим, я, молодой человек. Вам легче отвечать на вопрос, осознавая этот факт? — чуть улыбнулся Леверье. Улыбка у него была такая же неприятная, как манеры и внешность. Искоса взглянувшая в лицо мальчику Линали так и остолбенела: на лице Канды вместо морщинок появлялась искренняя, по-детски широкая, в чем-то даже восторженная улыбка. — Тебя ведь Леверье зовут? — спросил Канда почти даже вежливо. — Инспектор Леверье? — уточнил он снова. — Леверье, ну ты муда-а-ак, — протянул Юу с удовольствием, дождавшись степенного кивка ревизора. Тихо стукнулся об пол выпавший из чьих-то рук карандаш. Тихо охнул Ривер. А Леверье подавился своей скользкой усмешечкой. — Что ты сказал? — переспросил он пораженно. — Я сказал, что ты мудак, перекосоёбище чешуйчатое, — улыбнулся Канда еще шире. — Да ты хоть знаешь, с кем… — Знаю, — заверил его Канда. — Только совсем охуевшая от собственной выебучести пиздопроушина могла приказать привязать к кровати девчонку восьми лет. — Никто, — глаза инспектора явственно налились кровью — теперь попятились даже сотрудники, однако Канда стоял так же спокойно и улыбался все так же насмешливо. А Линали почувствовала, что она… гордится им. — И никогда… не смел… — Хреновые у тебя работники, если не говорят правды в лицо, — хмыкнул Канда, подумал секундочку, сосредоточенно свел брови и расплылся в улыбке, явно довольный собственной выдумкой. — Перемудовыебок хуежопый, — его опыт пребывания на операционном столе делал свое черное дело: когда из всех опытов, которые проводятся над тобой, в лучшем случае десятая часть увенчивается успехом, и не такое узнаешь о собственной персоне. А вот Леверье, захрипевший, побагровевший и яростно задергавший из стороны в сторону галстук, явно на операционном столе с лексиконом лаборантов не знакомился. На словесное парирование его не хватило — только на то, чтобы протянуть руки, схватить зарычавшего Канду за волосы, а Линали — за руку, заставив разжать пальцы, хотя меньше всего на свете она хотела бы отпускать этого мальчика. Первого, вступившегося за нее в Ордене. Защитившего. Вопли Канды, которого за распушившийся хвостик выволакивали из комнаты, были слышны Линали еще некоторое время, пока ее привязывали к кровати новой «отличной» теперь уже цепочкой. — Только троньте ее, ясно?! Только троньте — глаз на жопу натяну! Мугеном нашинкую! — Никто не даст тебе Муген в руки, ублюдок сопливый! Посмотрим, что о твоих выражениях скажет генерал Тьедолл! — Жалуйся-жалуйся, хуеглот! Тьедолл тебе то же самое повторит, когда узнает! — с этим поспорить было сложно: все знали, что детей генерал любит, а тех, кто над ними издевается — не особо. — Ноги не будем? — вполголоса спросил отводящий от Линали взгляд Ривер. — Да куда там ноги, заживать и заживать, — вздохнул мужчина слева от Линали, подергавший цепочку на прочность. — Может, бинтами перемотаем? — …порешу тебя, мелкий гаденыш! — донеслось эхо взбешенного рева до невольно улыбнувшейся Ли. — …воскресну, блядь! — был ему ответ. И хотя на эту ночь дверь в ее комнату закрыли наглухо, Линали не было страшно: сил бояться не осталось, только на крепкий каменный сон. А утром мир окрасился всеми красками, на какие было способно горячечное воображение: Линали все-таки заболела, причем всерьез. Несколько раз через бред, пока к ее лбу прикладывали холодный компресс, она слышала чье-то тихое сетование о том, что соборование не помешало бы. Вяло сглотнувшей и едва-едва шевельнувшей губами Линали больше всего захотелось почему-то ответить на это: «Воскресну, блядь». Неделю она почти не приходила в себя — так ей, по крайней мере, сказали. Еще неделю лежала с температурой, пялясь в окончательно опостылевший потолок. К ней трижды в день приходил врач, кормил таблетками, прописывал притирки, а она стоически терпела и даже перестала жаловаться — за спиной, она слышала, у нее перешептывались о том, что хоть что-то смогло выдрессировать маленькую китайскую дикарку. А на самом деле Линали ждала — у нее была надежда, ради которой она старательно запоминала, как ходить и не шататься, пока ее выпускали в туалет. Надежда эта к концу второй недели высунулась кончиком отвертки из вентиляционного окошка, потянувшись к одному из четырех здоровых болтов, которые ее держали. — Два раза пришлось ползать, — проворчал отряхивающийся аккуратно от пыли Канда. — Туда и обратно: кто ж знал, что они тут решетку завинтили, не высаживать же и ее с ноги? У тебя охрана на дверях теперь, не пошумишь особо. А отвертки у вас хуй знает где, еле достал — мне теперь даже ложки боятся давать. И правильно боятся. Не спрашивай, — грозно насупился он, вынимая из хвоста крохотную заколку и начиная возиться с замочком. — Лучше вот что послушай. Лекарства я стырил — подслушал, что тебе прописали. Нашел карту этого здания — пиздец оно огромное, тут армию расселить можно. А еще я нашел схрон: кладовка, мелкая такая, пыльная, там туча колбочек и всякого хлама, можно целый дом обставить. Натащил туда сухарей, принес воды во фляжках, одеяло сейчас с собой возьмем — и поползем туда. Тараканов нет, плесени нет, тепло и сухо. Но носки возьми, если есть. Нет носков? Ладно, я к себе заскочу за ними, тут во все комнаты вентиляция ведет. — А если найдут? — Не найдут, — уверил ее Канда — Ебнут мозги раньше. Через недельку вернешься по своей воле, скажешь, что одумалась и решила верой и правдой служить Ордену. Больше привязывать тебя не будут, это точно. — А может, и впрямь убежать? — спросила Линали, потирая запястье. В ответ Канда только нахмурился. — Угу, беги. До ближайшей подворотни. — Но ты же хотел помочь мне сбежать отсюда, — удивилась девочка. Канда посмотрел на нее недовольно, как на совсем маленького ребенка. — Это была глупая идея. Я разнервничался, — нехотя признал он, — сенсей говорит, что это потому, что я неправильно сажусь в дзадзэн. У Будды и впрямь есть этот ебучий молоточек, видать, он мне мозги и выбил, — он недовольно покашлял, преувеличенно внимательно разглядывая свои носки. — Ну куда тебе бежать-то? — вздохнул он, наконец. — Тебе никаких ног до Китая не хватит. И ты вообще помнишь, где твой брат-то живет? Обычно такие же мысли вызывали у Линали слезы. Но не в этот раз — потому что Канда продолжил: — Сиди уж тут, не будут тебя больше обижать. Я позабочусь. Сложившая одеяло в маленький квадратик Линали после этих слов обернулась к нему, осторожно прижимая сверток к груди. — Канда, — позвала она тихо-тихо. Юу посмотрел на нее с высоты своего роста. Ровно на один палец выше — а какая на самом деле огромная разница. — М? — откликнулся он невнимательно, подсаживая Линали под ногу и помогая ей влезть в вентиляцию. — Не ругайся при мне, — строго пригрозила Линали и неловко поползла вперед, морщась от боли в не до конца зажившей ноге. Невнятное бурчание сзади заставило ее невольно улыбнуться. Больше он действительно не ругался — по крайней мере, в этот день. А это уже — неплохое начало.