Вечно пьяный Доблестный Айвенго: Смешной, оригинальный, необыкновенный. Принцесса на горошине: Звезда и балерина. Солдатик догорает В уголке камина. Ляпис Трубецкой «Хочешь быть разбойником, не люби принцессу»
— Проваливай отсюда, жирная ты кегля, — буркнула я на гнильца. Выглядел падальщик как говяжий фарш, вылезающий из лаваша. С него даже отваливалось по кусочкам. Но воняло, что просто дыхание прихватывало. Ни о каком аппетитном виде и речи быть не могло. — Даже не смей на меня набрасываться. Ты знаешь, кто у меня муж? Гнилец не знал. А если и знал, то догадывался, что муж мой сейчас с ведьмаком в командировке и на выручку мне явно не кинется. — Эх, сволочь! Падай, девка! Я и гнилец-«буррито» удивлённо повернулись на голос. Кричала нам куртизанка с арбалетом. Мы с чудищем практически одновременно вскинули ручища: я — делая вид, что сдаюсь и отказываюсь давать какие-либо показания относительно ситуации, а гнилец — намереваясь сцапать меня, не транжиря больше времени на разглагольствования. Хлобыстнула тетива, щёлкнул спусковой механизм, и «пуля» вдарила в «буррито». Гнилец-баловник загнулся, будто у него схватило живот. Куртизанка с затейливым веночком из полевых цветочков на голове вскинула арбалет, округлила глаза в разочарованной истерике, тревожно воскликнула: — Отбегай, мать твою! Живо! Я, начиная смекать, к чему ведёт мой ступор, развернулась и тут же услышала за своей спиной омерзительное бульканье. Поняла, что убежать далеко не успею. Тогда я сделала ещё несколько отчаянных шагов, для разбегу, и прыгнула. Проститутка с застывшим лицом смотрела, как я в замедленной съёмке боевика прыгаю, вскидываю руки, распахиваю рот для крика, а у меня за спиной эпично происходит зелёно-синий взрыв соплей и говна. «Буррито» взорвался. Я рухнула пузом на траву, расшибая подбородок. С этого момента открылся счёт моих травм за день: 2. Ошмёток кипящего «буррито» опустился мне на тыльную сторону ладони. Прежде чем яд успел прожечь кожу, я с шипением стряхнула дрянь в траву. Проститутка с решимостью подошла ко мне, встала надо мной, опустив арбалет. — Что это… было? — я удивлённо подняла голову. — Взрывашка, — бросила проститутка. — Что? Я попробовала подняться с земли, стараясь не наступить на останки «буррито». Проститутка придержала меня за руку, подвела к себе поближе. Встревоженно оглянулась по сторонам. — Погнали, девка. Если одного встретили, стало быть, дружочки его поблизости. Уходим. Мы рысцой бросились вверх по склону, в сторону лагеря проституток. Не сбавляя скорости, я бросила взгляд за спину и увидела, как из травы начинают возникать новые гнильцы. — Откуда ты, девка, взялась-то? Ещё б чуток, и средь гадов бы хоронили. — Так я к вам. К вам шла. Вы ж из борделя? — А по мне разве ж не видно? Я Мириам. Мириам Большая Сись, если ж тебе угодно. — А я Арья. Средняя Сись. Приятно познакомиться. Спасибо за выручку. Он меня чуть не загрыз. Мириам сбавила шаг, стоило нам выйти на тропку. Устало вытерла пот в ложбинке на груди, одёрнула чулок. А потом с недовольством поглядела на меня оценивающим взглядом: — Прянка? — Что? — не поняла я, осматривая красный, шелушащийся ожог на коже руки. — Новенькая? К нам? Я покачала головой без особого недовольства. — Не, меня пока у себя там всё устраивает. — Там — это где? Ты что ж, к сапогам прилипла к этим каэдвенцам? — Да нет. Вон, видишь? — я встала возле проститутки и указала рукой на горизонт, где виднелись верхушки шатров Синих Полосок. — Меня вон те привезли. Я с ними. — И много там у вас таких? — растеряно почесала затылок Большая Сись, сдвигая венок набекрень. — Таких — это каких? — Ну, мамзелей, которых они с собой возят. — Не, я у них одна-единственная. Мариам посмотрела на меня с уважением.***
— Арья?! Ягодка, кхм. Что ты тут делаешь, боюсь даже спрашивать! Лютик вскочил с бревна, едва не споткнулся и не угодил коленом в костёр. Золтан поспешил отодвинуть лютню барда в сторонку, чтобы дружок его потом не корил себя за собственную неосторожность. Ретироваться было поздно: я застала их на месте преступления, Лютик это сразу пресёк. — Он что, тоже из этих твоих?.. — повернулась ко мне Большая Сись. — Этот фраер? Пф! У него на меня денег не хватит, — я закатила глазки. Лютик огорошено глядел на меня, раскрыв рот. — Эм, тыковка… — Расслабься, Лютик, я понимаю, у всех мужиков свои потребности. — Да, но… Арьюша, ты-то что тут могла забыть?! — бард предпринял тщетную попытку огородить меня от любопытничающих солдат-каэдвенцев, которые уже пытались прикинуть мне цену. Я устало вздохнула, проматывая в голове события сегодняшнего утра. Первым делом Синие Полоски оставили «Персифаль» по середине реки (додумались!). Оставив капитана и ведьмака на берегу, мы плавненько отплыли на самый стрежень и там уже бросили якорь. Судно нещадно качало из стороны в сторону, поэтому, когда мы начали порциями садиться в шлюпку, я едва не выпала в воду. До берега мы добрались без эксцессов. Только я успела слегка продрогнуть. Потом пришлось мучительно долго дожидаться под стенами лагеря, пока прочие Полоски переберутся вместе с вещами на берег. Потом Бьянка оценила, где тут на муниципальном участке можно разбить лагерь, чтобы не вызывать возмущения у соседей, и Полоски принялись поспешно, шумно и суматошно воздвигать себе привал. Вначале я пробовала принимать участие в работе коллектива. Я уронила Опарышу на ногу молоток, влезла к Яцеку под руку в тот момент, когда он заколачивал брусок, тем самым сбив ему траекторию, меня едва не зашибли бревном, а под конец и вовсе на меня упал шатёр. Бьянка выволокла меня за ноги из-под тяжеленной ткани и дружелюбно велела больше не напрягаться. Какое-то время я посидела в сторонке, наблюдая за складной работой мужиков. Небо над головой мучилось от заворота кишок: тучи скручивались, урчали, пускали газы. Я с волнением ожидала возвращения Геральта и Роше. Прокручивала в голове различные повороты сюжета. Синие Полоски закончили работу. Кто-то начинал открыто бездельничать, кто-то следовать примеру Роше и практиковать упражнение «набей-морду-супостату». Мужики начинали лупить друг дружку. Мне стало страшно, что меня зашибут и не заметят, поэтому я пристала к Бьянке, чтобы та обеспечила мне безопасный досуг. Я начала упрашивать её сделать мне татуировку. Но подруга вдруг отрицательно покачала головой со словами, что, мол, Роше, видите ли, как-то велел ей следить за тем, чтобы моя кожа оставалась девственно чиста от их опознавательных символов. Интересно, какое ему дело до моей кожи вообще?! Когда он успел ей такое сказать? Я пофыркала, обиделась. Заскучала. Соваться в лагерь к каэдвенцам сочла дурной затеей. Меня там ещё отпиздят без Геральта. Поэтому я решила сходить в гости к тёлкам. Сходила. Встретила мутировавшее «буррито», ободрала подбородок и уже придумала себе проститутское прозвище. — Я пришла, вообще-то, чтобы марафет навести, — фыркнула я, обращаясь к Лютику. — Мара… О ягодка, что ты со мной делаешь?! Нет, так дела не делаются. Идём, я отведу тебя к… хм. А ведь верно. Даже и не знаю, где тебе безопаснее находиться. — А вот сейчас обидно было. Вместе с Мириам Большой Сисью я спустилась к мелкой речушке, в которой несколько проституток стирали бельё, широко расставив ноги для солдат, рыбачащих на другом бережке. — Иди-ка сюда, — Мириам развернула меня к себе за плечи, посмотрела на мой подбородок. — Всё в порядке, почти не болит, — я пожала плечами. Большая Сись скривила губы, наклонилась, взяла из корзинки с грязным бельём тряпку, обмакнула её в речке, выставив свою голую волосатую попку (простите за откровенность). — Эх ты ж, давай. Стой, — проститутка осторожно обмакнула мой подбородок, стирая кровь. Я замычала, стараясь не раскрывать рта, зажмурилась. Кожу на подбородке нещадно щипало. Ещё рука зудела, но я заставила себя опустить её и не трогать лишний раз ожог. Но стоило мне это сделать и расслабиться, как что-то мокрое и шершавое лизнуло меня прямо по руке. Я вскрикнула от боли и неожиданности. Возникла смутная мысль, что из-под земли выполз новый гнилец и попробовал съесть мою руку. Но вместо этого я увидела собаку. — Это Фернен, — басовито усмехнулась Большая Сись, продолжая вертеть мой подбородок. — Привет, псинка, — я скосила глаза на собаку. — А почему Фернен? «Звучит почти как Вернон», — подумала я. — Долгая история, но был тут у нас один случай… с одним из кавалеров. — Ясно… Фернен принялся обнюхивать мои сапоги, виляя при этом своим вислым хвостом. Большая Сись последний раз отёрла мою ссадину, едва ли не содрав мне кожу с лица. — Можем помазать тебя чем-нибудь, — предложила проститутка, явно имея в виду лекарство. Я напряглась и всё же решила не рисковать: — Нет, всё в порядке. Пока Мириам помогала своим компанийкам со стиркой, я присела возле речки и принялась завлекать Фернена. Пса не пришлось долго упрашивать: до барышень он оказался вполне охотлив. Он подковылял ко мне, жалобно перекатывая своими выпуклыми рёбрышками при ходьбе. Я положила руку ему на загривок. — Ух ты ж, бедолажка… Как тебя только не съели? Или тебя откармливают на чёрный год? Да ты ж мой сладкий. Дя-я… Пёс попробовал лизнуть меня в лицо, но я увернулась. Глистов мне ещё не хватало, помимо месячных. — Ты к этой шелудяге не лезь, — посоветовала мне какая-то проститутка, стоящая по колено в воде. — У него ищо блохи невесть какие. Тебе оно надо — на клиентов блох передавать? — Да, понимаете, у меня последнее время туго с клиентурой… А так хоть пёсик теперь есть. Проститутка хмыкнула, явно не удивлённая тем фактом, что у меня трудности с карьерным ростом. — Я буду звать тебя Ферреро Роше, — поведала я пёсику. Ферреро не стал спорить, лёг возле меня, раскрыв пасть в хитрой мине. Пёс вывалил свой слюнявый, пахнущий тухлой рыбой язык и начал часто-часто дышать, явно смущённый моим близким присутствием. Я начала гладить его по рёбрам. Стоило псу расслабить булки, как я принялась щекотать его у копчика. Ферреро Роше дёрнулся, встревоженный тем, что я раскусила его слабое место, застучал задней лапкой, выгнул спинку. Так я нашла себе занятие для досуга.***
— Лютик, дай поесть. — Тыковка, за ужином предлагаю вернуться к нашим полосатым друзьям. — Мне сейчас надо. У меня Ферреро Роше голодает. Ты посмотри на него. Он же такой худенький! Я хочу его откормить, чтобы он, как конфетка, кругленький был. Чтобы его тискать можно было. Ещё я его отмою. — Фу ты, мать честная! Арьюша, зачем ты притащила сюда это… это чудо? Как ты сказала? Роше?.. — Страшный твой Роше, как говно из-под снега, — с весёлостью буркнул Золтан, глядя на пёсика. — Он просто бесхозный, — пояснила я. — Зато умны-ый! — Арья, гони-ка ты его прочь. Не хватало ещё подцепить… — Ферреро, сидеть! Пёсик отвернулся и пошёл по своим делам. — Хм. Ну слава сиськам… То есть слава Великой Матери, это недоразумение ушло. Я с досадой поглядела вслед удаляющейся тощей заднице Ферреро Роше. — Лютик, — я присела возле барда. — А ты уже трахался? Фраер пружинисто выпрямился, кашлянул. Смущённо глянул на Золтана, который тихо посмеивался, кусая колбасу. — Тыковка, юной девушке не пристало так выражаться при… — Лютик, о чём ты? Мы в борделе. Кругом пьяные, озверевшие мужики, у каждого недотрах. У тебя в том числе. У тебя вечный недотрах. Громыхнул приличествующий моменту гогот краснолюда. — Тыковка… — Кстати, Лютик, ты ещё не примкнул к заговорщикам? Бард вздрогнул, будто в него из арбалета попала Большая Сися. — Ягодка, не стоит затевать таких разговоров… — Ладно, я поняла. Ты мне только напомни: к какой проститутке тут обращаться, чтобы она рай показала? — Ч-что, прости? Я помолчала минуту, взвешивая сведения. Пришла к выводу, что бард ещё не успел влиться в здешнюю среду, и решила повременить с дальнейшим допросом. Как раз кстати вернулся Ферреро Роше. В зубах он тащил мне дохлую крысу. Лютик издал желчный рвотный стон. Золтан гыкнул. Я присела возле пёсика и принялась трепать его по шее. — Оу, дрыщичек мой, как это мило. Это мне? Подарок? Да ты ж мой золотой-серебряный! Пёсик выронил крысу, мотнул ушами. Завилял хвостом, гордо выпятив впалую грудку. Я случайно разглядела у него в шерсти блоху, провозившись минуту, выловила её и швырнула в Лютика. Бард едва не свалился с бревна.***
В лагере у проституток я пробыла до раннего вечера. Помогла им стирать бельё, обморозила руки. Зато ожог из-за воды не так сильно щипал, и лишь это приносило мне хоть какое-то удовольствие. Ферреро изглодал крысу и остался ею вполне довольным. Когда бабы вышли из воды, я зашла на их место, закатав штанины до колен, и принялась звать к себе пса. Солдаты с опаской поглядывали на меня с берега. Кто-то с руганью смотал удочку и ушёл восвояси. Ферреро долго отказывался мочить лапы. Тогда я вышла к нему на берег, обхватила за тощее тельце и затащила в воду. Пёс, явно не ожидавший от меня такой наглости, вдруг клацнул зубами у моего уха. От страха я выпустила пса, свалилась задницей в воду. Ладонь на здоровой руке обожгло болью — я напоролась на камень. Потекла кровь из новой щели: 3. Большая Сись обмотала мне руку чьими-то рваными трусами. Я обиделась на пса и обругала его прилюдно. Солдат это позабавило, хоть и поубавило в их строе потенции. Проститутки начинали на меня дружно злиться. — Мы уходим, — бросила я Лютику. — Тыковка, может, ты сама дойдёшь, а мы… — Что, ты меня тоже бросить вздумал, тварь такая?! — разозлилась я, всё ещё лелея распоротую ладошку. — Ну и сиди тут, трахальщик фигов! Перо в жопу не забудь даме вставить. — Арьюша… Чувствуя на дне желудка тоску и голод, я направилась к мостику, перекинутому через речушку. Ферреро увязался за мной, явно вдруг осознав свою вину. Но я была непреклонна. — Пшёл вон, кобель! Все вы мужики одинаковые! Цапаете, а за что!.. Пшёл! Я обиделась на тебя! Ненавижу тебя! Ферреро замер в ступоре. Но, видимо, умудрённый опытом общения с женщинами, продолжил своё преследование. С псом было идти не так страшно, хоть я и не намеревалась теперь сбиваться с тропы. Поэтому, когда я поняла, что пёс добрёл со мной аж до самого лагеря Полосок, то вдруг расчувствовалась. — Ну ладно… Сейчас я найду тебе чего-нибудь поесть. Идём. Идём со мной, мой доблестный Айвенго. Парочка Полосок, стоящих на стрёме, удивлённо проводили нас с псом взглядами. Кто-то уже запалил костёр между палатками. У костра тёрлись Бьянка, Роше и ещё несколько солдат. Радостная, я прибавила шаг и подскочила к капитану. — Вы дошли? Ну как?! Как Геральт? Все живы? А Хенсельт? Роше сшиб меня своим отвесным взглядом. Меня, как подъёмным краном с шаром-молотом, снесло. — Что? Что-то стряслось? Бьянка успокоила меня смазанной полуулыбкой. — Всё в порядке. Они дошли, как видишь. Капитан молча посмотрел на меня, затем заметил пса. — Что ты сюда притащила? — опасно тихим голосом спросил он. — Постой-постой. А Детмольд там был? Вы же с его помощью дошли? Ого, да ты весь в пепле. Роше проследил за моим взглядом и остервенело попробовал стряхнуть с рукава чёрную осыпь. Но лишь сильнее размазал по рукаву, испачкав при этом руку. — Я задал тебе вопрос. Зачем ты пса притащила? — Это мой наёмник. — Что?.. — Я наняла его за кусок колбасы. Он будет беречь мою задницу. — Та-ак. А что у тебя опять на роже вскочило? Роше указал пальцем мне на подбородок. Я двумя ладонями прикрыла ссадину. Капитан закрыл глаза, мысленно сквернословя, заметив, что с руками у меня тоже не всё в порядке. — А с лапами что? — У Ферреро? — Что ещё за «ферреро»? Я спрашиваю тебя о твоих ручищах. Куда ты их совала? — Не «что», а «кто». Его зовут Ферреро Роше. — Не понял. — Пса зовут Ферреро Роше. — Та-ак. — Он пробовал отгрызть мне нос, и я распорола руку. А вторую мне обжог гнилец, из-за которого я упала и разодрала подбородок. — Бьянка. Чем вы с ней занимались? — Так я не с ней была. Меня спасла Большая Сись. Ну, проститутка. Она умеет стрелять из арбалета, обещала меня научить. Сказала, будем тренироваться на каэдвенцах, которые не будут платить или будут срать, где не положено. — Кто дал тебе арбалет в руки?! — Да никто ещё не давал. Я говорю про Мириам Большую Сись, она меня спасла. Завтра даст урок с арбалетом. Кстати, если будут спрашивать Среднюю Сись, то это меня. Я у них там прозвищем обзавелась. Ещё Бьянка сказала, что ты мне запретил татуировку у вас делать. Поэтому я завтра у Сиси себе сделаю. — На какой, блять, сиси, мать твою, ты собралась делать татуировку?! — Да не на сиси, блин! Ты меня совсем не слушаешь. Кстати, у тебя мундир вот тут порвался. Сися может зашить. Она мне дырку на коленке зашила сегодня. Смотри, даже следа не видно. — Я первый и последний раз тебе говорю: на тебе не будет татуировки Синих Полосок, мать твою. — Да нахрена мне твоя татуировка! Я завтра свою, на заказ сделаю! Либо Иорвета, либо дракона. Бьянка, как думаешь, что круче? Бьянка ничего не думала. Она пыталась обмозговать информацию. — Какого, к ядрёной твоей матери, Иорвета?! — уже в голос орал Роше. — А вот такого! Я из Флотзама взяла листовку! По образцу будут накалывать! Понял?! Ферреро подошёл к капитану и принялся нюхать его сапог. Капитан попробовал пнуть пса. — Сволочь! Что ты творишь?! Не смей обижать моего Роше! — Та-ак… — Ферреро Роше! Не то что там какой-то Вернон Роше! Понял?! А если тебя пнут, тебе будет приятно? А? Э? Я пнула капитана под коленку, но расшибла пальцы всмятку. Ферреро отбежал от нас на безопасное расстояние. Вдруг Роше сгрёб меня одной рукой за шиворот, приблизил ко мне своё застывшее в суровом выражении лицо и сквозь стиснутые зубы выдавил: — У меня был дьявольски хреновый денёк. Я пёр Хенсельта через, курва его мать, поле, где друг друга драли какие-то затраханные призраки. Один всадил мне в ногу свой затраханный клинок. Стоило мне доковылять до лагеря, как король велел гнать меня взашей, избрав для разговора собеседником ведьмака. А теперь я вместо жрачки вижу, как какой-то шелудивый пёс ссыт сейчас на мой шатёр, какая-то юродивая заливает мне про свои сиськи и ещё требует наколоть ей рожу какого-то выродка у себя на заднице. Как ты думаешь, что мне следует предпринять в моей сложившейся ситуации? — Загляни в бордель, — с готовностью выпалила я. — Тут недалеко. Показать? Расслабишься. Кстати, откуда тебе известно про задницу?! Это был сюрприз. Роше отбросил меня от себя, затем повернулся к Бьянке. К нам подбежал солдат и что-то доложил по поводу дежурств. Я постояла рядом ещё какое-то время, дожидаясь, пока меня наконец-то покормят. Не дождалась. Отошла вслед за Ферреро. Пёс какал за грудой коробок.***
Лютик с Золтаном так и не вернулись. Ведьмак тоже запаздывал. Роше успел отужинать и скрыться в своём шатре. Бьянка ушла вслед за ним. Наверное, делала боссу массаж, чтобы тот расслабился, и помогала отодрать штанину от раны на ноге. Я сидела в тесном небольшом кругу солдат у костра и ела, подкармливая Ферреро. Пёс ел с жадным удовольствием, периодически пукал от столь сытной еды. Смеркалось. — Эй, ведьмачка. Я подняла скучающий взгляд на «грузина». — Ну чё ещё? — Хочешь татуировку? — Хочу. — А на какое место? — Да на любое. — Набить? — А ты разве умеешь? Солдаты дружно захохотали. Кто-то решился вставить замечание: — Тринадцатый, а очко не жим-жим? Те капитан наш как влепит! — А чё?! Девка вон раз хочет. Ну, выбирай. На какое место? На жопицу? — Не-е, — я капризно начала крошить руками хлеб. — Я так не хочу. Мне вон завтра проститутка в лагере по соседству набьёт. — Хер она те на лбу набьёт. Давай лучше мастер тебя пошлифует. — А каталог есть? — Дэк ижошь каталог ей подавай, ишь разгубастилась, — сплюнул Лысый. — Я не хочу сисястую бабу, — набычилась я. — А хош, мы те якорь насадим? — Якорь? Ага, военно-морской флот. Не. Не хочу. — Милсдарыня, а хотетти рыбку? — подскочил Опарыш, словно собравшийся уже метнуться, побежать ловить для меня рыбку, чтобы татуировку мне набивали с натуры. — Не, не люблю рыбок. — Чой те надо-то, ты скажи, а мы придумаем. Но чтоб по нам было, ясно? — Ясно. Сейчас… Петрушка, коза, ягодка, тыква, рыба, курва, куропатка. Ничего не подходило. Куропатка бы Опарыша порадовала, но мне не хотелось останавливать выбор на такой безвкусице. — А розу, как у скоя’таэлей, набьёте? Солдаты восприняли мой вопрос как шутку. — Ага, каждый сосочек тебе обовьём, хех… — Может, и правда якорь, — я задумчиво подпёрла рукой подбородок. — Да хоть судно! — А нельзя просто что-нибудь… затейливое? Чтоб вроде как и синее, а вроде и не пойми что. — Да как два пальца обоссать и в нос сунуть! А нук! — Э-э?! Вы чё творите?! Я ж ещё не… Несколько солдат вскочило из-за костра, приволокли бревно. «Грузин» велел усадить меня поближе к свету. — Ну-с, мамзель невиданной красы, куда тычем? — Никуда не тычем! — Э-эк, так дело не пойдёт. Эй! — «грузин» призывно свистнул. — Яцек! Раздевась! — Што-о-о?! Нахрена, товарищи? — я заёрзала на бревне. Стриптиз под вечер это, конечно, звучит заманчиво, но я всё-таки барышня воспитанная. Яцек встал надо мной с каменной рожей. Я сглотнула. А потом солдат начал медленно стягивать с себя кольчугу. Ему начали помогать товарищи. От такого варварского и вовсе не возбуждающего зрелища — скорее даже наоборот, — я раскрыла рот. Мне бы ещё бокал вина в руку, и я как кхалиси, мать её, с толпой драконов. Наконец Яцек сорвал с себя рубаху, повернулся ко мне спиной, стягивая на руках одежду. Я закрыла рот, пригляделась. — Ого… а ничё так. Кто делал? — А ты думала, мы те как на заборе наваляем? — усмехнулся «грузин». Я с внутренним восхищением разглядывала затейливые перепетии краски у солдата на правой лопатке. — Хочу! Хочу, как у него! Давайте! Только… это больно? — Терпимо, — осклабился «грузин». — А-а… — я стянула с себя поддоспешник и вдруг обвела собравшихся недовольным взглядом. — А вы так и будете глазеть?! — Да чё мы там… — Нет! Я так не собираюсь… — Да лан те, девяка, дай поглазеть. — Чё бзднул, комариная вонялка? Опарыш вспыхнул первым, оторвал от выреза моей рубашки свой горячечный взгляд, глянул в небо. — Какиш небесса-то сёдня, братцы! — Какиш тебе под носом, ушлёпок. Я встала, отошла от костра. Отвернувшись лицом в тёмную даль, стянула с себя рубаху. У гнильцов, наверное, при виде меня всё догнило. «Свободу сисям, сёстры мои!» — едва не крикнула я в темноту. Я бы, наверное, смогла докричаться до лагеря проституток. Если б я тогда знала, что на меня в тот момент действительно кто-то глазел из темноты… я бы не стала столь открыто демонстрировать свою склонность к женскому шовинизму. Я обмотала, как полотенчико, рубаху вокруг груди, оставляя открытыми лишь плечи и лопатки. Вернулась. Встревоженно села на бревно, вытянула ноги перед собой на землю. Опарыш какое-то время поглазел на меня спереди, затем забежал за спину и едва ли не впритирку присел к «грузину», который уже намачивал на моей коже участок, который я выделила под искусство. — Точно больно не будет? Учтите, если мне не понравится, вы мне вернёте деньги, и я сведу вашу татушку к чёртовой фене. Я знаю, они тут сводятся. Тогда я себе точно Иорика наколю на пояснице. — Тихо, не тараторь… Дай-ка намечу. А то ж… Мне становилось зябко. Но лёгкий ветерок приятно обдувал плечи, остужал подмышки. Тепло от мерно потрескивающего костра добавлял толику уюта. Даже пересуды остальных солдат казались мне частью композиции. — Ща ткну, — буркнул «грузин», — давай, сжала анус и… — Что вы тут мне устроили?! Тринадцатый, мать твою. Встал. Я вскинула голову и уставилась на капитана, который прогулочным шагом направлялся к костру, намечая попортить мне всю авантюру. Блять, как будто папа словил, честное слово. — Да вы не колышьтесь, капитан, я вжиг-вжиг, и побежит. Вам понравится, уверяю, — «грузин» глуповато усмехнулся. — Так! — влезла я, зачем-то крепче прижимая рубаху к груди. — А ты не лезь! Какое вообще право имеешь лезть?! — Ты мне тут кто, а? — капитан перевёл на меня свой убийственный взгляд. — Я не собираюсь терпеть, что у какой-то юродивой на заднице висит герб… — Да что ты к моей заднице-то прилепился?! Я вон, плечо подставила. И нахуй мне твой герб, ага. Прости, Роше, я патриотка России, а не Темерии или там Франции. Сейчас вообще себе Чебурашку набью, тебе какое дело? Капитан замолк, придумывая новую тему, чтобы продолжить наш спор. «Грузин» прицелился железной палочкой к моей спине, как шприцом, замахнулся. — Отсел, — Роше навис над солдатом. — Отсел, я сказал. — Что? Роше, блин! Не порть мне праздник! Свали! — Хочешь, чтобы я перестал тебя пилить? Отлично. Я сам тебе сделаю. Отсядь, Тринадцатый. «Грузин» хмыкнул, отсел. Я, прижимая двумя руками рубаху, попробовала вскочить, но Роше требовательно усадил меня обратно, нажав мне на плечо одной рукой. Его ладонь легла мне на голое плечо, прожигая, как яд гнильца, кожу до кости. Я упала обратно задницей на бревно. — Стой, ты… Его пальцы сухо скользнули вниз по моему предплечью, замерли на лопатке. Я сжала челюсти, чтобы не вздрогнуть всем телом. Роше зачем-то постучал меня костяшкой пальца по выступающей лопатке, словно проверяя звук. — Руку расслабь. Я расслабилась. — Не настолько. Капитан язвительно ущипнул меня за складку кожи на спине. Я пружинисто выпрямилась. — Да ты рисовать-то хоть умеешь?! — Умею. Бьянку видела? — Ни хера себе ты расходишься, когда… В меня будто воткнули шприц. Я взвизгнула, выгнулась, стряхивая косичку с плеча себе за спину. Капитан грубо откинул мои волосы мне обратно. Косичка ударила меня по глазу. — Замри, дьявольщина. — Какой ещё… Ай! Мне больно! Я передумала! Всё! Хватит! — Сиди. Сейчас привыкнешь. Хмф! Курица. Бьянка ни звука не… — Ай-яй-яй-яй! Всё! Хватит! Всё! — Сиди, — капитан схватил меня одной рукой за плечо, цепко сжал. — А-а-ай! Пальцы хоть разожми! Плечо… Роше выпустил. Продолжил водить, будто лезвием, палочкой мне по спине. Я посидела ещё чуток, пытаясь сосредоточиться на потрескивании костра. Вскоре боль притупилась. Это как с выдёргиванием бровей: начинаешь, вначале больно, а потом, как пошёл процесс, вроде уже и не чувствуется. Чувствовались лишь лёгкие касания пальцев татуировщика. Капитан зачем-то намечал контуры вождением. Несколько раз я всё же вздрогнула: слишком уж он щекотно и осторожно провёл. — Ой! — Что? Опять больно? Терпи, — пробурчал себе под нос Роше, всматриваясь мне в плечо. — Я не про это! Что… Что ты мне вообще там рисуешь?! «Грузин», куривший трубку под боком у капитана, вдруг усмехнулся. Прочие солдаты, заглядывающие периодически мне за спину, вдруг начали нелепо посмеиваться. И тут-то я поняла, что меня наебали по полной программе. Я резко развернулась. Темерец не успел снять ладонь с моей спины, и, когда я обернулась к нему лицом, вышло так, что его рука осталась лежать у меня под лопаткой. — Что?! Что он на мне сделал?! Хуй? Ты мне письку нарисовал? Жопку? Роше вдруг уставился мне прямо в глаза и неприятно скривил губы в злорадствующей усмешке. — Сука ты гнойный! Я принялась вертеть головой, хватать себя одной рукой за плечо, тщась глянуть себе за спину. — Да скажите, блять, что там?! Ты бы там ещё, сука, подписался бы! Здесь был Вернон Роше! Да ёкэлэмэнэ! Урлик! Ты! Ты скажи! — А я и подписался, — щёлкнул мне в ухо Роше. Я оцепенела. В груди лихорадочно загудело от напряжения. — Что ты… — Милсдарыня! Милсдарыня! Да тэмаж лилии… — Какие, ебать, лилии?! — Темеровские… Годошные, — обронил Урлик. Я помолчала несколько мгновений, тягостно толкая в голове мысли. — Я ж те, блять, сказала, патриот моржовый, нахуя мне твой герб?! Чебурашку бы лучше наколол! Сука, козу бы мог даже наколоть, какие ещё… Чёрт. Всё. Всё, с меня хватит. Роше явно оскорбился. До меня ещё никто не смеивал обхаивать его талант к художествам: — Да ты даже не видишь, блять, что я тебе там наколол! А уже выёбываешься! — Я тебя Иорвета просила, розу на «Ш» просила, а ты мне свою грёбаную лилию припендюрил! Супер! Теперь уж точно меня ни с кем не спутают! «Темерская» шлюха! Именно, блять, «темерская»! — Если не будешь вести себя как шлюха, то… — Ты меня только что шлюхой назвал, сволочь?! А?! — Хватит мне тут орать! Как смеешь… — …с начальством! Ага! Ты мне тут свои выкидосы брось, Роше. Везде свою лилию, блять, суёшь куда ни попадя! Теперь вот и до меня аж добрался! Ферреро! Ферреро, фас! Куси его! Ну! Ату его! Ферреро подкрался к капитану и с доверием ткнул тому лбом в локоть. Роше вздохнул и потрепал пса за загривок. — Да лан те, девка, миловидненькая такая штутейка… — поскрёб ухо Лысый. — Штутейка у тебя в штанах! А это — моё плечо! И ты его осквернил, Роше! Ты меня только что темерской собственностью оклеймил! Класс! Просто супер. Спасибо. — Обращайся. Я снова извернулась и вновь уставилась впритык на капитана. От его внезапно возникшей близости мне стало ещё злее. Я вскочила, неуклюже завалившись в сторону, хватаясь руками за рубаху. Желая поскорее прикрыть свои плечи, я потянула рубаху выше, обмотала ей грудь и шею, но оголила пупок. У Опарыша кровь из носа брызнула. Я потопала к палатке. — И какого хрена ты топаешь в мой шатёр?! — бросил мне вслед Роше. — Или ты как послушная собственность сама попёрлась на место? Я едва не завизжала от возмущения. — Бьянка! Я к ней! Вражья твоя морда, Роше! И пса я переименовываю! Теперь его зовут Кагыр! Нет. Аваллакʼх! Теперь его зовут Аваллакʼх!***
Я поелозила задницей на койке, но Бьянка требовательно повернула мою голову, заставляя смотреть перед собой. — Не вертись, — усмешливо буркнула она. — Что ты там мне закручиваешь? Решила, как Роше, мне ещё один сюрприз устроить? — Я тебе быльняк вплетаю. Вот. Всё. Сейчас ещё разок и готово. Бьянка надменно откинулась назад, разглядывая получившуюся косичку. Она немного помолчала, а потом вдруг осторожно оттянула мне свободный ворот рубахи, оголяя участок кожи у меня на спине. — Где? Здесь?.. — спросила солдатка. — Над правой лопаткой, — обидчиво пробормотала я. Бьянка пальцем погладила мне кожу у плеча, разглядывая с задумчивостью автограф капитана. — Кто тебе это нарисовал? — с замешательством спросила она. — Догадайся! Твой Роше. Не узнаешь руку мастера? — Роше? — изумлённо вторила мне Бьянка. — Это он тебе?.. Хм. С чего вдруг? И тебе не нравится? Думаешь, выглядит слишком утончённо? — Утончённо?! Ты издеваешься?! Я, конечно, понимаю, ты у нас тоже дама патриотичная… Но, блин, рисовать на мне герб!.. — Ну, тут не совсем герб… Тут просто лилия. Это же лилия? Я помолчала, обдумывая новость. — Думаешь, нормально смотрится? — Мне нравится. Я опустила нос, застенчиво потеребила ногтем кутикулу на большом пальце руки. — Точно? — А ты хотела что-то другое? Я решила, что не стоит Бьянке знать о моём проекте с Иорветом. — Якорь хотела. И осьминога большого, жрущего якорь. — Такого? Бьянка пластично соскользнула с края койки, вытянулась, напрягла живот и продемонстрировала мне своё оголённое бедро, извернувшись в позиции. — Его тебе тоже Роше наваял?.. — обронила я, разглядывая разноцветного монстра. — Нет. Не он. Это я сделала в Вызиме, когда… Стой, не дёргай головой, у тебя листик слетел. Вот так. Бьянка снова начала заправлять мне волосы в причёску. — Бьянка? — Да… — А ты венки плести умеешь? — Умела когда-то. Когда была маленькой девочкой, — тусклым голосом отозвалась солдатка. — Да, вот ещё… Как там Роше? Я говорила ему сидеть и не выходить, а он упёрся как баран. — Прекрасно твой Роше. Весело проводит вечер, — я специально дёрнула плечом, акцентируя её внимание на лилии. — Всегда он так. Будет сидеть за пивом, даже если ему топор в спину вобьют. — Какой ещё топор?! — мне вдруг стало страшно за капитана. — Эх… ты не поняла. Я говорю про его ногу. — Ногу? — я вспомнила, что когда капитан тряс меня за шкирку, то мимоходом упомянул свою ногу и затраханных призраков. — Так его, значит, ранили? Но его не могли ранить. Это же призраки. — Тем не менее ранили, — засвидетельствовала солдатка. Мы помолчали; Бьянка, как кошка лапкой, устало поиграла с моей косой у меня за спиной. Я незаметно попробовала оттянуть тряпку-прокладку у себя в штанах, которая слишком сильно врезалась мне в задницу. Может, не стоило мне так громко реагировать на экспериментальное художество Роше? Всё-таки мужик старался, что-то там впервые пытался красиво изобразить.***
Заметив, что я возвращаюсь, причём со стремительностью боевой сотни китайцев, капитан устало согнул плечи, поняв, что бежать с раненой ногой ему не удастся. Я подошла к костру и встала над ним, нагнетая обстановку своим молчанием. Но капитан не спешил первым ронять искру, молчал со мной на пару, подкидывая в костерок размельчённые ветки. — Роше-е-е… Роше продолжил сидеть, как каменная горгулья. Кинь ему булыжником в голову, он, наверное, не сменил бы позы. — Роше, ну не сердись. Как лапка? Капитан не ответил. Сгрёб возле себя оставленную кем-то из солдат палку, начал тыкать ею в костёр. Я стыдливо потёрла носком сапога землю, вырывая ямку. Признаваться вслух, что его лилия оказалась вполне годной, мне почему-то не хотелось. Но вот подбодрить его униженную самооценку художника и проявить сострадание к его придавленной лапе всё же позывало. Я скромно присела возле бревна у его ноги и ткнула пальцем ему в коленку. Роше отодвинул ногу, но взгляда от костра не отвёл. — Та-ак. Раз ты припёрлась обратно, значит тебе что-то нужно. Ну? — Мне деньги нужны. У капитана опасно шевельнулись желваки. — Что, с работой не заладилось? Прозвище себе не подходящее выбрала? — Ну не дуйся ты. — Думаешь, мне делать больше нечего, как на тебя дуться? Уйди, ты мешаешь мне думать. — Лапка болит? — Какая ещё лапка? Иди займись своим блохастым высерком. Или ты опять нас с ним путаешь? — Да ладно тебе. Я же пошутила. Не нужны мне деньги. Я пока за вами вполне удачно подъедаю. Ну же. Дава-ай! Улыбнись. Тебе же обычно весело, когда ты развратничаешь. А в моём случае ты поразвратничал. Ну, улыбнись. «Я хочу, чтобы твоя улыбка открыла для меня врата рая!» Я еле сдержалась, чтобы не добавить «врата рая повелителя». Уязвлённый тем, что я вызнала его шутейный пароль, Роше вскинул на меня свой злющий взгляд. В этот момент я быстро привстала на коленях и, закусив губу от усердия, прицельно ткнула его указательными пальчиками в края щёк. Покамест капитан пытался осмыслить мой поступок, я начала пальчиками растягивать ему щёки. Парочка секунд тщательной настройки и я испуганно отшатнулась, с трудом продолжая удерживать ему щёки. Роше глядел на меня с жуткой, кощунственной лыбой. — Я сказала «врата рая», а не врата преисподней! Я помолчала, с оторопью разглядывая слепленное мною уродство. — Ты совсем, что ли, улыбаться не умеешь?! Вот ведь непослушная иллюзия. Так, спокуха. Повторяй за мной. Я сделала глубокий вдох и попробовала улыбнуться, применив выражение, с которым я обычно смотрю в камеру для селфи, слегка склонив голову, обнажив зубки. Не помогло. Только усугубило ситуацию. — Роше, что у тебя с лицом?! Ты что, хряпнуть уже успел? Мамочки. Я тут тебя развлечь пытаюсь, а ты оказывается уже. Уже навеселе. Ты улыбаться собираешься? Или ты из вредности? Я оплёванно вскочила на ноги, отряхнула колени. Жестом велела капитану навострить своё внимание на моих последующих действиях. Роше напрягся. — Так, всё. Сейчас я тебе тогда спою. Сейчас будешь улыбаться. Понял? Я крутанула бёдрами для встряски и попробовала инсценировать восточный танец живота. Подобрала, как кенгуру, руки к груди, сжав кулачки, и начала петь:О Боже, какой мужчина! Я хочу от тебя сына-а! И я хочу от тебя дочку! (я указала рукой в небо) И точка! И точка-а!
— Какая ещё, блять, дочка?! Ты что, плодиться собралась?! — вскипел Роше. — Ещё одних юродивых?! — Да это всего лишь весёленькая песенка, — я похлопала глазками. — Говно твоя песенка. — Ах так! Ну, всё. Приготовься. Ща я тебе… Ща я вам устрою! Я завертелась на месте, выискивая атрибутику для номера. Солдаты, привлечённые моей суматохой, заинтересованно начинали стягиваться к костру. — Смотри внимательно! Повторять я не собираюсь! Я столкнулась плечом с Коротышкой, отскочила. Громко прочистила горло. Попробовала расчистить себе место возле костра. Роше устало потёр лоб. Я горделиво встала перед капитаном, уставив руки в боки. Выкинула в сторону каблук. Солдаты с готовностью начали свистеть.Темерец — парень удалой! Широкоплеч, высок, силён! Но не вернётся он домой! Он на блужданья принуждён!
От такой неожиданности Роше аж вскинул голову. Мужики начали задорно греметь. Песня про темерца им показалась вполне заманчивой. Особенно в моём исполнении. — Кто-нибудь удавит… — начал было Роше, как «грузин» громко, протестующе свистнул. Я пошла в пляс на месте: начала плясать, как пингвин, которого поставили на раскалённый песок.Как мне его верну-уть?! Ах, как его верну-уть?! Я всех бы эльфов отдала! Темерца чтоб домой вернуть!
Меня слишком сильно закрутило, и я налетела на Коротышку. Солдат подхватил меня за талию и завертел меня в пляске. Кружились мы недолго.Соседи мирно спят в домах! А я брожу в тиши ночной! Сижу и плачу я одна! Про то, что нет его со мной!
Меня перехватил Лысый. Мы вместе начали кружиться, налетая периодически на солдат. Потом меня выхватил «грузин», и я взмыла в воздух. Не успела я отдышаться, как меня поставили на какую-то уёмистую коробку. Я оказалась на всеувидение и радостно вскинула руки над головой:Ах, знаю-знаю я кого! Повесить надо на сосне! Чтоб муженёчка ма-а-аего-о! Вернуть лесам! Горам! И мне! Как мне его вернуть?! Ах, как его верну-уть?! Я все бы горы отдала! Темерца чтоб домой вернуть! Темерца чтоб домой вернуть! Темерца чтоб домо-о-ой… Вернуть!
Верчение скинуло меня на землю. «Грузин» словил меня и вдарил о землю. Мужики били в ладони, свистели, откупоривали водку. Я бросила азартный взгляд на капитана, жилясь остыть после лихорадочной пляски. Роше обречённо улыбался, склонив голову. Широко улыбался, открыто, как Ферреро. А потом вернулся Геральт. Я наткнулась на него, когда шла в кустики, чтобы пописать. Ведьмак бесшумно возник за моей спиной, и я с визгом отскочила. — Геральт! Ты-то куда?! Не подкрадывайся ко мне! К Йеннифер своей подкрадывайся, когда она писает, понял?.. Ведьмак вдруг по-птичьи повернул голову, взгляд его блеснул в сторону, отражая лунный свет. — Тише, — велел он. Я прислушалась. Ор солдат Синих Полосок, ветер, журчание речки, вой чудовищ. Ну? — Геральт? В чём дело? — Идём, — ведьмак взял меня за плечо. — Идём. Ничего. Прости. Прости, что напугал. Мы начали отходить, выбираясь на тропку, ведущую к лагерю Синих Полосок. В какой-то момент я глянула себе за плечо, влекомая ведьмаком, и вдруг почувствовала, как ко мне, как репей, пристал чей-то взгляд… Чей-то колкий, едва ощутимый взгляд. Я зачем-то махнула рукой, словно прощаясь с невидимым наблюдателем. А потом могла поклясться, что в темноте моргнули чьи-то звериные глаза. Откуда ж мне тогда было знать, что именно эти глаза вовсю наблюдали за мной, когда я трясла сиськами со склона. И ещё о том, что я кому-то этой ночью всё-таки приоткрыла воротца в рай.***
— Ой-ёй! Ты там что, ссышь? Было раннее утро. Вдали тоскливо скучал «Персифаль». Я стояла по колено в воде и пыталась ополаскивать Ферреро. Всё же я решила, что Аваллакʼх не самое подходящее имя для пёсика, у которого рожица, как у Роше. Да и сам капитан не оставлял мне больше поводов для обиды. Почти. Сейчас он стоял к нам затылком и писал. Капитан, не пёс. Роше вздрогнул, как будто его пнули по заднице, бросил рассерженный взгляд за плечо и мерзко выругался. — …какого хуя ты там встала, дура?! — Спокойней, можешь писать на здоровье… — буркнула я, потирая Ферреро пузико. Роше снова выругался, закончил ссать в кусты и поспешно завязал тесёмки на штанах. Видимо, он только-только начинал свой день, так как не успел ещё втиснуться в свой парадный мундир. Капитан собрался было скрыться с моих глаз долой. — Постой, Роше… Темерец освирепело остолбенел, запузырил в меня свой токсичный взгляд. — Я принял тебя за мох на воде, учти, — прорычал капитан. — Что ты делаешь в воде? — Не видишь? Я мою Ферреро. И мне нужна твоя помощь. — Та-ак. — Роше, потри ему яички. — … — Как мужик мужику. Не кастрируй, а просто потри в воде. Смотри, какие они у него зассанные. Как у тебя… — Славно, что мы сейчас без свидетелей. Сейчас-то я тебя и утоплю. И твой раздутый и обезображенный до неузнаваемости труп всплывёт где-нибудь внизу по течению… Что? В чём дело? Что ты там увидела? Одеревенев, я смотрела перед собой на воду. Выражение моей физиономии, исказившейся от ужаса, взывало о помощи. Темерец осторожным шагом начал спускаться к воде. — Роше… — тихо позвала я. — Что там? Только не двигайся. Не кричи. — Роше… Тут… тут утёнок. Он мёртвый. Ему шейку свернули. Вот. Вот он, видишь? — Что, блять? Возле пса, как болотная кувшинка, плавал трупик утёнка. Я со слезами на глазах смотрела на его крохотную утиную моську. — Роше… возьми его. — Скажи, ты серьёзно? Он же спит. Ты ни разу не видела, как спят утки, блять? — Да ты посмотри на него! Он не может так спать! — Это утка. Утка! И она спит! Роше, вспенивая воду своими размашистыми шагами, поравнялся со мной, наклонился и схватил утёнка. Детёныш проснулся, заверещал, как сдавленная пиявка. — А-а-а-а! — я едва не рухнула в обморок от столь открытого живодёрства. — Пусти! Пусти его! Что ты творишь?! Не смей его давить! — Я не собираюсь его давить… Вот, видишь?! Твой замызганный селезень крякает, как будто ему гвоздь в жопу сунули! Слышишь?! Прислушайся. Темерец поднёс к моему уху верещащего утёнка. Я отшатнулась, у меня аж дыханье спёрло от волнения. — Нет! Роше! Что ты… Отпусти! Дай! Я перехватила его руку и осторожно попробовала разжать его окаменевшую кисть. Ладони у него были на этот раз голые, без тряпья, холодные и мокрые от воды. Я тоже только что барахталась в воде, и мы какое-то время помылили друг дружке руки, пытаясь перенять утёнка. — Зачем тебе это плавающее говно?! — сбавив гонор, пропыхтел Роше. — Тебе этого гнильца мало? Утку себе решила завести в придачу? Караваном за мной следовать будешь?! — Да нафига мне утка! Пусти, ты его раздавишь! Охуевший утёнок решил первым разрешить наш конфликт. Он цапнул меня за палец. Я вскрикнула, отдёрнула руку. Роше заржал, но утку не выпустил. — Хотела, чтоб я тебе улыбнулся? Просто надо было подставить свою задницу утке, чтоб та тебя клюнула. Ха-ха… — Больно! Мне… Отпусти утку, сука! Ты его задушишь! У него вон уже аж попка вывернулась! — Какая ещё, блять, попка?.. Всё. Не кричи. Роше с деланной бережливостью опустил утёнка, и тот, вереща в истерике, сиганул от нас по воде, задрав анус нам вслед. — Ну? Довольна? Стой, что ты… Я опустила кровоточащий палец в воду, еле сдерживая выступившие слёзы. Я всегда ненавидела, когда у меня брали кровь из пальца: меня начинала бить дрожь, особенно, когда это делали утки… — Это из-за тебя… Из-за тебя он меня укусил! Ненавижу тебя, Роше. Быстрей бы тебя Геральт стукнул. Чтоб ты ножками кверху, понял?! — Вынь руку из воды! Совсем спятила? — Да не трога… Роше ухватил меня за руку, вскинул кверху, выворачивая сустав. — Соси! Я в недоумении уставилась на капитана. От столь необычного предложения у меня аж слёзы высохли. — Ч-что, прости?.. — Палец! На! Я должен это делать?! Он затряс моей обмякшей рукой, как сарделькой. — Да пусти ты! У меня кр… — В реке гниют трупы, ссыт твой болезный пёс, а ты промываешь рану в воде?! Соси! Сплёвывай… — Я не буду… это больно! Мой пальчик! — от охватившего меня мандража я начала икать. Так, ещё окочуриться мне не хватало от заражения крови. Или покрыться какими-нибудь прыщами. Или ампутировать себе палец… Глядя на Роше, я была уверена, что он вот-вот ампутирует мне руку, разорвав её как Тузик грелку с горилльим рёвом. — Размыкай свои чертовы зубы, — злился темерец. Я заартачилась, тщась не пустить к себе в рот свой же палец, которым Роше, со свойственной ему галантностью, принялся тыкать мне в зубы. После недолгого боя я сдалась, поняв, что иначе мне просто-напросто выбьют передние. Солоноватый привкус крови растекся по языку. Я жалобно скуксилась, захныкала. Я вспомнила, где побывал мой палец, и меня чуть не вырвало на Роше. Палец был где-то в районе яиц шелудивого пса. Потом в воде, где были трупы и прочее, что описал Роше. — Соси! — настоял на своем Роше, склоняясь, и строго вглядываясь мне в лицо, будто от моего действия зависел исход переговоров с Нильфгаардом. — Я не могу сосать, когда ты смотришь, — заплакала я, не вынимая из-за щеки пальца. Роше подёргал мою руку, будто желая заместо меня ей поработать. Вышло скверно, я чуть не прикусила собственный палец. Наконец послушалась, начала сосать. Затем вынула палец, горестно уставилась на укус утки. Кровь не останавливалась. — Только сильнее стало щипать! Все из-за тебя! Ненавижу тебя! — Дьявольщина. Не доводи. — Соси сам, раз такой инструктор! Темерец наклонился, будто снова намереваясь поймать в воде утёнка. Но вместо этого он дёрнул меня за руку и сомкнул свои влажные губы вокруг моего пальца. И втянул кровь. От непредвиденности ситуации, от смущения, восторга (ура, я не сдохну от трупного яда!), страха (или всё же сдохну?) я раскрыла рот, но не смогла издать ни звука. Лишь «а-ак». Темерец всосал мой палец, обмокнув его губами, отстранился, сплюнул кровь в воду. Снова сунул себе в рот. Нечаянно куснул зубами. Я начала ныть, с ужасом поглядывая на склонившуюся у моей груди голову. Возникло настойчивое желание начать бить его по затылку свободной рукой. И лишь страх того, что он откусит мне пальчик, остановили меня от подобных действий. На очередной заход «сплёвывания» Роше вдруг застыл, осмотрел скептически мой слюнявый палец, вскинул на меня недовольный взгляд. А потом грубо откинул мою руку, словно решив ни с того ни с сего, что я подсунула ему не леденец на палочке, а свою засранную конечность. Я поражено уставилась на свой палец. Палец пульсировал, как будто по нему молотком стукнули. Мы несколько тягостных мгновений посмотрели друг другу в глаза, а потом я пнула его под колено. На этот раз на Роше не оказалось сапог. Капитан стиснул челюсти, но не издал ни звука, мужественно вытерпев мою дамскую вольность. — Ты совсем крейзи?! — закричала я, тетешкая свою руку. — Зачем ты это сделал?! Теперь мы оба умрём! Или обдрищимся! Ты же сам сказал! Рука — грязная! Как тебя здесь от дизентерии лечить?! Спиртягу снова будешь в себя заливать?! Ау! Ты ключевой персонаж игры! Ладно я сдохну, а ты?! Ферреро уже давно выбрался на берег и рыл землю, выискивая что-то интересное. — Ты, сука, даже сосать не умеешь, — зло процедил Роше, всё ещё перебарывая желание ударить меня в ответ. — Было б что сосать! — Какого хрена лысого у вас тут происходит? Мы с Роше синхронно повернули головы и, не изменив своих монструозных выражений, уставились на Бьянку. Солдатка ошеломленно взирала на нас с холма, выйдя из-за палатки. Я шмыгнула носом и, ткнув пальцем на Роше, слёзно пожаловалась: — Он орёт на меня! Говорит, чтобы я сосала! А это так мерзко! Несколько секунд молчания. До всех доходил смысл сказанного. — Блять, — вздохнул Роше, закатывая глаза. Бьянка медленно выставила руки в боки, пытаясь одновременно с этим смастерить приличествующую моменту гримасу отвращения. — Ну нет, капитан. Это уже перебор.***
— Ты спрашиваешь меня серьёзно, девочка? Шеала де Тансервилль смотрела на меня с томной усмешкой. Я стояла перед чародейкой и судорожно пыталась думать о кирпичной стене. Кирпичная стена. Кирпичная стена. — Хм. Какой затейливый способ мешать другим читать твои мысли, — истомлено добавила Отшельница из Ковира, осматривая зачем-то мою фигуру с ног до головы. Я попробовала представить море. Море, кораблик. «Персифаль». Роше. Роше сосёт мой палец. Шеала де Тансервилль вдруг как-то странно взглянула мне в лицо, её бровь аристократично изогнулась, выражая удивление чародейки. — Ну, что ещё взбредёт в твою голову? — с насмешкой спросила она. Я представила большую чёрную курицу, которая ходит по лесу и клюёт гигантские деревья в виде членов. Помню, Геральта это зрелище позабавило, когда он выпил в игре просроченный эликсир. Шеала де Тансервилль от моих мыслей и вовсе растерялась, не зная, «пытаюсь ли я оригинальничать или и правда дурковатая», как сказал когда-то Иорвет. — Повторно задам свой вопрос, — растягивая слоги, произнесла чародейка, тревожно поглядывая на меня. — Ты спрашиваешь меня серьёзно, девочка? Ты хочешь, чтобы я тебя чему-то научила? — Всего лишь парочку простейших заклинаний. Чтобы я могла как аватар — на-на! Огненное комбо! Ледяная атака! Смертный сме-ерчь! Я сделала плавное движение, обозначающее жест для медитации. — Лучше иди дальше по дорожке, девочка. Больше не думай лезть ко мне со своими… бессмысленными просьбами. — Что? Совсем? Чародейка снова повернулась и уничтожила меня своим взором. — Ясно… всё. Я поняла. Я старалась не думать о Лето, о Цири, о… Я представила себе пингвина и котлету. Полуголого Лютика, лежащего на котлете. Иорвета в стрингах, пляшущего в стриптиз-баре. Геральта в пижаме и тапочках. Роше в костюме чебурашки с суровым лицом, орущего на стадионе «Те-ме-ри-я»! — Тогда… тогда можно вас попросить о помощи? У меня вот месячные, мне бы какое-нибудь лекарство. И пояс из собачьей шерсти. Шеала де Тансервилль улыбнулась. — Вижу, собаку ты уже нашла. Я судорожно сглотнула.