Недостатки

Алан перевернулся на спину и сладко потянулся, взглянув на Эрика, сопящего рядом. И задумался. У его друга/наставника/напарника/любовника, кажется, совсем не было недостатков. Он всегда энергичен и бодр: когда Хамфриз просыпается, постель уже холодная и на ней нет ни следа пребывания Слингби. Даже запаха нет – он просыпается еще до рассвета, вечно куда-то бежит, уходит по делам/друзьям/проблемам, впрочем, всегда опаздывает на работу. Хотя за последние двести лет Уильям так и не сумел поймать его – вот ведь, везет же. Алан улыбнулся своим мыслям, едва удержавшись, чтобы не потрепать любимого по спутанным волосам. У Эрика сухие жесткие волосы, убитые ежемесячным обесцвечиванием – они едва поддавались расческе и укладке. Колючая бородка, колючий взгляд, да и сам он периодически колючий, как дикобраз. Особенно после сверхурочных: он кругами ходит по кабинету, рычит что-то мало разборчивое сквозь зубы, снося все на своем пути. А потом сам же, чертыхаясь, кто устроил бардак, ходит и расставляет все по своим местам. Алан находит эту его черту весьма милой. Он не знает, чего боится Слингби – а он именно боится, но Алан понимает, что это не его дело, что он не должен лезть так глубоко в душу. И его напарник безмерно за это благодарен, выражая всю глубину своей благодарности легким поцелуем в макушку. Жест совершенно невинный, почти отцовский, но ничто не сравнится с тем теплом, что он ему дарит. Эрик общительный, рубаха-парень – нет ни одного шинигами в департаменте, который не то, чтобы не слышал о нем – который бы не был с ним знаком. Слингби всегда был готов прийти на помощь, был легок в общении и на подъем, а уж ни одна вечеринка и вовсе не могла обойтись без его присутствия. Без его пошловатых шуточек да задорного взгляда – что это за мероприятие? И в тоже время, он как-то умудрялся не быть совершенным раздолбаем, как тот же Нокс, к примеру. Бумажной работой, конечно, себя никогда не обременял, зато в полевых условиях был одним из лучших в департаменте. Гроза демонов, пример для подражания подрастающего поколения, гордость их отдела – разве можно его не любить? Алан перевернулся на спину и чуть прикрыл глаза, решив еще чуть-чуть подремать. Но сон упорно не хотел приходить, и юноша опять погрузился в свои мысли. Несмотря на свою широкую душу, Эрик умудрялся и ему, Алану, уделять много времени. Неожиданные подарки, романтические сюрпризы, лучшие свидания, нежность и страстность в постели – что еще нужно для полного счастья? Слингби был словно его второй половинкой, словно продолжением его – и существование без него казалось совершенно пустым и бессмысленным. Он будил его поцелуем, когда возвращался – от него часто пахло сигаретами и мятой, но никогда не виски. Шептал на ухо всякие глупости, обжигая горячим дыханием кожу и согревая сердце. В такие моменты Алан первым не выдерживал, набрасываясь с поцелуями на Эрика, почти срывая с него одежду, стремясь как можно скорее добраться до желанного тела. Когда Хамфриз снова открыл глаза, солнце уже вовсю светило в окно, ласково пробегаясь по щекам, рукам и ключицам. Вторая половина кровати была привычно пуста. В последнее время Эрик стал еще раньше уходить и позже возвращаться. Алану было обидно, но он предпочитал не спрашивать – то ли потому, что знал, что ответа не получит, то ли потому, что боялся его услышать. Так бы и продолжалось, наверное, очень долго, если бы однажды шинигами не решил за ним проследить. Стояла ясная декабрьская ночь, в воздухе пахло розмарином, хвоей и мандаринами – само предвосхищение Рождества витало в воздухе. Вспышка телепорта на секунду ослепила его, хотя, может это была не она – а блики лунного света на окровавленном лезвии. Алан замер на месте – стоило ему сделать шаг вперед, как под ногами неприятно захлюпало, а в нос ударил отвратительный запах крови. Хамфриз опустил взгляд и едва сдержал рвотный позыв. Изломанные и обезображенные тела, кровавые лужи, отблески фонарей, отражающиеся в мертвых, распахнутых глазах. И посреди этого жуткого месива стоял Эрик, совсем не его Эрик – с пустым, остекленевшим взглядом, забрызганной кровью одеждой и лицом. Шинигами отшатнулся и прикрыл глаза, надеясь, что все это сон, что сейчас его разбудят теплым нежным поцелуем, солнечный свет будет проникать сквозь неплотно задернутые шторы, а весь мир сузится до его отражения в чуть раскосых зеленых глазах. Но мираж не исчезал. Он вновь открыл глаза и вдохнул морозный воздух, обжегший легкие и чуть приведший его в чувство. – Эрик, что ты… – Жизнь коротка и мимолетна, – перебив его, начал Слингби. Чуждый, хриплый голос эхом отражался от безмолвных стен в пустом переулке. Звёзд совсем не было видно – их скрыли облака, и только мертвенно-бледный свет луны озарял ставшее в миг совершенно незнакомым лицо. – Только понимать начинаешь это лишь, когда становишься бессмертным. Такие, как мы еще больше уязвимы перед смертными грехами и порочными желаниями. Это люди… Гляди, их жизни ничего не стоят, их кости так легко сломать, а сердца – вырвать. Даже тысяча их жизней не стоит одной твоей. Алан замирает на месте, ошарашенный пониманием того, что же натворил Эрик. Вмиг мозаика складывается, все потерянные до этого кусочки складываются по местам: и частые задержки, и нелепые объяснения, и редкие приступы. Тысяча светлых душ – единственное лекарство от Шипов Смерти, медленно пожирающих его душу. – Это… Это неправильно! Так нельзя… – Нельзя что? – вскидывает руки Эрик. Кровь с пилы капает ему на ладони, алыми подтеками растекаясь по коже, в темноте кажущимися почти черными. – Вот так их убивать? Они ежедневно убивают сотни себе подобных. Их выпивают досуха демоны, чтобы выжить. Даже ангелы, и те – ты только вспомни, сколько они людей выжгли, пытаясь очистить мир от скверны? Почему нам сего не дозволено? Алан замер, не в силах подобрать слов. Нет, бесспорно, Эрик был совершенно не прав, он обезумел, но… Но юноше было просто нечего ему противопоставить, нечем возразить. – Молчишь? Правильно, тебе просто нечего сказать. А я двести лет наблюдаю за твоими муками, за тем, как ты бесстрашно борешься с болезнью. Ты достоин жизни больше, чем они. Ты должен жить. И я вырву тебя из лап Смерти, даже если мне придется перегрызть ей глотку. Теплые шершавые пальцы мазнули по щеке, оставляя яркий алый след, скользнули Алану в рот – язык сразу же защипало от приторного вкуса крови. – Эрик, ты... что... – но договорить ему так и не дали – Слингби впился грубым поцелуем-укусом в губы, разрывая нежную кожу до крови, смешивая ее с чужой. Перед глазами все поплыло, и яркий свет ударил по глазам, заставив зажмуриться. – Алан! Ты что, черт побери, творишь? – Хамфриз очнулся, услышав окрик. Распахнув глаза, он увидел Нокса, спешившего к нему. Юноша был перепуган до чертиков, очки скатились на самый кончик носа, а руки тряслись так, что из них периодически выскальзывала ручка газонокосилки. – Зачем ты их все убил? Столько невинных людей, которым еще жить да жить! – О чем ты? Это не я! Это Эрик, он только что был здесь… – Черт возьми, Алан, мы это уже проходили! – Рональд, перепуганный, подскочил к нему, сжал плечо и, что есть силы, встряхнул. – Очнись ты уже, наконец! Нет никакого Эрика! Я, это я всегда был твоим напарником! Это с тобой мы сидим в одном кабинете. Это я вечно забываю делать отчеты. Это я разбрасываю вещи по кабинету. Это я всегда опаздываю. Это я, черт побери, нагулявшись и напившись до чертиков, прихожу к тебе ночевать потому, что ты ближе всех живешь к Департаменту, и ни за что не позволишь мне проспать! А настоящий Эрик Слингби погиб двести лет назад, защищая нас с тобой! – Ты лжешь! – Нет! Да вспомни ты уже, вспомни! – Нокс тряс его, как тряпичную куклу; по его щекам текли слезы. Хамфриз оттолкнул руки Рональда и испуганно отпрянул, увидев свои руки, перепачканные кровью и лезвие косы, наполовину вошедшее в детское тело. В этот миг в его мыслях будто что-то щелкнуло, словно кто-то отключил все предохранители, и воспоминания, как ленты кинопленки, полились рекой, снося все остатки разума, коим он еще владел. Все верно. Все началось еще двести лет назад, когда Эрик Слингби – один из самых сильных шинигами, герой трех войн с демонами, бесстрашный боец и незаменимый друг всех жнецов, в самых трудных ситуациях приходящий на помощь – спас его с Ноксом, закрыв своим телом от когтей адских тварей. Рон и Алан – совсем еще зеленые щенки, глупые, ничего не понимающие – вырвались на поле боя, нарушив устав. Чего они желали – славы ли, известности ли, адреналина – потом толком они и не помнили. Лишь Смерть – безликая и юная – тонким, глубоким шрамом осталась в их сердцах напоминанием о той войне. Вокруг кипел бой, а они сидели на грязной от копоти и крови земле, глядя, как легенда умирает на их глазах. – Ты только живи, малыш, – сказал ему тогда Эрик, потрепав по волосам и щелкнув по носу. – Только живи. Держи нос по ветру. Если нужно убивать, чтобы выжить – убивай. Если нужно идти по головам – иди. Но живи. Цени ту жизнь, что Смерть и я тебе даровали. Слингби умер с улыбкой на губах. Его зеленые глаза, в миг потерявшие цвет, смотрели в небо. А Алан завыл, громко и отчаянно завыл. Кажется, именно в тот раз первые признаки сумасшествия нежным прикосновением коснулись его разума. И юноша жил, постепенно сходя с ума – от невозможности сдержать обещание и невозможности не жить. Образ шинигами, спасшего его, порожденный его нездоровым сознанием, избавил от мук совести, позволив перекинуть все грехи, оправдать их желанием спасти возлюбленного. Как все просто. Эрик Слингби – мираж, полночный морок, пересмешки болотных огоньков, которые он видел на глубине глаз своего зеркального двойника. Алан Хамфриз зашелся в беззвучном диком смехе, упав на колени. Кровь тут же пропитала его брюки. У его партнера, друга и возлюбленного не было недостатков. Кроме одного. Его никогда не существовало.