Бездумно

Стянутый белесой, мутной дымкой тумана Лондон кажется спящим. Его глаза закрыты, он дышит глубоко и медленно, отгоняя сползающиеся облака редкими порывами ветра. Его предрассветный сон беспечен и тих, лишь изредка нарушаемый короткими перекатами колес по мощеным улочкам и быстрым стуком копыт. Джеймсу кажется, что сейчас, рассматривая эту безмятежную вереницу домов и паутину переулков, он как никогда ясно видит всю иллюзорность и фальшь этого спокойствия. Не пройдет и часа, как город наполнится шумом людских голосов, звуком их торопливых шагов, тяжестью их мелких, тянущих к земле бытовых проблем. Они будут спешить по своим делам, кутаясь в шали из тонкой шерсти, накидывая тяжелые, напитавшиеся сыростью капюшоны плащей, и ворчать на извечную морось и туман. Сотни обыкновенных людей шумным потоком наполнят улицы города. У каждого будет достаточно своих забот, чтобы вникать в чужие, но любой из них, даже не злой по своей натуре человек, будет рад бросить камень, если их с Томасом связь обнаружится. Он подходит неслышно, выдавая свое присутствие лишь теплым дыханием, осевшим на шее россыпью мурашек. Босые ноги ступают по дощатому полу мягко и осторожно, словно не желая спугнуть замершего у окна Джеймса. Томасу не нужно ничего говорить, чтобы прогнать это мрачное, задумчивое состояние, не нужно спрашивать или прикасаться. Достаточно улыбки. И он улыбается – лукаво, тепло, мягко. Джеймс любуется лучистыми морщинками у глаз, запоминая их до каждой черточки, касается взглядом светлых ресниц, линии шеи и изгиба губ. Он знает, что эта встреча всегда будет для него особенной, потому что эта ночь первая, которую Томас провел в его доме. В крохотной комнате, большую часть которой занимали гардероб и кровать. Он выглядит здесь также прекрасно, как в роскошных покоях своего особняка – отличие состоит лишь в том, что здесь Джеймс может на мгновение забыть о пропасти, разделяющей их за пределами спальни. Здесь он может не думать о том, что их счастье слишком хрупкое и легко треснет от любого неосторожного прикосновения, и может позволить себе вдохнуть его полной грудью вместе с запахом волос Томаса, его дыханием на щеке и теплом его тела. Джеймс окунается в него с головой, раз за разом отбрасывая все свои тревоги и разрешая себе потерять контроль. Это пугает его до дрожи, но отказаться от этого он уже не способен, поэтому он позволяет себе запускать пальцы в мягкие волосы, скользить ими по шее вниз вдоль позвоночника, позволяет себе касаться дыханием теплых, чуть суховатых губ, целовать их долго и бездумно, впитывать их вкус. Он позволяет себе слишком много для того, кто должен защищать и оберегать, и Джеймса пугает мысль, что когда-нибудь это перестанет его беспокоить.