Семейные ценности Камелотов

«Это моя будущая жена, — скучающие нотки сквозят у Шерила даже в мыслях, — политическое решение. Comme il faut, еще полшага к генеральскому чину». Прозрачная кожа, белесые волосы, ресницы и брови, водянистые глаза и чахоточная жалкая улыбка. Будущий министр (новый Хуард, если не герцог Веллингтон) вздыхает в вымеренный скупой поцелуй. «Семья превыше всего, — ладошка под его губами трясется, что твоя канарейка, — все это только для малышки Роад». Хвала Его Величеству, бордели в Лиссабоне после всех налоговых упражнений все-таки не прикрыли. Дьявол ее раздери, эта белокурая немочь, дитя сотен поколений кровосмесительных связей, могла бы быть и поинтереснее на мордашку. «Это моя жена? — спрашивает себя Шерил, отфыркиваясь от ладони на своем горле. — Что за черт?!» Ночник опрокинулся, но не погас, и в его свете на белесом лице бродят выпуклые, острые тени под сумасшедшими почти прозрачными глазами. В одной руке Патрисии — нож, в другой — горло будущего министра Камелота, на губах — его кровь из языка, который Патрисия («Наша птичка Триш», — вспоминает Шерил кудахтанье тещи) прокусила. — Потише, супруг мой, потише, — шепчет почти прозрачная тень на его бедрах, запуская руки под его пижаму: шелк и ее пальцы холодят кожу одинаково, но ее прикосновения острее, — мы ведь так и не условились о пункте с раздельными спальнями в брачном контракте? Пуговицы жалобно перестукиваются по полу, в вырезе сползшей ночной рубашки вздрагивает красивая полная грудь — безжалостно изодранная ногтями. Патрисия отпускает его горло («Птичка-Триш») только для того, чтобы впиться пальцами в его пах — всерьез, то ли желая оскопить, то ли… о, то ли. Девчонка-то испорченная, успевает подумать Шерил — и чувствует болезненную судорогу в ее нутре, и почти животный стон — в горле, которое она подставляет для поцелуя. Мешок костей и полфунта мяса, думает Шерил с легким восхищением, перебить ее пополам — хватит одной оплеухи. Одна мысль — и птичка-Триш саму себя задушит. Но ему не очень-то хочется на это смотреть. А вот смять и без того всклоченные волосы, вцепиться в плечо, направить к бедрам алеющие в темноте губы — почему бы и нет? Это как минимум… любопытно. Наутро Шерил просыпается один в холодной постели, рядом с ним — несмятая подушка. Ни запаха, ни волоса, даже ночник цел. Наутро Патрисия — постное, выцветшее от дурной наследственности лицо — подает ему кофе и улыбается, будто боясь его до обморока. Тень себя-ночной, привидение, фантазия, мечта… Наутро Шерил думает: «Роад?..» — и проливает кофе на колени. Какая-то его часть (какой-то прежний он) помнит, что Роад, сестрица Роад, может быть очень жестока в своих играх. И черт с ним, с телом — мало ли их сменено. Есть раны, что не зарастают. «Это не моя жена, — говорит себе Шерил на следующую ночь, — и это последнее, что мне следует делать». Но у нее в руках опять нож, оправдывается перед собой Шерил, и она опять играет с ним. Влезает в постель, прижимается к его икрам холодными босыми пятками — грязными, будто она бродила по огромному пустому поместью. Целует его, кусает, сосет его член, садится на него сверху и цепляется за его плечи когтями, трахая его и выстанывая какую-то сумятицу через боль. Шерил ловит ее лицо ладонью, под скулами, ищет что-нибудь знакомое (вкус леденцов в поцелуе, припорошенную шалостью мудрость во взгляде, запах морской воды у кожи) — но находит только кровь и страсть. Наутро Патрисия подает ему зонт и держится за его локоть так невесомо, что кажется, будто ее может унести ветром. Ладонь Роад в его руке — горячая и сильная, но она никогда не сжимает пальцев Шерила, только позволяет их держать. «Это моя жена? — спрашивает себя Шерил, легонько целуя Патрисию рядом с туго скрученным пучком на макушке. — Или сам Граф тут шутки шутит?» Ночью Шерил зовет женщину (мрачные тени под глазами и слишком много клыков в усмешке, как ему кажется) каким-то (Роад?) именем — и получает острую пощечину и царапины поперек лица. Шерил понимает, что ошибся бы (Патрисия?), что бы ни сказал. Наутро Патрисия блекло улыбается ему: «Доброе утро», — и раздражающе позвякивает ложечкой о чашку. Наутро Роад болтает ногами на своем стуле, дразнит собаку объедками и подмигивает, как-то заговорщически, поверх своей чашки. (Роад стряхивает, как назойливую муху, его ладонь со своей макушки) «Это моя жена! — думает Шерил, глухо взрыкивая и вскидываясь всем телом. — И моя!..» (Роад?) Шерил переворачивает тихо взвизгнувшую женщину на спину, не заметив, ломает коленом лезвие ножа, наваливается сверху и с трудом уворачивается от пинков. Он берет ее с трудом, хотя мог бы… мог бы. Но не станет. Есть раны, что не зарастают. Наутро он один в пустой постели, и если на подушке осталась кровь, то лишь его собственная — это чувствует Ной. И ломит что-то внутри — не настоящая боль, но что-то близкое к ней. Шерил вспоминает, как кусал и стискивал, как вбивался и выл зверем (Роад!) — и если бы переломать себе руки за это!.. Наутро Патрисия подает ему кофе. Роад топит в какао зефир, не поднимая глаз. Ночью Шерил не двигается, пока женщина (заострившийся нос, синяки по плечам и груди, укус на шее) вяжет его руки обрывками своей ночной рубашки. Шерил позволяет ей держать свои запястья. Шерил позволяет ей все. Наутро Патрисия подрезает розы и ранится о шипы. Вскрикивает и роняет ножницы. Сползает до локтя плотный рукав — и Шерил от самого камина видит огромный, уже налившийся желтизной синяк. Роад подмигивает ему поверх «Алисы в Зазеркалье». С пониманием, как ему кажется. И на секунду оттягивает кружевной воротник своего домашнего платья, чтобы показать огромный красный засос. «Это моя…» — Тебе не приходило в голову, братец, что слишком дешево вышло такое замужество? — говорит ему Роад в библиотеке, улучив момент. — Она все-таки из Гогенцоллернов, а тетки так легко ее сбагрили какому-то сомнительному полковнику. Синяк на ее шее — такой же, как у Шерила. Он оставлен теми же губами. — Многовековые аристократические извращения дают занятные плоды, правда? — Роад смеется. Шерил думает о Роад, зачарованной безумными искорками в почти прозрачных белесых глазах и тенями на бессмысленно жестоком лице. Думает о Роад, которая раздвигает ноги пошире. Думает о Роад, которой очень любопытна ее новая мать. — Патрисия, не могла бы ты заварить мне свой кофе, дорогая? Роад потягивается у камина. Роад довольна — и ночью Шерил чувстует привкус леденцов в поцелуях Патрисии. Когда два человека целуют третьего… или не-человека, не все ли равно? «Это моя жена, — думает министр Камелот, вытягиваясь всем телом за пощечиной, — да, не без причуд, но семья ведь превыше всего, не так ли?»