Часть 1
3 июля 2016 г. в 10:44
— Что читаешь, Михаил Юрьевич?
— Свод законов начала XXI века.
— Зачем?
— А затем, что по этим законам наши собрания сочинений скоро запретят.
Если конечно кто-то их прочитает.
Точнее — если их прочитают те, кто знает законы, поддерживает их и следит за их соблюдением.
— Наши запретят? Да нет, не может быть.
Мы же — классики. Нас не запретят.
— Ну, если не запретят полностью, то уж точно запретят часть произведений.
— Да почему? За что их запрещать?
Мы же сеяли разумное, доброе, вечное!
Чувства добрые в людях пробуждали.
— Именно за это, Николаюшка.
Потому что наше представление о разумном добром и вечном не совпадает с представлением законотворцев.
— Ну всё, хватит нас огорчать. Не может такого быть, чтобы русских классиков запретили.
— Ты сначала закон-то почитай, а уже потом говори, что нас не запретят.
— Ну и что могут запретить? — не выдержал Достоевский, жаждущий услышать что-то конкретное.
— Да много чего.
Вот, например, ты, Фёдор Михайлович.
— А я-то что?
— А то, что твои «Дневники писателя» с их публицистикой нарушают законы.
Потому что ты посмел говорить о том, что некоторые обычаи — античеловеческие.
А это — нарушение закона.
А ещё ты постоянно говоришь, какой хороший русский народ.
А это ещё большее нарушение.
— Ну и что? Много кто критикует обычаи и говорит о хорошести русского народа.
И обычаи русского народа тоже много кто критикует.
— А тут такое дело:
что положено Юпитеру — не положено быку.
— Ерунда. Русский народ много кто поливает грязью — и ничего им за это нет.
— Ну ты и сравнил. Наивный ты всё же, Фёдор Михайлович. А вроде бы Скорпион.
Ведь, по мнению многих, ругать русский-то народ можно и нужно! Типа — это прогрессивно и всё такое.
А вот русским ругать других нельзя.
— Ладно тебе, не трогай Фёдора Михайловича.
Не зли его. Знаешь же, что Достоевский только поначалу терпеливый. А потом срывается, когда ругают его любимый русский народ.
— Ну хорошо. А ты, Тютчев, сам-то тоже хорош. У тебя тоже вся гражданская лирика русофильская какая-то.
А это — тоже нарушение.
— Да с чего бы это? Я же не говорю о нелюбви к нерусским. А только о любви к русским.
— Ну вот и состав нарушения!
Если ты любишь русских — значит, считаешь их лучше прочих.
— Чепуха.
— Это для тебя чепуха, а для ревнителей и завистников — нарушение.
Они отлично поняли твою мысль в твоём «о слово русское родное».
Так что не отвертишься — жди запрета на цитирование этого стихотворение.
— Да пустяки. Запретят так запретят.
— Зря ты так. Это же плохо для русских.
— Я о себе не слишком высокого мнения.
— И зря.
— Главное — чтобы Наше Всё не запрещали.
— Ха. А его-то первым запретят.
— Пушкина-то? Не может быть. Это же солнце русской поэзии.
— Запретят-запретят.
Уж как минимум «Клеветникам России» запретят.
Он там назвал кое-кого кичливым, то есть высокомерным.
А ещё сказал, что остальные — трусливы и завистливы и ненавидят Россию и русских за то, что они не дрожали перед завоевателем, а победили его.
Да ещё и назвал его волю наглой.
Так что запретят.
И не только это, но и многое другое. У него половина творчества нарушает новые законы.
— Всё это очень серьёзно, — заявил Лев Гумилёв. — Запрет национальной классики — это атака. Это угроза выживанию нации.
— Кстати, Лев Николаевич, ваша теория этногенеза — вообще нарушает сразу несколько законов.
Тем более с её понятиями антисистемы и химеры, с описанием роли родного ладшафта.
— Я в курсе. Но это важно уже не для меня, а для нашего народа.
— Не паникуйте, господа, — вмешался Михаил Юрьевич. — Нас и запрещать-то не надо.
Нас и нашего творчества никто не боится.
И на то, что мы нарушает законы, никто не обратит внимания.
— Почему?
— Потому что народ всё равно нас не читает.
Спасибо школе. — Благодаря замечательной манере знакомства с нашим творчеством народ ненавидит нас с детства.
И благодаря тому, что в школе не проходят наши самые яркие гражданские произведения.
И почти никто нас не читает после школы. И не перечитывает.
Так что нас отлично обезвредили и отгородили от народа способом преподавания в школе.
Да и сам народ не особо нами интересуется.
— Какой ты оптимист, однако, Михаил Юрьевич.
— А то. — «Прощай, немытая Россия»…