I’ll cast the telling bones to know my fate dealt hand And down the beach I’ll trail your footprints in the sand, overland Till I’ll kiss your brow again I’m right here now [Я брошу гадальные кости, чтобы узнать своё будущее. И на берегу я последую за твоими следами на песке, по суше, Пока снова не поцелую тебя. И, прямо сейчас, я здесь.] Poets Of The Fall — Moments before the Storm
Изобретательность Зеррита фраппировала меня настолько, что я едва не пустила всю его маскировку псу под хвост. Щеголеватой походкой меня догнал каэдвенский солдат и, деловито поправляя на голове тяжёлый шлем с опущенным забралом, начал следовать за мной по пятам. Я какое-то расстояние ступала, терпеливо не оглядываясь и делая вид, будто догоняющий меня алкаш не представлял мне никакой угрозы. Но стоило каэдвенцу поравняться со мной впритирку, как я требовательно остановилась. Каэдвенец мелодично присвистнул, вальяжно подбоченившись: — Ну, детка? Нда… Выглядишь, как цветочек белены, содержащий сильнодействующие алкалоиды. — Мужик, отъебись. — Тс, детка. — Я сказала: отъебись. — Я думал, ты прикидываешься глупой. А ты совсем никудышная. Я в недоумении посмотрела на каэдвенца, а потом вдруг обратила внимание на стылый взгляд с вертикальными зрачками, устремлённый на меня из-за решёточки. — Зеррит? Да вы, что, сговорились? Мужики, вы сговорились? У вас коллективное отупение?.. — Что-то с чем-то, — вздохнул Зеррит, явно обрадованный тем, что я его, наконец, узнала. Я, насколько мне хватало сил и нищенских остатков энтузиазма, начала внимательно оглядывать его каэдвенскую форму. — Господи… что ты тут забыл? Нет, — я обречённо утёрла лоб тылом ладони. — Пожалуйста, только не говори, что вы идёте убивать Хенсельта. Только не сейчас. Ведьмак, со свойственной ему скрытностью, незаметно сканировал мой внешний вид и никак не мог соотнести одно с другим. На мне была чистая опрятная одежда, волосы были вымыты и аккуратно расчёсаны, и от меня вновь пахло цветочками и травками. Но в то же время я выглядела помертвело: каждая ссадина трупно синела на моём бледном лице, а взгляд по-прежнему оставался заболевшим. — А что нам мешает убить его сейчас? — с угрюмой издёвкой спросил меня ведьмак. — Шеала, — честно ответила я. — Эта стерва достаточно долго нам мешала, — сердито высказался Зеррит, а после резко сменил настрой, продолжив: — Но нет. Сегодня трогать короля мы не собираемся. — Тогда, что ты тут делаешь? — Разведываю обстановку. — В таком виде? Это опасно. — Нам остаётся смеяться, глядя в лицо опасности, — ведьмак претенциозно возвёл указательный палец, а потом без должной весёлости ровным голосом изрёк: — Ха-ха. Ну? — Что «ну»? — недовольно вздохнула я. — Хм. Мне почему-то думалось, ты оценишь эту затею. Что у тебя приключилось? У тебя был припадок малярии? — Умирала, как обычно, — равнодушно поведала я. Зеррит замедленно наклонился, поднося своё ограждённое железной решёточкой лицо ближе к моему. Ведьмак будто бы увидел на мне интересного жучка и побоялся его спугнуть прежде, чем смог бы словить его двумя пальцами. — Все вы, бабы, такие кручёные-верченые, — раздосадованно вздохнул Зеррит. — Растолкуй причину, по которой я должен начать тревожиться. — Ты должен пиздовать отсюда в своё засранное ущелье. Поверь. Зеррит жутковато медленно склонил голову, фокусируя на мне свой змеиный взгляд. Он помолчал, углубившись в свои потаённые думы, а затем вполголоса произнёс: — Ты идешь от ведьмы. Я ничем не ответила, ведь это и без того было очевидно. С тугой подвижностью водя головой из стороны в сторону, будто бы вторя слышимой лишь ему музыке, Зеррит отстранился, сосредоточенно опустив веки. — От тебя ещё разит кровью. А ещё ладаном. — Ладаном?.. — удивилась я. — Так ты идёшь в ту сторону? — вопросом на вопрос ответил Зеррит. — Почему я пахну ладаном? — Если ты не против, тогда предлагаю двигаться к воротам. Мне надоело бродить по этому злачному месту. А ещё я выбиваюсь из здешнего контингента — от меня не пахнет выпивкой. Нужно исправлять ситуацию, а то так недалеко и до разоблачения. Но это в другой раз. — Ты просто собираешься выйти через ворота? — Не лезть же мне по этой стене. Я ведьмак, а не нетопырь. — А где Эган? Он не с тобой? — Мы чередуемся. У нас одна каэдвенская одежда на двоих. Но мы работаем над этим. Прогулочным шагом мы двинулись на край лагеря. — Сегодня Геральт снимет проклятие с Хенсельта, — сказала я. — Да… Тут каждый пьяница обсуждает то, как Белый Волк сейчас расколдовывает петуха. — Курицу и пса. — Не имеет значения. — Наверное. Один раз Зеррит вдруг остановился и, высоко взглянув наверх, постоял какое-то время в напряжённом молчании, всматриваясь на стену, по которой медленно прохаживались дозорные. — Что такое? — взволнованно спросила я. — М? Нет, ничего такого. Обычно, когда я взбирался на стену, дозорных было трое. — Ты взбирался на стену?.. — Дерьмо. Теперь их стало больше, — ведьмак будто бы вовсе не обращал на меня внимания, увлёкшись подсчётом каэдвенцев. — Зачем тебе взбираться на стену? Ты же не нетопырь. — Я убийца королей, — он, наконец-то, задержал на мне свой взгляд, но ненадолго. — Ты ведьмак. Вы ведьмаки, — обречённо сказала я. — Занимайтесь лучше стрыгами и утопцами. Оставьте королей в покое. — Покой наступает только после смерти, — Зеррит слегка склонил голову, посматривая на меня искоса. — Всё остальное — это очищение этой жизни от скверны. — Мне тебя не переспорить. Особенно сейчас. Я чувствую себя просто ужасно. — Мой сегодняшний триумф. — Я должна тебе кое-что сказать… — Ай-яй, детка. Потерпи немного. Пройдём через ворота, и я готов буду строить из себя преданного слушателя. — Если они нападут? Ты сможешь отбиться? — Ты посмотри на них. Думаешь, эти беспросыпные пьяницы способны кого-то напугать? Я за версту чую, как от них несёт первачом. — Ну у тебя и нюх… Это, наверное, ужасно — иметь такой нюх. Я искоса поглядела на ведьмака-косплеера и чуть не захныкала, вспомнив свою беседу с Шеалой. Я догадывалась, что так всё обернётся. Ещё когда чародейка впервые приметила меня в лагере Синих Полосок. Но до последнего надеялась, что тёрок с ней мне удастся избежать. Но раз избежать не вышло, я шагнула со скалы первой. И теперь я летела, рассекая воздух, в тартарары. Чародейка поставила мне ультиматум. Либо я помогаю завести ведьмаков в ловушку, либо я становлюсь передовым очевидцем того, как вешают весь отряд Синих Полосок. — Зеррит… Почему ты не выкинул тот камень? С сигиллом. Ведьмак ничем мне не ответил. Мы молча миновали границу лагеря и, наконец-то, оказались на свободе. — Ведьма знает, — догадался по моему внезапному вопросу Зеррит. — Она знает про тебя. Ну, ей стоило догадаться об этом намного раньше. Хм. И что она собирается делать? — Я спросила, почему ты не выкинул камень? — беспечность ведьмака в этом вопросе задела меня. — Ты же знал с самого начала. Знал, что всё это время она могла вас выследить. Она могла вас убить. — Да. Она могла сама явиться к нам, — Зеррит был явно недоволен темой разговора. — Так вы… ждали, что она придёт вас убивать? Всё это время?.. Пасмурный мятежный день обращался в промозглый вечер. Я боялась, что совсем скоро сомкнётся темнота, и мне будет необходимо возвращаться обратно. В лицо хлестал сырой ветер. — Мы ждали, что нам удастся выманить её из лагеря, — сказал Зеррит. — Но ведьма решила не совать нос за пределы своей территории. — Да что… Что у вас всех происходит? Вы называете меня юродивой, а сами ведёте себя, как… — Не хватайся за голову. Посуди сама. Мгла заполняет ущелья. Вблизи мглы магия не может действовать во всю силу. Если бы ведьма решила нас атаковать, у нас были бы равные шансы, если не превосходящие. — Это всё равно безумство. Она могла послать к вам солдат Хенсельта. — В лабиринт ущелий. — Но… — Белый Волк снимет заклятие с короля. На очереди будет мгла. Пока мгла не исчезла, мы должны будем завершить дело. — Нет… постой. Шеала может открывать вблизи лагеря телепорты. Я ходила вместе с ней через телепорты. Значит, в лагере она вполне может пользоваться магией. — Ты не должна забивать себе этим голову. Нам ты ничем не сможешь помочь. — Смогу… — я остановилась, глядя в землю. — Я смогу. Это единственное, что я смогу. Завтра ночью… ни за что не идите убивать Хенсельта. — Уговорила. Пойдём сегодня. — Нет! — вскрикнула я, и Зеррит от удивления вынужден был остановиться. — Не привлекай к нам внимания, — заворчал на меня он. — Сегодня там будет Геральт… после того, как расколдует Хенсельта. И тогда он вас убьёт. — А… значит, сегодня тот самый день, когда нас должны будут убить? Не расстраивайся, пойдём на дело завтра. — Завтра там будет ловушка. — Весь лагерь для нас в любой день — одна сплошная ловушка. — Нет… она сказала мне, чтобы я привела вас в эту ловушку. Иначе она убьёт… всех Полосок. Но я не понимаю. Почему она доверилась тому, что я выберу Полосок. Что я не попробую предупредить и вас. Зеррит, я не понимаю. Это ловушка и для меня тоже. Но я не могу её увидеть. Может, её увидишь ты? — И каким способом ты должна будешь нас туда привести? — Я должна буду… Я не успела договорить. — Арья? Вот же чёрт! Что ты тут делаешь? Ты уже оправилась?.. Мне навстречу скорым шагом ступала Бьянка. Подойдя к нам ближе, солдатка расторопно схватила меня за руку, будто не веря в мою материальность. Быстро убедившись, что со мной всё в полном порядке, Бьянка обратила своё внимание на Зеррита. Ведьмак, напустив на себя скучающий вид, пытался любоваться небом через опущенное забрало. — А это ещё кто? — недоверчиво пробурчала солдатка, с отвращением разглядывая каэдвенскую потрёпанную форму. Зеррит, не говоря ни слова, развинченно помотал в прощальном жесте рукой, держа голову демонстративно повёрнутой на горизонт, и театрально зашагал прочь, с показушной решимостью держа курс на бордель. — Ты закончила свои дела? — вполголоса спросила Бьянка, с решимостью глядя мне в лицо. — Да, — кивнула. — Как расколдовка? — Геральт управился. Я позволила себе улыбнуться. — Другого от него я и не ожидала.***
Снова закружилась голова, и мне пришлось долгие, мучительные минуты томиться лёжа, ожидая, пока чувство дурноты спадёт. После того, как ведьма беспощадно вскрыла мои мысли, я до сих пор не могла прийти в себя. Как хирург вскрывает пациента, находящегося под наркозом, так чародейка проникла в размытую кисею моего разума. Только в случае с обычной внутренней операцией пациент не испытывает боли и не может вспомнить, как в его теле орудовал ледяной скальпель. Я же помнила достаточно, чтобы испытывать теперь мерзкое отвращение к собственному сознанию. Иногда я сжимала в ладони подвеску, всё ещё держащуюся у меня на шее. Смотреть на неё я не могла, только периодически хваталась за неё, убеждаясь, что она никуда не исчезла. Это всего лишь вещь, маленькая безделушка. Она останется со мной, как жалкое напоминание, пока я ещё жива. Последняя крупица рассудка. Я вздрогнула, повернула на подушке голову, с готовностью глядя на вошедшего в палатку Синих Полосок человека. Разжав пальцы, я выпустила подвеску, опустила руку и попробовала присесть обратно. Только когда мне удалось занять вертикальную позицию, я вдруг распознала, что в шатёр ко мне пробралось скорее какое-то существо, нежели обычный человек. Вместе с этим «существом» мы напряжённо уставились друг на друга. На первый взгляд это был сгорбленный нищий. Однако тут же во всём «его» обличье возникало нечто странное. «Существо» было кудлатым, и буро-седые лохмы скрывали половину сухопарого человекоподобного лица. Взгляд у «существа» был пугающим, пристальным, влажным и каким-то бешеным. «Оно» будто смотрело на меня и видело во мне добычу. Длинный разрезанный рот был неестественно приоткрыт, и по подбородку у «существа» капали крошечные пенистые слюни. Что касается «его» туловища, то оно у «него» было высоким и тощим, спина — сгорблена дугой, и «существо» будто бы вот-вот готово было опуститься на четвереньки затем, чтобы наброситься на меня с разбегу. Человекообразные конечности у «существа» неврастенично подрагивали: длинные опущенные вниз между ног руки с широкими костистыми выпирающими суставами на пальцах и, немного согнутые в коленях, широко расставленные ноги. Тревожило и привлекало внимание ещё одно обстоятельство. Одето «зомби» было во вполне приличную одежду: франтовскую сине-серую курточку, полосатые штаны и сапоги со шпорами. Но и весь этот комплект одежды сидел на «нём» кособоко, будто бы «оно» только что каталось по земле, тщась сорвать с себя эти тряпки. Прежде чем я успела опомниться, «существо» резко и громко затрясло головой, будто бы отряхиваясь от воды. Я разглядела огромные заострённые кверху уши, поросшие седой… шерстью. — Ага, — спокойно выдала я. Расколдованный барон уставился на меня страстным собачьим взглядом, высунув при этом свой короткий человеческий язык. Я увидела, как он пытается быстро и часто дышать, как пёс, однако, человеческая физиология ему в этом ощутимо мешала. Барон начал тут же задыхаться и кашлять. Издав рвотный звук блюющего ослика, Сантьяго снова вскинул на меня свой радостный взгляд и попробовал покрутить хвостом. Открячив тощий человеческий зад, он начал водить им из стороны в сторону. — Ну, здравствуй, — поздоровалась я, слабо протягивая ко «псу» руку в приветственном жесте, будто бы позволяя ему подбежать и лизнуть мою ладонь. — Прости, что меня не было при вашей расколдовке. У меня было важное дело. Вслед за бароном в шатёр ворвался Лютик. Бард не успел и словом обмолвиться, как Сантьяго, приседая, как возбуждённая горилла, бросился на меня. Вместо меня завопил маэстро: — А-а! Сто-ой! Стой, чудовище! Я не стала ни кричать, ни даже заслоняться руками. Даже не смогла заставить себя улыбнуться. Барон сметающим тараном подлетел к моей койке, порывисто присел, пружиня ногами, и вдруг прыгнул. Что-то в его манёвре пошло не так — нездоровые, не свыкшиеся с человеческой долей конечности подогнулись, и он, издёрганно размахивая руками, ногами и даже умудряясь мотать головой, навалился на меня сверху, зарываясь макушкой мне в живот. Я смогла расслышать жуткие, нечленораздельные мычания. Барон пытался говорить, но человеческий язык его вовсе не слушался, и все слова он силился произносить, как глухой, не слышавший собственного голоса. — Мау-у… а. Й-ы-а. Ма-о-нъ-ы-а. Я заботливо положила барону на косматую голову руку и осторожно попробовала распутать ему волосы. Сантьяго заурчал и принялся тут же рыть мне пупок носом. Лютик, от увиденного безобразия, едва не начал рвать на себе бородку. Когда бард закончил осыпать барона ругательствами, я спокойно произнесла: — Лютик, только не говори, что Геральт повредил им рассудок… Барон, усевшийся напротив меня в лягушачью позу, прервался от поедания собственных ногтей — вынул изо рта палец и оскорблённо уставился на меня впритык. — Рассудок повредился у меня и у всех, кто имел наглое желание присутствовать при этом кошмаре! — воскликнул маэстро. — Да я постарел лет на пять от увиденного! — Ы-ыа! — рыгнул барон. — Ты про что? — усомнилась я, потирая «пса» по передней лапе, которой он принялся откапывать мои ноги из-под одеяла. — Про то, как Геральт расколдовывал их? — Ну, конечно! — фыркнул Лютик, с явственным недовольством взирая на расколдованного барона. — Ты даже себе вообразить не можешь, как это выглядело! Фу ты! И, погляди, что в итоге? Это чудовищное недоразумение гарцует по округе и пытается унюхать твой след! Denique, унюхал! Я едва успел за ним угнаться! Безумие! Это существо не знает меры! Фу ты! Фу! Пошёл, бессловесная тварь, пошёл отсюда! Фу! Кыш! Ух, дрянцо! Тыковка, не шевелись! Я его сейчас прогоню. — А что с Жозефиной? Что с баронессой? — вполголоса спросила я, равнодушно наблюдая за тем, как бард пытается согнать шляпой «пса» с моей койки. — О, пресвятые сись… То есть, О, Мелитэле! — заныл бард, воздевая шляпку себе обратно на голову и корча при этом страдальческую мину. — Мадам жива и пышет перь… то есть, пышет здоровьем направо и налево. Тебе стоит самой на это поглядеть! Безумие! Я обречённо помассировала лоб пальцем, потом покосилась на барона. Сантьяго, дурашливо раскрыв рот, во все глаза глядел на потолок, и голова его тихонечко покручивалась, пока взгляд его следовал за полётом жучка. — Тогда, всё хорошо. Я рада, что с ними всё в порядке. Лютик, оставив барона заниматься своими собачьими фокусами, наконец-то, сделал серьёзное выражение лица и пристально посмотрел на меня. — Не надо, — я терпеливо отстранила от себя барона, который подполз ко мне на четвереньках, намереваясь лизнуть в лицо. — Что там кстати ещё было? Бард растерянно повздыхал, неуверенно шлёпнул барона по спине, веля ему тем самым отползти от меня на почтительное расстояние, а после ответил, не в состоянии скрыть беспощадную тоску в голосе: — Когда Геральт проводил ритуал, собралось немало каэдвенцев. Присутствовал даже сам Хенсельт собственной персоной. Король был поражён и теперь у него не осталось сомнений, что Геральт тот самый ведьмак, способный развеять его недуг. Так что ни сегодня, так завтра, Хенсельт будет избавлен от проклятия Глевиссиг. — Чем сейчас заняты Геральт и Роше? — Геральт отсыпается. Но он обязательно к тебе заглянет, если… — А что Роше? — Ягодка, что-то произошло?.. — Лютик, я очень рада тебя видеть. Ты мне друг, понимаешь? Спасибо тебе. Правда. Я многим тебе обязана. Но сейчас послушай меня. Геральт собирается расколдовывать Хенсельта. А потом здесь начнётся война. Она уже идёт. Синих Полосок готовятся убить. Геральт не сможет защитить всех. Поэтому вы должны уехать отсюда. Как можно скорее. Вы — ты и эти двое. Ни им, ни тебе нельзя здесь больше находиться. Барон занимался тем, что с глуповатой восторженностью разглядывал собственные культяпки. Восхитившись гибкости своих длинных пальцев, он попробовал взять меня за руку, чтобы торжественно сомкнуть наши ладони вместе. Я не стала ему в этом мешать, тем более, собственные пальцы барона исправно работать не желали, и он взял меня за предплечье только с энной попытки. — Ох, ягодка… Будь осторожней, произнося эти слова в таком месте, — серьёзно обратился ко мне бард. — Знаю, Лютик. Но я не могу сейчас отсюда выбраться. А вы можете. Поэтому, пожалуйста, прошу вас, вы должны сами обеспечить себе безопасность. Барон, пропуская нашу беседу мимо своих деформированных ушей, усердно пытался унюхать на моей руке нечто важное. Но, судя по его нахмуренному выражению лица, кожа моя выветрилась и ничем вкусным не пахла. С улицы послышались приближающиеся голоса. Лютик издал скорбное постанывание, узнав подкрадывающихся гостей. Я не успела ничего сообразить или даже элементарно сориентироваться с ситуацией. В распахнутом проёме возникли новые посетители. — Ох-х-х… — на первом же произнесённом звуке баронессу будто бы заклинило, и она какое-то время постояла на месте, издавая звук радиопомехи. — Милочка! Арья, золотце мо-ой-о ненакудахное! Ух, отвратительно! Кудах, какой душный тут во-оздух! Мальчик мой, купидончик! Шире-е! Шире-е распахни! За баронессой вкрался Урлик. Бедолага «купидончик», искривив мину в горемычной взволнованности, расторопно поправил съехавший набекрень шлем над ухом, застенчиво чмыгнул носом и начал испуганно вертеть головой из стороны в стороны, пытаясь понять, что, собственно, ему требуется «ширее» распахнуть. За спиной у него болтался мой «Гришка». Барон быстро вскочил на все четыре лапы и попробовал зарычать на вошедшую жёнушку с моей койки. Увидев, насколько жалок и до безобразия несолиден её муж, баронесса громко и бесстыдно рассмеялась, расставив деловито руки в боки. Мне хватило одного только взгляда на вошедшую мадам, чтобы сразу упрочиться в том, что передо мной стояла Жозефина. Я обречённо потёрла лицо рукой. У меня начинала болеть голова от возникающего столпотворения. Баронессе этапы эволюции дались куда ладнее, чем барону. Выглядела Жозефина вполне человечно, а со своей гордой осанкой и сногсшибательной причёской в виде аккуратных полусфер по бокам могла занять первое место на конкурсе косплейщиков за блистательное исполнение принцессы Леи из «Звёздных войн». Да сама дочь рыцаря-джедая загнулась бы рядом с Жозефиной, настолько баронесса выглядела уверенной в себе и в своём женском расколдованном превосходстве. Единственным казусом выступал её рост — баронесса составляла половину Опарыша, и солдатик, в свою очередь, рядом с ней казался суровым качком. Одежду баронесса явно позаимствовала в соседнем борделе, но даже в грязных длинных обносках Жозефина умудрялась выглядеть принцессой Алдераана. — О, силы небесные! Арья! Арья, душечка! — Ты… ты прекрасно выглядишь, — я попробовала слабо улыбнуться, но баронесса меня будто бы не замечала, продолжая кудахтать речитативом. — А-а-атвр-рататительно! Тительно… Хм. Кудах, боги, прошу меня простить. А ты, злостный нахалюга, куда-ах?! Сантьяго дерзнул рассерженно ощериться, но в последний момент вспомнил, что теперь он представлял собой человека, и, устыдившись, попробовал сесть ровно, досадливо и в то же время раздражённо косясь на жену. На заднем фоне по шатру носился Опарыш, пытаясь отыскать где-то на потолке верёвочки, открывающие шатёр «ширее». Лютик норовил согнать с моей койки рассевшегося барона и одновременно уговаривал баронессу сбавить шумливость голоса. — Нашёл время для кобеляжа! Ха-ха! Посмотри на себя! Ты куда-ах как жалок! Как ничтожен! Ха-ха! До конца своей никудышной жизни будешь выковыривать из-под хвоста бло-ох! Ха-ха! — злобно глумилась над мужем беспощадная «курица». — Что? Что-о смотришь на меня та-ак?! Ха-ха! Боги услышали мои молитвы. Вот она-а! Кудах, справедливость! Барон Сантьяго невразумительно заворчал. — Никому ты таким не сдался! Старая образина! Чучело! Мордогрыз! Ха-ха! Что? Ха-ха! Бу-бу-бу! Говорить научись, страхомордие! Ах-ха-дах! Буэ-э… Баронесса с кашлем выдавила изо рта перо, но, вовсе не растерявшись, вальяжно прикусила его за кончик стержня, изображая папироску. — И смердит от тебя, как от помойной ямы! — сурово изрекла она, добивая истерзанного муженька. — Курам на смех! — возмутился Лютик. Барон попробовал выругаться, но вместо этого напугал нас всех своим низким монструозным мычанием. Я смогла разобрать только «у-а, у-а». Баронесса же, приняв высказывание Лютика на свой непогрешимый счёт, набросилась на маэстро с претензиями. И пока её муж пытался наладить свой аппарат говорения, Жозефина начала атаковать маэстро морально и физически. Опарыш случайно уронил подсвечник. Апогей накаленности наступил тогда, когда в скворечник втиснулся Роше. В руке он держал помпезный грязный кустик. — Та-ак… — капитан второй рукой схватил свисающий корешок кустарника и резко дёрнул вниз, разрывая растение на части и отшвыривая на землю грязный ошмёток. Лютик испуганно икнул, Жозефина деловито поправила над ухом бублик, Опарыш просто замер в позе трусливой мартышки. И только Сантьяго продолжил недовольно бурчать. Однако почувствовав всеобщее молчание, барон неловко сглотнул. Дальше началась безмолвная сцена, озвучивать которую взялся Лютик. — Безобразие! Что вы тут устроили?! А ну, кыш! — высказался он за Роше. — По одному! По одному! Эй! Ты! Брось! Брось и ничего не думай трогать! Опарыш, застигнутый врасплох, замер, крадучись начал отступать от разбитых на полу вещей. — Капитану нашему следует отдохнуть, так что живо все под небо, — бард, хлопая ручками, попробовал стряхнуть с койки барона. Сантьяго обидчиво зафырчал, сменил позу, но слезать на пол так и не стал. Баронесса, забыв о муже, переключилась на темерского капитана, грозно стоящего на входе с кустиком в руке. Пока Роше, сдержанно сцепив челюсти, сверлил взглядом полоумного барона, сидящего от меня в недозволительной близости, баронесса напрасно пыталась метать в капитана свои заманчивые взоры. Наконец, поняв, что все вот-вот уйдут, барон нехотя сполз с моей койки. Вначале он попробовал опуститься на четвереньки, но, почувствовав на себе жёсткий непримиримый взгляд соперника, вынудил себя выпрямить спину. Покачнувшись, Сантьяго, походкой дербалызнувшей цапли, начал вышагивать в сторону выхода. Возле Роше барон остановился, заставил себя выставить грудь колесом и, возведя поучительно палец капитану перед носом, сосредоточенно помолчал. Роше внимательно, сведя хмуро брови, смотрел на барона вблизи, никак не в состоянии узнать в нём недавнего пса-напарника. Барон, кощунственно улыбнувшись своей нечеловеческой улыбкой, коротко сказал: — Фав. После этих слов, с полнейшим чувством выполненного долга, барон затопал прочь, шатаясь, как склеенный зомби. Роше остался стоять неподвижно, отречено смотря перед собой. Судя по его ступору, он узнал своего блохастого приятеля. Даже когда в шатре, наконец-то, наступило заветное спокойствие, капитан ещё какое-то время простоял в суровой задумчивости. Либо он никак не мог смириться с мыслью, что у него теперь нет собаки, либо он не знал, как начать разговаривать со мной. За всё то время, что в шатре происходил кавардак, я ни разу не пошевелилась, сидела, устало наблюдая за посетителями. И вот теперь, когда наступило долгожданное умиротворение, я была вынуждена заново собираться с мыслями. Роше протрезвел первым. Он перевёл на меня осознанный взгляд и, не говоря ни слова лишних объяснений, строевой походкой направился в мою сторону. У меня возникло смутное опасение, что сейчас он подойдёт и стукнет меня кустом по голове. Зачем, собственно, ему этот куст? — Грызи, — придушенно велел он, твёрдо протягивая мне под нос расклешённый букет. Я, не моргнув и глазом, сердито посмотрела ему в лицо, даже не глянув при этом на куст. — Что?.. — Жуй. Я растерянно помолчала. Наверное, я всё ещё плохо соображала после колдовства, так как вновь была вынуждена спросить: — Что это? — Козья ива. Удивить меня широтой своего размаха Роше не удалось. — Я сказал: жуй. — Козью?.. Подавляя головокружение, я слабо проговорила, стараясь не закрывать смыкающиеся веки: — Зачем… эти листья? — Ты должна их съесть. Они лечебные. Так сказала твоя подруга из борделя. Ей-то ты должна верить. — У меня вопрос. Что ты снова делал в борделе? — У меня там были дела. Дьявольщина, я хотел сказать… — Если бы тебе за каждую твою тупость давали по орену, ты бы уже весь «Парсифаль» свой золотом покрыл. — Я предпочёл бы, чтобы мой корабль не отсвечивал… — Я серьёзно. Ты издеваешься? Бордель? Снова? — Можешь узнать у своих подруг. Ничего не было. А это — это тебе. Неловкое молчание. — Забыл птичьим помётом сверху украсить, — с недовольным лицом сказала я. — Ну и от чего эта трава лечебная? — Я обязательно прикуплю тебе зеркало. Но не сейчас. — Ты сейчас сказал, что я хуево выгляжу? — Ты выглядишь нездоровой. Я закатила глаза. Роше подошёл, сел рядом со мной. На то самое место, где только что ошивался барон. — Ты должна меня выслушать. Поборов усталость, я повернулась к нему. — Что-то стряслось? — Ты оказалась права. — Не нравится мне, как это звучит. — Я… — темерец устало положил мне на колени растение. — Я не справился. Не смог ничего сделать. Вначале смог спасти жизнь государю, не смог поймать убийцу. Не смог уберечь наследников. — Наследников?.. Бусси всё-таки умер? — Всё это время у меня была ты. У меня были все сведения, вся информация. Но все мои попытки ни к чему не привели. Я не смог ничего исправить. Я закрыла глаза, пытаясь справиться с головокружением. От волнения меня едва не вырвало. Мне необходимо было срочно что-нибудь придумать… что-нибудь сделать. — Я ведь говорила Урлику передать тебе… — я слабо дотронулась до его плеча. — Чтобы ты высыпался… как следует. Купи себе зеркало лучше. Нам. Ты чем тут без меня занимался? Ты без меня наоборот отдохнуть был должен. А ты? Доконал себя. Молодец. Посмотри на меня. По твоим словам, я выгляжу, как дохлая стрыга. А ты… ты выглядишь ещё хуже. Так не должно быть. Какое право ты имеешь так себя вести? Я устало прислонилась к его плечу, склонив голову. Роше почувствовал, как я пытаюсь протянуть к нему руку, и сам осторожно помог нам сцепить ладони. Он крепко сжал хватку, но тут же беспомощно её разжал, оставляя лишь свою ладонь поверх моей. — Я устал, — признался темерец. — Чертовски устал. Я покосилась на темерца. Роше сидел, закрыв глаза, мрачно сведя брови. Тогда я взяла с колен свободной рукой растение и осторожно пощекотала ему нос. Роше дернулся, скривился. Открыл глаза и с недовольством уставился на меня. — Тебе правда стоит поспать, — забеспокоилась я. — Мне некогда. Нужно грузить вещи. И ещё… — Так значит, готовишь отступление? — Неважно, — он потёр свободной рукой лицо, потом вздохнул. Посмотрел на растение у меня в руке. Многозначительно кивнул. — Я пойду. Есть еще, чем заняться. Ты сиди здесь. И не думай снова исчезать из поля моего зрения. Я поднесла листочек к губам, попробовала откусить краешек. Скривилась, тщась пережевать и сглотнуть. — Лучше бы принёс колбасы. — Ты съела всю, — усмехнулся темерец, наблюдая за тем, как я жую листик.***
На голове у барона набекрень лежал корявый сухой венок. Венок покустистее он мажорно протягивал мне, слабоумно высунув при этом свой прикушенный язык. Сантьяго-Ферреро явно ждал от меня радостных вздохов восхищения. — Это мне? — негромко спросила я, неуверенно принимая от него смастерённую поделку. — Ваф… — он пристыженно поворчал, а потом раздосадовано добавил, понукая себя привыкать к человеческому языку: — Ы-а. — Это очень мило. Ты большой молодец. С первого раза такую красоту смог сделать, — устало похвалила я барона. Чтобы произвести на Сантьяго впечатление, а также заверить его в надобности его подарка, я демонстративно надела венок себе на голову. Несколько листочков тут же неосторожно отвалились от краёв и прицепились к моим волосам в виде сора. Барон довольно похлопал в ладоши, а потом начал заботливо извлекать пальчиками эти самые листочки. Но навести мне полный марафет Сантьяго так и не успел. — Милсда-арыня! — ко мне уже плачевно ковылял Опарыш. — А что ж вы тут забыли? Милсдарыня, вам возлегать надобно… Ох, милсдарыня, а я вот всяко рад! Рад вам, вот сердчишко ноет! Выручайте, мил… Солдатик так и не успел доковылять до меня и заручиться моей поддержкой. За ним уже гневно надвигалась баронесса, зовя своего ненаглядного «купидончика» направо и налево. Барон Сантьяго рассерженно заворчал и жёстко поскрёб себе голову, тщась спугнуть разбушевавшихся блох. Я внимательно посмотрела на Опарыша и с неприятным чувством тревоги заметила, что у него, прямо поверх его собственного шлема, сидит шляпа Зеррита. Дождавшись, пока пересуды с баронессой стихнут, я спросила: — Урлик, где ты взял эту шляпу? — Милсдарыня, так это ж, кажа, ваше… Солдатик расторопно скинул с плеча мою котомку, стянул через голову ремень с мечом, а напоследок и вовсе достал из-под воротника профессорские тёмные очки. Терпеливо принимая свои вещи обратно, я мрачно не поднимала взгляда. — Где ты взял шляпу и очки? — строго спросила я, чувствуя, как меня придавливает тоска. — Ух! Честно слово, я невиноватый! Хожу, значит, а тут, невесть откуда, ваше лежит. Около шатра самого. Ну, я, кажа, помню, шо это ваше всё. Я и схапал. А вы токмо не серчайте, шо я на себя напялил. У меня, вот, рук недостаёт таскать… Я тайком наблюдала со стороны за тем, как Полоски безмятежно разбирают свой лагерь. Темерцы не хотели раньше времени привлекать к себе постороннего внимания, но работа по свёртыванию шла, и я отмечала для себя изменения, произошедшие в округе. Под открытым небом уже были свалены остатки каких-то ящиков и дорожных мешков. — Когда ты это нашёл? — спросила я. — Надысь! — взволнованно выпалил солдатик, поправляя на голове шлем. — Разом, как вы воротились… Я повернулась к Сантьяго. Прежде чем барон успел удивиться, я уложила ему на голову шляпу и вручила очки. — Держи, это тебе. После этих слов я не быстрым, но направленным шагом двинулась прочь. Мне вдогон тут же тронулась вся орава, но я строго велела никому их них за мной не следовать, в особенности барону. Поручив следить за супругами Опарышу, я ушла. Опарыш, понимая, что не в состоянии выполнить мой приказ, отчаянно округлил глазёнки, воображая, сколько ещё стресса ему придётся испытать в ближайшее время. Стараясь оставаться незамеченной, я свернула вниз от лагеря и пошла вдоль границы. Меня увидела пара дозорных, но из-за шлемов я не смогла их узнать. Судя по их равнодушной реакции, это были кто-то из тех, кто выступал за исключение меня из рядов Полосок. Спустившись к речке, я остановилась. Из лагеря всё ещё можно было наблюдать мою фигуру, но я слишком устала, чтобы двигаться дальше. Убедившись, что в округе я одна, я схватила себя за голову, пригнулась, дожидаясь, пока отвратительно чувство тошноты и головокружения спадёт. Пока я пыталась прийти в себя, на меня напал ветер, и мне пришлось вынужденно терпеть сковывающее ощущение влажного холода. После последнего «умирания» при разговоре с Бьянкой мне по-настоящему нездоровилось. Кажется, я разваливалась на куски. Набравшись терпения и сил, я пошла дальше, периодически оглядываясь по сторонам в ожидании пробуждения утопцев. Но небо ещё оставалось светлым, и я надеялась, что мне удастся проскочить незамеченной. Карабкаться к оврагу мне не пришлось. Возле моей ноги оземь ударился камушек. Я остановилась, поняв намёк. — Не рано ли ты вышла на охоту? Ещё не стемнело, — уныло спросил Эган, подбрасывая в руке второй приготовленный «заряд». Ведьмак устало сидел на высоком камне, вытянув левую ногу. По его неподвижному стылому взгляду я так и не смогла понять, собирался ли он кидать мне булыжник в голову или нет. — Ты был сейчас у темерцев в лагере? — сразу спросила я, подходя к нему и вставая напротив. — Зеррит был, — Эган попробовал перевести стрелки на брата. — Зеррит весь день был у каэдвенцев, — хмуро сказала я, почувствовав, что он пытается что-то от меня скрыть. — Ты его видела? — Видела. Но мы с ним так и не успели договорить. — Зачем ты снова зашла так далеко от лагеря? Может, стоит кинуть тебе в голову булыжником, отшибить память? — Эган акцентировано подбросил камушек на ладони. — Без памяти ты забудешь нас, как Белый Волк, и перестанешь сюда ходить. Ну? Попробуем твою теорию на практике? Он явно пытался намекнуть мне на мою недавнюю истерику, когда я грозилась съездить по нему булыжником. Немного смущало то, что ответить мне угрозой Эган дерзнул только теперь, когда мы с ним оказались без лишнего свидетеля. Ведьмак помолчал, выжидающе глядя на меня. Но я не стала возмущаться, и моё горестное молчание заставило его сменить тактику ведения разговора. Эган мошеннически протянул мне камушек, ожидая, что я попробую его быстро выхватить. Я нарочито медленно подняла руку и столь же плавно переняла у него камушек. Ведьмак смекалисто прищурился. — Ты хочешь, чтобы я передал твои слова Зерриту? — Не только Зерриту. Но и Лето. Вы не должны завтра нападать на Хенсельта. Шеала ждёт, что вы попадётесь в ловушку. Что я помогу ей вас туда привести. Поэтому оставьте Хенсельта. Эган не поверил мне. Ведьмак даже не ворохнулся с места, а взгляд его остался всё таким же неподвижным. — Ты пытаешься придумать новую отговорку, чтобы мы оставили затею избавиться от короля? — спросил он. — Нет. Это правда. Шеала поставила меня перед выбором… либо вы, либо… все остальные. Я не смогла сделать выбор. Я не могу вас оставить. Поэтому я постараюсь спасти всех сразу. Мне придётся. — Что из себя будет представлять ловушка? —… — Ты должна понимать, что в любом случае ведьма отыграется на тебе. Когда она раскроет твой обман, тебе несдобровать. А ты говорила, что не терпишь боли. — Мне всё равно. — Она просто убьёт тебя. — Я всё равно умру. Сомневаюсь, что мне осталось долго жить. Посмотри на меня. Я не могу существовать между двумя реальностями. Скоро я должна буду проснуться. Или нет… Эган долго молчал, не вставая с места. В какой-то момент ведьмак, наконец-то, вышел из своей неестественной неподвижности, неохотно выпрямил спину, будто бы разминаясь, слегка раздосадовано склонил голову, затем с готовностью облокотился одной рукой о колено. — И что ты будешь делать? — спросил он. — Ты же должна будешь иметь в запасе план. Меня немного удивила его взволнованность по моему поводу. Я решила, что он всё же пытается узнать все малейшие подробности. Это значило, он беспокоился о ловушке и всё ещё рассматривал варианты того, как можно было её обойти. Ведьмаки до последнего отказывались не лезть в ловушку. Им не терпелось добыть хоть какого-то веселья в этих затхлых ущельях. — Нет никакого плана, — обречённо призналась я. — Я повторяю — ведьма убьёт тебя. — Лучше пусть она убьёт меня, чем вас. — Кто ты такая, чтобы за нас радеть? — Никто. — Ты нам ничем не должна. Мы тебе ничем не должны. Почему ты так поступаешь? — Я хочу вас спасти. — Ты думаешь, мы нуждаемся в помощи какой-то несамостоятельной девчонки? — Да. Потому что я у вас тут, как неполадка в системе. Я — гангрена, как ты говоришь. И только благодаря тому, что появилась я, у вас возникла возможность остаться в живых. Достаточно будет изменить хотя бы малейшую деталь, чтобы вас спасти. Нужно просто выбрать правильную деталь. Правильное время. Я не верю, что ничего нельзя изменить. Я спасла Мориль… да, я спасла её. Может, мне не стоило этого делать, но мне удалось. Может, она даже уже покончила с собой, но в тот раз я спасла её. Мне удалось. Мне удалось спасти Сайлеса. Из лагеря каэдвенцев. Мне удалось спасти того эльфа, которого хотели съесть тролли. Ещё баронессу. Значит, я могу спасти и остальных. Мне нужно стать сильнее. Но сейчас слишком поздно. Поэтому я готова отдать последнее, что у меня осталось. А у меня ничего не осталось, кроме меня самой. — Гангрена. Вы с Зерритом слишком много болтаете. Ты собираешься рассказывать о нас Белому Волку? — Да. Думаю, он уже и сам догадался. Но я не знаю, где он. Может, в борделе. Думаю, мне стоит подождать, пока он отоспится… — С этого момента можешь делать всё, что вздумается. Но не ищи больше встреч с нами. Даже если тебя будут есть заживо утопцы, мы не появимся. — Вы уходите?.. — Наши дела тебя больше не касаются, — ведьмак встал, и теперь он смотрел вблизи, опустив на меня взгляд. — Этому пора положить конец. — И что? Что теперь? — спросила я, чувствуя, как от боли в горле срывается на шёпот мой голос. — Просто дашь мне вернуться к Шеале? Рассказать всё Геральту? Или убьёшь меня? — Я убиваю чудовищ. И королей. Мне нет дела до никчёмных девушек, — сухо ответил ведьмак. — Совсем?.. — я, правда, была удивлена тем, что он не попробовал выместить на мне злость. Эган напряжённо помолчал, внимательно всматриваясь мне в глаза. Я заметила, что ведьмак поднимает руку, но не стала чураться в сторону. Он равнодушно продемонстрировал мне свои скрещённые в ведьмачий знак пальцы. — И что это за знак? — устало вздохнула я. — Стирает память. Я испуганно уставилась на Эгана. Судя по его суровому выражению лица, он не шутил. — Я такого знака не знаю… — растерянно промямлила я. — Сам придумал, — любезно уведомил меня ведьмак, цитируя мою давнишнюю фразу. — Скажешь мне за это спасибо. — Ну ты и гений… — неуверенно произнесла я. Прежде чем я успела испугаться как следует, Эган щёлкнул меня пальцем по лбу. Я встревоженно ойкнула и схватилась за голову рукой. Но боли не последовало, магии тоже. Ведьмак меня обманул. — Учись, пока я жив, — с этими словами он отвернулся.***
— Где ты была? — накинулась на меня Бьянка. Я не стала растрачивать силы и оправдываться, лишь устало последовала за солдаткой в шатёр. Я ожидала встретить в нём Геральта или Роше, но их так и не было. Зато меня ждал Лютик. — Арья! Неимоверно рад тебя видеть! Вижу, ты уже на ногах. Ты быстро набираешься сил. М? Аппетит уже есть? Хочешь кусочек мяса? Нет-нет, не отнекивайся. Ам-ам. Ты обязательно должна съесть этот кусочек. До чего ты худая стала! Все жилки наружу! От еды я отказалась, мне хотелось пить. Но кроме алкоголя, как выяснилось, питья в лагере не оказалось. Пресная вода была на исходе и уже была погружена на корабль. Я села на ящик возле Лютика. Бард перестал вкушать остатки ужина и печально покачал головой. — Арья, дорогуша. Езжай с нами, — заботливо предложил маэстро. — Куда?.. — я растерянно подняла взгляд, не сразу включившись в разговор. — Разве это важно? Прочь из этих мест. Ты сама говоришь, здесь опасно оставаться. Уверен, барону ты будешь нужней, чем… — Чем Геральту, — закончила за барда я. — Знаю. Но я не могу так трусливо сбежать. — Трусливо сбежать? Не говори чепухи! Фу! Вздор какой-то. Уедем, не будем мешать Геральту и Вернону Роше. Как вижу, ты уже способна выдержать дорогу. Так нечего и медлить. — Я никуда не поеду, Лютик. Я уже стала ключевым персонажем игры. Со мной связаны квесты. — Эм-м… — Прости, я устала, — я закрыла глаза. Лютик ещё какое-то время посидел рядом со мной. Сполоснув руки водкой, он тщательно утёр ладони и пальцы о тряпку и взялся за лютню. Я ждала, что бард начнёт петь, но Лютик так и не произнёс ни слова. Шутливо-воркующая мелодия плавно перешла в трогательный жалостный мотив. Я подумала, что бард просто-напросто не мог определиться с моими чувствами. Я задремала, опёршись плечом о боковой столб. Лютик ещё какое-то время повздыхал, о чём-то размышляя, а потом тихонечко покинул шатёр, оставив меня одну. Я заставила себя очнуться. На улице темнело, небо отсвечивало алыми бликами. Когда я вышла наружу, в лагере громыхал стук. Полоски пытались разбить соседний шатёр. — Ты не видел Геральта? Или Роше? — своим вопросом я вынудила Силаса, ступающего мимо, остановиться. Солдат невнятно указал мне рукой куда-то на горизонт, а потом сказал что-то про лодку. Добавил он и то, что весь день они пытались перекинуть на этой жалкой лодчонке основной груз. Решив, что такого количества информации мне будет достаточно, Силас ушёл по своим делам. Я усердно пораскинула мозгами, и на ум мне пришла одна-единственная лодка. Стараясь не попасть под рушащиеся столбы или под неосторожный взмах руки рабочего, я осторожно миновала грохочущий лагерь и начала спускаться к реке, к тому месту, где оставалась лодка. На тот несчастный клочок бережка, где меня пытался топить Роше. К моему огорчению, никого на бережку не оказалось. Никто даже не стерёг лодку. Наслаждаясь отдалённостью от суеты, я решила спуститься ниже. Мне показалось, что у воды в воздухе стало теплее. Я какое-то время постояла у кромки воды, равнодушно разглядывая противоположный берег, покрытый россыпью костров. Когда я собралась уже подниматься обратно в лагерь, моё внимание вдруг привлекла лодка. Она стояла от меня в нескольких шагах, зарывшись носом в мокрый чёрный песок. Сцепив от холода руки, я медленно подошла к лодке и растеряно встала над ней, в стыдливом исступлении глядя на Роше. Капитан спал. И спал в лодке, очевидно, случайно, ведь о том свидетельствовала его безучастная поза. Он лежал на спине, уйдя низом под сидения, но одну ногу всё-таки решительно закинув наверх, на брусок. Одной рукой он цеплялся за край лодки. Роше выглядел так, будто бы хотел выбраться, но его ударили по голове и он потерял сознание. Может, так оно и было. Я прислушалась и с облегчением услышала, как он глухо похрапывает. Он был живой, и теперь я могла расслабиться. Надевать обратно себе на голову испорченный Шеалой шаперон Роше явно больше не намеревался. Теперь у капитана на плечах сбился на затылке опрокинутый капюшон. Оставлять свою голову неприкрытой он тоже не собирался. Если он ещё не изменял своим привычкам, значит, у него были на то силы. Это меня тоже радовало. Мне захотелось втиснуться к нему под бок, но я решила не рисковать. Я обессиленно села на землю, уложив руки на край лодки и опустив на них подбородок. Смотреть с такой позиции на Роше было вполне удобно, только немного холодно и мокро от песка. Даже во сне он не переставал хмурить брови. Я внимательно начала следить за его поведением. Вначале Роше раздражённо дёргал губой, и я успела испугаться, что ему там снился какой-нибудь эротический сон. Потом он резко мотнул головой в бок и громко ударился лбом о мокрое днище. Я испуганно ворохнулась, ожидая, что он сейчас вскочит, но Роше лишь перестал ворчать во сне и затих, мило упёршись лбом в доску. От прилива нежности я едва не засмеялась в голос. Потом последовало шевеление задней лапкой. Роше поскрёбся ботинком о скамью, тюкнулся коленкой, снова повернул голову прямо, лицом к небу. Ты же моя спящая красавица… комарики за носик не кусают? Роше будто бы учуял мои мысли. Наступило затишье. Я успела несколько раз прикорнуть рядышком. Когда я открыла глаза и снова посмотрела на Роше, у него подрагивали пальцы на левой руке. Я прикусила у себя на предплечье рукав, рассеивая желание к нему прикоснуться. А потом в лагере кто-то завопил. Послышался грохот. Сердитый хор голосов, последовавший за этим, заверил в том, что ничего серьёзного не произошло, и что дело житейское. Но вот Роше проснулся. Проснулся и, не открывая глаз, сразу почувствовал возле себя чужое присутствие. Я нарочно шмыгнула носом, чтобы он меня узнал и успокоился. Роше, не вставая со дна лодки, хмуро посмотрел на меня. Мы помолчали: он — просыпаясь, я — просто радуясь его присутствию. — И долго ты тут восседаешь? — Не засекала время. — Не сиди рядом со мной, как градовая туча. Я занят делом. Я тут вещи укладываю. — Помочь? — в лодке вовсе не было вещей, но я не стала с ним спорить. — Назвалась — полезай, — ответил он. Я сонливо помотала головой, оглядывая берег. — Тут вокруг больше ничего нет, — устало сказала я, поворачиваясь обратно к нему лицом. — Последний мешок картошки остался, — Роше, ленно созерцая вечерние тучки, разгильдяйски мотнул рукой куда-то в сторону. — Где?.. — Тяжёлый мешок. Никак в лодку не лезет. Я потёрла лоб, улыбнулась — до меня дошло. Но подниматься с песка я не стала, лишь обессиленно склонила голову набок, с усталой весёлостью поглядывая на Роше. — Мешок тебя раздавит, — с укором возразила я. — И не такой груз тягал. — Картошка не поместится, не дури. — Я ради темерской собственности потеснюсь, мне не жалко. — Сомнительное удовольствие. Ниже среднего. Роше покидать лодку решительно отказывался, из последней могуты строя вид, что лежание на донышке — это его собственная задумка. — Мне нужно тебе кое-что сказать… — начала было говорить я, как умолкла, раздосадовано прикусив губу. — Та-ак, — Роше явно оставался недовольным тем, что ему необходимо было полусидеть передо мной в такой нелепой позе. Пока он пытался обдумать ситуацию и сесть поудобней, строя из себя занятого капитана «шлюпки», я сосредоточенно пыталась придумать отговорку. Я вдруг поняла, что не смогу ему признаться про ведьмаков. Особенно сейчас. Пусть лучше ему скажет Геральт, или пусть он узнает, когда всё будет кончено. Но самой мне не удастся ему сказать. — Нет. Я хотела не сказать. Спросить. Я хотела спросить, — я смогла переиначить разговор. — Как твоя нога? — Моя нога на месте. — Тебе больно ходить. Роше перестал вставать из лодки, неподвижно сел, невидящим взглядом уставившись перед собой. Он повернулся и с каким-то неуместным вызовом посмотрел на меня. — Откуда это берётся в твоей голове? Вся эта херь. — Какая херь именно? — Сведения. Ты не можешь быть во всех местах одновременно. Как у тебя это получается? Как это у тебя происходит? Наверное, он принял меня за оракула или предсказательницу. Могу представить, какие тревожные чувства он испытывал всякий раз, когда я выдавала ему подробности его личной жизни на раз-два-три. Я решила не портить свою легенду и пожала плечами, вздыхая: — Так и происходит. — Ты говорила про кошмары, — он прекрасно помнил всё, что я ему когда-нибудь рассказывала. — Ты видишь это, когда насапываешь? Когда дрыхнешь? Поэтому ты и не можешь спокойно спать? Я горестно помолчала, не став говорить ему, что единственный, кто взаправду неспокойно спит из нас двоих, так это он. — Не совсем так, — ответила я. — Наоборот. Для меня это — сон. Ты для меня сон. И когда я засыпаю, я оказываюсь в настоящей жизни. Все эти кошмары — настоящие. Они сильнее всякой действительности. То, что я лежу в больнице. То, что они погибнут. Даже Ним. Поэтому теперь я не хочу просыпаться. Сон стал для меня единственным местом, где я хочу оставаться. Захочу, если мне удастся всё исправить. Во всяком случае, я хочу попробовать. Не понял? Ничего ты не понял, Вернон. Ну, и не надо. Тебе своих кошмаров хватает. Я права? — Ты права. Я по-прежнему не понимаю и половины твоего бреда. Дьявольщина, я должен разобраться в твоём бреду. Начни сначала. — Я ничего не буду начинать сначала. — Когда тебя вытащили на корабль, ты уже знала меня. Значит, в твоём настоящем… «кошмаре» мы были знакомы, — спросонок Роше никак не удавалось сладить с мыслями. — Вот же мозгоёбство. Ещё раз. — Мы не были знакомы в моей реальности, если ты об этом. Тебя там даже не существует. — Так. Вот и объяснение тому, что ты юродивая. А ты молодчага. Любая другая уже давно сошла бы с ума на твоём месте. Ты же всё ещё способна себя отчасти контролировать. — Спасибо, очень лестно слушать. — Ты мне так ничего и не скажешь. Чтобы отчасти успокоить Роше, я попробовала придумать для него свой диагноз: — Ладно. Всё. Я просто вижу сны. Ничего в них не разбираю. Неясные сны. Я только чувствую. Только плохое чувствую. Видения, сны — называй, как хочешь. А тебя я сильнее всех чувствовала. Это больно было. Я чуть со скалы не сбросилась, когда очнулась. — Какой ещё, блять, скалы?.. — В Вергене. — И вот, сука, только меня и чувствуешь? — Да. — Ага. Я тебе… отсвечиваю? Даже на расстоянии? Поэтому? — Да… — И что же ты там такое невъебенное учуяла? — Роше, кажется, уже жалел, что завёл этот разговор. Мой бред начинал вызывать у него опасения по поводу моего психического состояния. Я помолчала, устало прикрыв глаза, попробовала вспомнить. Мне хотелось рассказать ему. Про ведьмаков хотелось рассказать, про свою жизнь хотелось рассказать, про то, что со мной случилось в Вергене рассказать. Про то, что я его сон видела, хотелось рассказать. Но это бы его добило. Всё разом. — Если скажу, ты больше не захочешь, чтобы я оставалась рядом, — призналась я. — Потому что какому человеку понравится, когда чужие ему в душу лезут? Но я не хотела. Прости. Я не нарочно. — Ты всё делаешь не нарочно. По своей дурости только. — Но тогда был последний раз. Я о тебе больше ничего не узнаю. Обещаю. Можешь жить спокойно. — Дьявольщина, вот сейчас от сердца как отлегло, ты не представляешь, — он фальшиво положил руку на сердце. — Я уже говорил, что мне не стоило с тобой спать? Перекинул на тебя вшей. — Каких ещё вшей?.. — удивилась я. — Теперь я понял, почему с тобой я отсыпался, — Роше пытался говорить нарочито громко, с наигранной интонацией, но я видела, что он едва сдерживается. — Я стряхивал на тебя свои сны. Бросай мне тут виниться. Юродивая. Пришла она со своей никчёмной повинной… Не помня себя, я изумлённо смотрела на него. Он только что признался, что он высыпался, когда я была у него под боком. А ещё ловко перетянул всю вину за то, что я проникла ему в душу, на себя. От ударившей любви у меня едва не случился вырубон. — Дьявольщина, мне тебя не то, что трогать нельзя, мне с тобой находиться рядом недопустимо, — огрызнулся Роше, резко вставая. Я не выдержала и слабо хихикнула, вставая следом. Улыбка у меня вышла нездоровой, и это взволновало Роше ещё больше. — Ты, как изъёбистая дорогая цацка, которую не так повернёшь, так разломаешь нахуй, — не унимался он. — Тебя барковкой перешибить. — Ага, ты ко мне и так, и сяк, а я на тебя с амбицией, — я вспомнила слова Одрина. — Какие ещё амбиции? Погляди на себя, сикалка, какие у тебя могут быть амбиции? Дьявольщина, что ты тут вообще забыла? Стращала, что мне придётся спасать тебя от ведьмы, а сейчас, как ни в чём ни бывало, ходишь за мной. Сбоку припёка! Я перестала улыбаться и начала серьёзно следить за тем, как Роше ногой откапывает песок под днищем лодки. Темерец выспался и готов был снова всю ночь заниматься контрабандной перевозкой собственных вещей с берега на корабль. — Я не могла найти Геральта, — сказала я. — Сегодня он у нас на побегушках у Хенсельта. Снимает с него проклятие. Зачем тебе вообще Геральт? — Нужен. — Не нужен. А ты… Раз ты и без того валандаешься, тащи сюда вещи. Займись делом. — Я должна вернуться. — Куда ты должна вернуться? — с деланной свирепостью спросил Роше. — К Шеале. — Ты никому ничего не должна, — он серьёзно помолчал, а затем неловко добавил: — Ну, за исключением Темерии. Я вспомнила слова Эгана. Они все ошибались. Я слишком многим им всем была обязана. Я отвлеклась от мыслей и снова вернулась своим вниманием к Роше. Он выглядел вполне серьёзным, а его резкие движения и быстрая сноровка больше не оставляли мне сомнений, что былой капитан выспался и готов теперь был плыть на своём маломерном судне спасать заждавшуюся его Темерию. — Я же говорила, что тебе надо только поспать, — утомлённо выдохнула я. — Я не спал. — Ты лежал в лодке… — Я думал. — Долго думал? — Нет. Недолго. Я достаточно умный, чтобы быстро всё надумывать. Ты что полагаешь — у меня есть время лежнем в лодке лежать? — Так ты… Ты что-то придумал? — меня захватило волнение, я шагнула вслед за ним, пока он возился на берегу с канатом, вытаскивая его из-под днища. — Так это же замечательно. — Если замечательно, тогда похвали меня, — он бросил на песок освобождённый канат и взглянул на меня. Мы напряжённо посмотрели друг на дружку, оба немного смущённые его неестественной просьбой. — Похвалю, когда всё закончится, — спокойным голосом ответила я, чувствуя себя при этом просто паршиво. — Так что ты придумал? Роше порывисто вскинул на голову одной рукой капюшон, отвернулся, вновь увлекаясь своим показным делом. Ответил он мне не сразу, и по его голосу я догадалась, что он остыл, когда, наконец-то, решил мне сознаться: — Я ничего не придумал. — Гений. За что тебя хвалить? За попытку? Ты хотя бы пытался? Нет. Ты не пытался. Если бы пытался, то обязательно что-нибудь придумал. А так ты ничего не придумал. — Потому что здесь нечего придумывать, — разозлился Роше. — Как только откроют гавань, мы покинем это место. С боем, если потребуется. Только их тут тёмная туча, нас — горсть. — А что заговорщики? Все эти феодалы? Они отказались предоставлять помощь? Роше закончил облюбовывать лодку, подошёл ко мне. Его сердитое выражение лица свидетельствовало, что он готов был продолжить разговор, увлёкшись темой, но, взглянув на меня вблизи, капитан ссажено умолк. И вновь мы оказались вынуждены стоять, с непониманием поглядывая друг на друга. Но общаться мысленно нам с ним всегда было тяжело. Мне пришлось судорожно искать причину его заминки. Я отвела взгляд, приходя в себя, посмотрела на небо. Тут же слабо вздрогнула, когда лицо мне окропили дождинки. Погода стремительно портилась, и я уже даже успела промокнуть и продрогнуть, стоя на ветру. — А вот и дождь, — я утомлённо провела ладонью по лицу, утирая размытые капли, как слёзы. — Пойдём, — с этими словами Роше ступил вперёд, едва останавливаясь и оборачиваясь на меня. До лагеря от берега расстояние было не столь велико, чтобы растрачиваться на ходьбу. Но в тот момент я жалела, что напоследок перед нашим расставанием нам удалось пройти рядом вместе так недалеко. Мне казалось, что впервые за долгое-долгое время я, наконец-то, почувствовала себя спокойно. Просто ступая рядом с ним плечом к плечу, устало смотря перед собой на землю и не говоря ему ни слова. Навстречу из лагеря уже спешили солдаты, волокущие за собой поклажу. Дождь разыгрался вовсю, и серая поволока непогоды стирала и размывала очертания, глушила голоса. Роше, не дожидаясь встречных вопросов, отдал необходимые распоряжение. У солдат-грузчиков секундно отпали всяческие вопросы, и они увереннее принялись за работу. Из-за ливня и плохой видимости у Полосок появилась возможность перекинуть на корабль значительную часть груза, оставаясь незамеченными. — Иди, не мокни больше на улице, — я почувствовала, как между лопаток мне кладётся его ладонь, прижимающая мокрую ткань одежды, слишком лёгкой для такой холодной погоды, мне к спине. Я вздрогнула, не сразу узнав его заботливое прикосновение, но когда я обернулась к нему, Роше уже ступал от меня прочь. — Чёрт тебя подери, Арья, чего ты тут встала, как вкопанная? Меня вовремя отыскала Бьянка. — В тебе ни кровинки тёплой не осталось. Ну, повернись-ка, — солдатка похлопала меня по лицу, вынуждая повернуться к ней. — Вот так. Очаровательно. Очнулась? Не спи на ходу, замёрзнешь. Идём. Вот же чёрт. Бьянка ухватила меня под руку и сердито повела меня вон с места. По пути мы едва не столкнулись с Мартином, и тот не преминул обругать соратницу за лодырничество. Бьянка так жёстко послала солдата, что тот, прихватив под мышкой сундук, поспешил покорно ретироваться. В шатре, в который закинула меня Бьянка, уже ютился Сантьяго. Завидев меня, барон, забыв о всяком деле, поскакал мне навстречу. На голове у него всё ещё держалась шляпа, а на носу были воздеты профессорские очки. Я слабо встретила его объятия, а после бессильно покачнулась, опираясь о руку барона. Сантьяго, быстро сориентировавшись с ситуацией, мужественно подставил мне плечо. С его помощью мне удалось добраться до сидячего места. — Чёрт возьми! — выругалась Бьянка, окидывая пустой шатёр сердитым взглядом. — Куда они разбегаются?! Солдатка быстро вышла, пригнувшись на входе. Я приветственно протянула канючащему барону свою руку, позволяя ему потереться о мой рукав щекой. — Ну, как ты тут? — спросила я. Сантьяго, удивлённо заслышав мой голос, тут же приободрился. Сев возле моих колен в обезьянью позу, барон начал показывать мне профессорские очки. Мне потребовалось какое-то время и вся моя юродивая смекалистость, чтобы, наконец-то, понять, что пытался поведать мне мой лохматый друг. Очки с тёмными стёклами позволяли ему спокойней ориентироваться на местности, ведь будучи псом, он тоже воспринимал мир чёрно-белым. Так что мои очки уберегли его от ярких, надоедливых цветов, мутящих его рассудок. Я усомнилась, что причиной, портивший его голову, были только цвета вокруг. — О, это прекрасно… — покивала я. — А что с твоей речью? Так и собираешься мычать всю жизнь? Попробуй сосредоточиться. Давай, повторяй за мной — до-ождь. — Оы-ы… — Молодец. Видишь, почти получилось. Вернулась Бьянка. С шумом и фортелями толкнув в шатёр кудахчущую баронессу, солдатка ступила следом, преграждая ей выход. — Что такое?! Что тако-ое?! — возмущалась Жозефина. — Зазноба, оставь меня в покое! Ух-х! Руки прочь от меня! Не смей меня толкать! Хамка! — Будьте так любезны оставить мальчишку в покое! — рявкнула Бьянка, и умолкнувшая баронесса едва не снесла яичко. — Он занят делом! Сидите здесь и не высовывайтесь. Хватит шнырять под ногами и тарахтеть без умолку. Займитесь лучше Арьей. — Бьянка… ты видела Геральта? — спросила я, прерывая ругань. Солдатка неловко умолкла, с растерянным недовольством посмотрела в мою сторону, а потом вдруг снова обратилась к баронессе: — Ещё раз… ещё раз попадётесь мне не вовремя, клянусь богами, я придушу вас собственноручно! Бьянка наглядно показала, как она сцепит пальцы вокруг шеи баронессы. Жозефина, вытянув изумлённо распахнутый рот, отшатнулась, робко прижав к груди ручонки. — Ах! Какое варварство! Такое! На человека-а! — Уф-ф… — заворчав, подобно Сантьяго, Бьянка вышла вон из шатра. Баронесса, недоверчиво выждав, пока солдатка отойдёт от шатра на почтительное расстояние, сызнова активизировалась. Всплеснув ручонками, она бросилась ко мне. Отогнав прочь от моих ног своего мужа, Жозефина уселась возле меня на ящичек, крепко взяла мои ладони в свои и начала тревожно причитать, то и дело утирая мне капельки влаги с лица: — Ох, Арья, милочка! Что же это такое с тобой делается? Ту-ут тако-ое целый день! Тако-ое! Я, о-ох, не понимала, что происходит! Ты исчезла! Я так перепугалась! Ой! Уй! А ты! Злостный кощей! Во-он! — баронесса попробовала отослать мужа из шатра, но барон упрямо уселся на земляном полу и презрительно косил на жёнушку недовольный взгляд. — Вы так и не помирились? — спросила я. — Помирились?! А-ах-дах-дах! Не бывать этому! Об этом и думать нечего! Этот номер не пройдёт! Ох-хо! Сколько лет я мирилась с его кобелизмом! Прощала ему всё-о! До-до-дах! Кхм. А он? Чем он отплатил мне, подлый изменник?! Он разрушил мою жизнь! Нагадил мне в душу! Наследил своими грязными лапищами! — У вас есть возможность начать жизнь заново, — усомнилась я. От скачущего громкого голоса баронессы у меня начинала раскалываться голова. Я продрогла, и меня начинало нещадно трясти от холода. Жозефина, высказав ещё парочку упрёков в адрес своего мужа, вдруг заметила моё холерическое состояние. Вскочив с места, маленькая вздорная дамочка начала носиться по шатру, отыскивая для меня подходящие вещи. Укутав меня с головой в какую-то пыльную вонючую накидку, Жозефина решила, что самое время сменить амплуа: — Арья, милочка. Расскажи мне, что с тобой случилось, — серьёзным деловитым голосом потребовала она. — Это так странно… — я жалобно улыбнулась. — Разговаривать с тобой и слышать твой голос в ответ. Я привыкла, что ты ничем не можешь мне ответить. Жозефина с горем пополам рассмеялась, горделиво вскинув голову и уставив при этом руки в бока. — Хо-хо, отныне придётся привыкать… Я не намерена больше молчать. И я не оставлю тебя в беде, милочка. Ты столько для меня-а сделала, что я перед тобой в непл-пла… Кхм. В Долгу. Сантьяго с недоверием прислушивался к нашему разговору, никак не в состоянии уловить его суть. Он упорно выслушал, как мы обсудили инкуба, дракона, краснолюдов, и в полнейшем недоумении уставился в стенку шатра, пригорюнившись. — Милочка, так ты… любишь его? — Жозефина заботливо коснулась моей руки. — Я просто хочу, чтобы все были живы. Мы обе отвлеклись на барона. Поднявшись с пола, Сантьяго, силясь удержать человеческое хождение, гвардейским шагом ринулся к выходу. — Куда ты пошёл, оглоед? — возмутилась баронесса ему вслед. — Каков! А! А? Каков, погляди-ка на него, пошёл… На пороге у Сантьяго с головы слетела шляпа, но он не стал даже останавливаться и подбирать её. Вместе с Жозефиной мы в недоумении переглянулись. Наверное, у нас обеих в тот момент возникло подозрение, что барон пошёл докладывать Роше о нашем разговоре. В таком случае я не стала бы его останавливать. Вот только как бы это выглядело со стороны: Сантьяго, который в состоянии издавать только монструозные мыки, пытающийся нажаловаться на меня темерцу. Всё-таки барон покинул нас по другой причине. — Вы должны уезжать отсюда. Вместе с Лютиком, — я повернулась и проникновенно посмотрела на Жозефину. — Вам опасно здесь оставаться. — Как же! Ни в коем случае! — возмутилась баронесса, встрепенувшись. — Я-а… собираюсь остаться с тобой! Да-да! Я начинаю новую жизнь. С меня довольно трусости! — Мы все должны отсюда выбираться. Но корабль Синих Полосок не пускают каэдвенцы. А вот у вас с бароном и Лютиком есть возможность отсюда уехать. Уверена, Лютик уже собирается в дорогу. — Хм… пуститься в дорогу с этим обаятельным менестрелем? Хм-хм. Как же! Нет, милочка, я считаю своей обязанностью остаться с тобой и… Я покачала головой, не спуская с неё отчаявшегося взгляда, и баронесса жалобно умолкла. — Ты сказала, что передо мной в долгу, — произнесла я. — Да что ты! Несомненно! — Тогда вот моя единственная к тебе просьба. Бери своего мужа и… — Ой ли! — возбухнулась расколдованная приятельница. — Бывшего мужа. — Бери своего бывшего мужа, и уезжайте отсюда в безопасное место. Вы многое пережили, уверена, вам удастся уберечь себя. С вами будет Лютик. Он не даст вам пропасть. — А! Но… — Ты передо мной в долгу. И вот моя просьба. Уезжайте отсюда. Завтра. Жозефина долго хранила горестное молчание. Бережно огладив меня по голове, баронесса легонько обняла меня за плечи. Я услышала, как она жалобно чмыгает носиком. — Ох, милушка. Подружка ненаглядная. Мне так жаль, что ничем не могу… не могу тебе помочь. Ты должна беречь себя. Я убеждена, твой Верно́н Рошелье, — имя его она произнесла с гнусавым французским прононсом, — не даст тебе пропасть. Но ты всё равно не роняй рук! Не роняй! — Не буду… — усмехнулась я, тронутая её чувствами. — Приличные девушки не ходят с мечами наперевес, — всхлипнула баронесса. — Но ты, милочка, исключение. А что насчёт твоей просьбы… Ах! Да! Безусловно. Я сделаю всё, как ты мне говоришь. Я утащу этого кощея за хвост! Он у меня получит! Получит! Во-от я ему покажу, если будет сопротивляться! Утащу, а дальше — скатертью ему дорога! В то время как Жозефина заверяла меня в том, что обязательно выполнит поручение по увозу мужа из борделя, я отрешённо вслушивалась в глухие звуки с улицы. Ливень угас, и теперь отчётливо были слышны перекликающиеся голоса солдат. Мне пора было возвращаться в каэдвенский лагерь.***
Я шла из последних сдерживаемых сил. Прогулка моя слишком затянулась, а я оказалась неприспособленной к дальним походам. Мне мерещилось, что внутри у меня вновь началось кровотечение. Ситуация складывалась не самым удачным для меня образом. Я истощила все свои силы, обошла все возможные окрестности, потратила столько драгоценного времени, а Геральта так и не нашла. Единственное, что я успела сделать за тот вечер, так это предупредить Зеррита и Эгана о ловушке. Мне пришлось остановиться, ведь я едва не упала на землю. Я зажмурилась, обхватила себя руками, попробовала дышать ртом, справляясь с болезненными спазмами. Каэдвенцы, бродяжничающие в округе, крысили на меня недовольные, подозрительные взгляды. И вдруг я с отчаянием поняла, что не доберусь до шатра чародейки. Упаду, обессилев, прямо здесь. Может, это было бы даже к лучшему. Шеала убьёт меня во сне, пока я буду без сознания… — Скверный денёк у нас обоих, как я погляжу. Я тяжёло подняла взгляд и увидела подходящего ко мне Геральта. Не веря в явление чуда, я нокаутировано промолчала. — Тоскливое начало осени, — наигранно вздохнул Геральт, деловито скрещивая на груди руки. — Маги, должно быть, экспериментируют с погодой. Изменяют мир. Добром это никогда не кончается. Я попробовала улыбнуться в ответ, но мне не удалось. У меня дрожали губы. — Геральт… где ты был? — О, у меня было полным-полно дел, — со скромным энтузиазмом начал рассказывать ведьмак. — Сегодня выполнял заказ на ведьмино проклятие. Король за выполнение работы обещал полкоролевства и дочку в придачу, но в итоге ограничился скромной благодарностью на словах. Но здесь, честно говоря, ничего особенного. Дела, связанные с работой. А вот что может показаться тебе интересным, так это то, что сегодня я встретил своего старого приятеля. Знаешь, мы с ним отлично побеседовали. — Гер, мне надо… тебе сказать. — Представляешь, — ведьмак пропустил мои слова мимо ушей, продолжив: — в ходе нашего разговора выяснилось, что ты у нас общая знакомая. Он так дельно о тебе отзывался, говорил, что ты неплохо проводишь время с его коллегами. Я растерянно уставилась на Геральта. У меня складывалось впечатление, что ведьмак мне чем-то хвастался в тот момент. — Какими ещё коллегами? Геральт, постой. Это важно. Мне надо тебе ска… — Не перебивай папочку. Папочка огорчён и очень зол. По папочке не видно? — Чего?.. — Слово за словом, — решительно продолжил Геральт, — мы всё обговорили. Выпили за встречу. А потом решили. Решили, что петрушка в хозяйстве пригодится. — Какая ещё петрушка, Гер? — я покачнулась. — Гер, мне плохо. Я не дойду… Какая ещё петрушка? Геральт строго уставил руки в бока, слегка наклонился ко мне вперёд, удерживая на мне свой внимательный отсвечивающий в темноте взгляд. От удивления я даже прекратила хворать. Вполголоса ведьмак сердито произнёс: — Собачья петрушка.