***
– Что это? – спросила девушка, разглядывая зелёный блокнот в своих руках. – Это дневник, Хельга. Отныне ты будешь записывать свои мысли каждый день и не стихами, дорогая. Хальга подняла, ярко контрастирующие, со всем своим внешним видим голубые глаза на женщину в сиреневом деловом костюме. Та сохраняла невозмутимое лицо, будто сказала что-то само разумеющееся. – Зачем? – Чтобы тебе стало легче. Высказывание своих мыслей на бумагу помогут разобраться тебе с кашей в твоей голове, – начала объяснять женщина, – Ведь это сделать можешь только ты, Хельга. Я ведь не могу залезть к тебе в голову и навести там порядок. – Мда, было бы не плохо, – усмехнулась девушка, – Значит, я должна просто записывать свои мысли? – Да, Хельга. Записывай. Записывай. Записывай. Записывай.***
Звон надоевшего за столько лет будильника оповестил о новой трудовой неделе. Понедельник. На часах семь часов утра, прямо под ляжками что-то твёрдое и неудобное, на голове гнездо, а простынь вымазана в нечто красное. Месячные. "Прекрасно! Грёбаный понедельник наступил, так как я не умерла во сне, захлебнувшись слюной. От этой участи меня спасла моя подушка, которая всё впитала. Спасибо, дорогая! Ко всему прочему ночью начались месячные, от чего я проснулась вся в крови, а это доказывает, что я не залетела от Сида Гифальди.P.S. Приятного чтения, доктор Блисс."
– Хренова школа! Хреновы дети! Хренов Гифальди! – Драла глотку Хельга, натягивая при этом джинсы и серую кофту. – Я покажу ему, как трахать меня, когда я не в состоянии даже слово вымолвить! Чёртов извращенец! Схватив рюкзак, девушка спустилась по лестнице на первый этаж. Утро на удивление выдалось тихое, без извечного ора Большого Боба, который каждый день пытался растормошить свою жену, после очередной пьянки. Боб Патаки находился в командировке, а это означало, что на завтрак у младшей Патаки - бутылка пива и рыбные закуски, оставленные собутыльниками Мириам. Хельга любила дни, когда Боба не было дома, в такие дни мать закладывала за воротник при каждом удобном случае, что позволяло младшей дочери так или иначе стащить пару бутылок пива или чего покрепче, если у той совсем лыко не вяжет. В кухне царил настоящий хаос, наводящий на мысль, что в этом доме давно никто не живёт. На полу, да и, в общем-то, по всей кухне валялись стеклянные, зелёные бутылки из-под пива и вина, и прозрачные от противной водки, после которой неприятно жгло в горле, а после она попадала в желудок, сладко обогревая все внутренности и душу. На кухонном столе валялось тело неопределённого пола – настолько было залито лицо алкоголем. В руках оно держало не начатую бутылку хмельного напитка. Подойдя к неопознанному объекту, блондинка разжала опухшие пальцы на руках и взяла бутылку в свои руки. На секунду Хельге показалось, что это человек умер от передозировки спирта, но тот замычал во сне, давая понять, что труп Хельга увидит не скоро. Благополучно забыв про закуску, Патаки вышла из дома. Прохладный, свежий ветер дул в лицо. Иной погоды она и не ждала, учитывая, что ночью был ливень, а сейчас всё ещё продолжало моросить. И эта морось неприятно капала на бледное лицо, из-за чего приходилось вытирать его рукавом кофты. Оставалось перейти один переулок до автобусной остановки, где синий, старый автобус с пыльными сидениями, под которыми можно найти не только приклеенную туда жвачку, но и использованный презерватив, должен будет довезти её до места, где рутина её жизни опять и опять будет толкать тощую девицу на необдуманные поступки. Переходя дорогу в неположенном месте, да ещё и с банкой пива, Патаки думала о том, чтобы её задержали, отвезли в участок и составили протокол. Семнадцатилетний подросток переходит дорогу в неположенном месте и распивает алкогольный напиток по пути в школу. Стинки, школьный уголовник, точно бы обзавидовался сразу двум нарушениям. У самого кишка тонка, просто идти по городу и курить. Щёлк. Воспоминания о Стинки подтолкнули её на гениальную мысль, которая сейчас лежала в рюкзаке. Сняв одну лямку с плеча и продолжая свой путь к остановке, Хельга словно шахтёр, погрузила свою руку в бесконечные залежи содержимого своего рюкзака. Ей попадалось всё кроме сигарет: карандаш, тетради, что-то похожее на носок, зажигалка, наушники, телефон, ключи от дома, запасные ключи от машины Боба, складной нож и даже вилка, но не сигареты. Вспомнив про потайной карман, она вытащила из него пачку самокруток, который её научил делать три года назад один мамин приятель, который впоследствии овладел ею, изрядно до этого выпив. Не придав этому воспоминанию никакого должного значения, Патаки запрыгнула в автобус, который прибыл ровно в положенный срок, не успев даже поджечь сигарету. Зайдя в разваливающийся автобус, девушка заметила знакомую торчащую голову на заднем сидении. Окинув взглядом остальных пассажиров, она облегченно вздохнула, не видя среди них знакомых лиц. Волнение тут же отступило, потные ладони начали высыхать, а лицо из румяного, превратилось в бледное, как мел. Все переживания оказались пустым отголоском шизофренической души, которая каждый раз заставляла истерически кричать и напиваться в хлам. Невозможно было привыкнуть к не изменчивости и постоянности бытия жизни. Это всё казалось затишьем перед бурей, которую она всё пытается поднять, но каждый раз кто-то появляется со шлюпкой и вытаскивает её бездыханное тело из холодного оцепенения. Но сколько бы раз её не спасали, она всегда будет холодна к этой спасательной шлюпке, которая приветливо ей улыбается, обнажая белые зубы с брекетами. – Привет, Хельга. Как ты? – Привет, нормально. Сам как, Брейни? – садясь рядом, спросила блондинка, протягивая остатки пива соседу. Брейни промолчал, бездумно пожав плечами, принимая холодный напиток из ледяных рук. Он не особо любил пить, в отличие от Сида или же Стинки, которые были заядлыми собутыльниками младшей Патаки. Он даже уверен, что на одной из вписок они оба её трахнули, пока та была в отключке или просто не в состоянии сопротивляться. После каждого такого раза она пропадала на месяц, а после, как ни в чём не бывало появлялась в школе. По правде говоря, он и сам один раз жахнул её. Это было полгода назад на вечеринке у Ронды Веллингтон-Ллойд, школьной королеве. Но школьные кладовые под лестницами и пропитанный сифилисом туалет, знавали её под другим именем, который никто вслух не решался произнести, так как деньги её отца играли здесь далеко не последнюю роль. Эта жгучая брюнетка всегда была той ещё стервой, и все знали это без исключений. Но тощего паренька она не особо привлекала, пусть та и была с отличной сочной фигурой. Его гормоны бушевали при виде неаккуратно собранных на затылке белых волос, бездонных голубых глаз и вечно грустной улыбке, которая сменила злобный оскал с пятнадцати лет. Её торчащие коленки, выпирающие ключицы и грудь, которая была видна под этой кофтой, так как лифчика эта особа не носила, безумно нравились ему. А её глубокий вдох сносил ему крышу, покрывая пеленой тумана бедный разум. Но влечение к телу Патаки было поверхностным и объяснялось лишь биологическими потребностями. Брейни манила её неизведанная, глубокая душа, пусть Хельга и считала иначе. Разве может человек иметь скудную душу, когда написанные им стихи прекрасны, а читаемые вслух монологи хочется записать на диктофон, но вместо имени Арнольд вставить Брейни. Но парень ничего не мог поделать с чувствами других людей. Он понимал, что Хельга пьёт, чтобы забыться, не помнить ни его изумрудных полузакрытых глаз, ни волос цвета пшеницы и всегда доброй улыбки. Возможно, встреть Хельга в тот день не Шотмена с зонтом, а его, Брейни, всё было бы иначе. – Пока, – сказала она ему, выпрыгивая из автобуса. – Увидимся, – прошептал Брейни, провожая взглядом удаляющееся тело, и направляясь в здание школы. Парень знал дальнейший путь Хельги. Сейчас она пойдёт на задний двор школы, где выкурит всю пачку самокруток. Придёт на литературу, а потом свалит домой. По дороге зайдёт в захудалый бар, где не просят паспорта, и пропустит по рюмашке, другой. Пойдёт домой и будет спать без задних ног и в школе не появится. Или же переспит с каким-нибудь горячим парнем в машине, а после даже не перезвонит ему. Так же он знал, что их пути расходятся сразу после приезда в школу и этого Брейни изменить не мог. Простившись с якобы другом, Патаки младшая направилась на задний двор школы, где все старшеклассники прогуливали занятия, попивая пиво, куря травку или просто занимаясь сексом в кустах при хорошей погоде. Никто их не останавливал, так как новому директору было глубоко до сраки, что происходит на заднем дворе. Старые, давно требующие покраски турники и такие же лавочки. Два стола, где иногда ещё обедает мелкота, были выкрашены в болотный цвет, что наводило мысли о чём-то явно коричневом какого-либо человека, у которого проблемы с пищеварением. – Ба! Посмотрите, кто вернулся! – Заголосил Сид Гифальди, привлекая внимание всех прогульщиков. – Как ты, Патаки? – Спросил парень, подходя ближе. – Отвали, придурок. – Отрезала Хельга, не желавшая иметь что-то с ним, по крайней мере, в трезвом виде. Она собиралась было подойти к Джоханссену и стрельнуть обычной сигареты, но быстрый рывок за руку в сторону не позволил ей это сделать. Её нос уткнулся в накаченную грудь одноклассника забитую многочисленными татуировками, которые плохо скрывала тёмно-зелёная боксёрка. – Какого хрена, Гифальди? – Вырывая руку, спросила Хельга, поднимая глаза на лицо итальянца. – Тебя месяц не было в школе, как раз после того случая на твоём прекрасном ковре. Глаза блондинки расширились. Неужели она рассказала ему, когда была пьяна. Нет. Не может быть. Паника накатывает, и взрыв эмоций вот-вот нагрянет, как гром в ясный майский день. Плавный, глубокий вдох и протяжный выход, опять вдох, выдох. Её грудная клетка то опускается, то поднимается, приковывая к себе взгляд Гифальди, который уже облизал губы. Их лица близко, опасно близко. Он считает её прекрасной, пусть тощей, но прекрасной. В постели она лучше будет, чем Ллойд, которая думает о своём внешнем виде даже во время оргазма. А она видит в нём просто извращенца, которому просто хочется в очередной раз трахнуть её, да так, чтобы искры из глаз посыпались. Но она не позволит. Не здесь, не в школе, не у него на виду. Пусть они расстались, но она будет считать это изменой с её стороны. Подло и низко. Чувства разрывают всё нутро и новый всплеск эмоций уже не остановить. – Ты, чёртов ублюдок! – Крикнула Патаки ему в лицо. – Только попробуй снова открыть свой рот. Я вырву тебе язык и пущу его на корм голубям. Закружилась голова и подступила лёгкая тошнота. Возможно от того, что Арнольд стоит напротив Хельги. Стало так тепло и приятно, словно водка проникла в желудок, не обжигая измученное горло. Подходящая буря утихла на этот раз без привычной спасательной шлюпки, которая даже не появилось на горизонте. Дыхание перехватило, сердце стало учащённо биться. Она поняла, что тонет без шторма, а просто потому, что так должно быть. Просто потому что это он. С ним не нужен алкоголь и самокрутка с травкой. Ни чёртов Сид или Стинки, или незнакомый парень с бара, в котором не спрашивают паспорт. Даже дождь перестал моросить, благодаря чему не нужно было каждые пять минут вытирать лицо рукавом. – Очередная неудачная попытка суицида? А, Патаки? – Вырвал её из мира грёз прокуренный голос с итальянским акцентом. Медленно, словно окунувшаяся в желе, Хельга поворачивается к обладателю голоса, готовая уже ответить, но другой, обволакивающий голос заставил её вздрогнуть. Тёплая ладонь на крыла её холодною, словно инь и янь слились воедино. Лёгкое пошатывание, как при похмелье. Или это одеколон на спирту так сильно подействовал на неё, гипнотизируя и завораживая, словно только что выпитая текила, только без дольки лимона, но с ярким запахом петрикора, запахом асфальта после дождя. В животе, как пару лет назад снова запорхали бабочки, скорее всего откладывая там личинки для новых, по всей видимости ядовитых бабочек. Так как что-то однозначно пожирало Патаки изнутри, сковывая цепями всё тело, и малейшее движение приносило невероятную боль, которая комом поднималась из глубин живота к самому сердцу, доходя до мозга и отключая его. Хельга прослушала перебранку парней. Она лишь сильнее сжала свою холодную ладонь, не позволяя ей выскользнуть из его потной. Арнольд вёл её в школу, в туалет, где сейчас было пусто, так как занятия уже начались, а все прогульщики уже либо на заднем дворе, либо в мотеле через дорогу. А Патаки продолжала идти за ним как тогда, много лет назад.***
- Ты уверен, что мы правильно идём, репоголовый? - Спросила девчушка с двумя хвостами и бантом на голове. - Да, Хельга, я уверен. Доверься мне, - ответил светловолосый парень со странной формой головы, протягивая с очаровательной улыбкой руку школьной задире. - Хорошо, я верю тебе. Верю. Верю.***
Грязный школьный туалет, где девушки теряли свою девственность начиная с седьмого класса, а парни курили траву и наркотики посильней. Не закрывающиеся зелёные дверцы кабинок и расписанные маркерами стены, крышки унитазов, сев на которые можно было сразу подцепить вагинальный герпес или того хуже. Плитка заросшая плесенью и грибами, зеркала на которых красовалась чья-то не стёртая конча. Грязные умывальники в которых всегда была ледяная вода, даже зимой. - Убираются здесь не часто. Раз в полгода или раз в год. - Это правда? - Конечно правда, репоголовый. Глупый вопрос учитывая, что этот срачник ты видишь точно так же как и я. - Ты поняла о чём я спросил. Изумрудные глаза встретились с голубыми. Два года младшая Патаки старалась забыть этот прожигающий взгляд, заставляющий расти цветам в её животе, от чего хотелось пройтись там газонокосилкой и потравить всю зелень, растущую там. Два года она поливала ничтожные растения отравой, не давая им прорости, но только сейчас поняла, что там ничего не росло, только потому что его не было рядом. И она готова проклинать Шотмена за то, что он сделал с ней, и делает сейчас. Он заставляет её быть живой, чувствовать, хотеть, любить по-настоящему, искренне и совершенно безумно, как умеет делать только она. Тёплая и потная ладонь дотронулась до хрупкого запястья. Девушка дернула руку, стараясь вырваться из мертвой хватки. Прикосновения доставляли ей жгучую боль, разливающуюся по всему телу, от корней волос до кончиков пальцев на ногах, будто удар током. И опять этот обживающий взгляд, от которого хочется одновременно и убежать и раскрыть свою измученную временем душу. Взгляд, от которого хотелось продать душу дьяволу, спрашивал о разрешении, но теплые и потные руки уже закатали скрывающий шрамы рукав. И вот миролюбивый взгляд приобрёл сердитые нотки. Резко захотелось убежать и спрятаться за мусорным баком, чтобы прочитать давно забытый и потрёпанны временем монолог одинокой заблудшей души. Закричать. Закричать в пустоту и давиться комом в горле, сдерживая порыв слёз. - Это не то, что ты подумал, - тихий шёпот разрезал тишину, будто нож масло, нежно и резко, как свойственно только Хельге Патаки. - Прости меня, Хельга, я больше никогда тебя не покину. Капли только что начавшегося дождя, врезаются в стекло, и разбиваются о безжалостное по отношению к ним стекло. Одна капля соединяется с другой, и будто вальсируя, они стекают по холодному, слегка запотевшему окну. Они, капли, продолжают стекать, встречаясь и присоединяясь к другим. И этот "танец" продолжался бы вечность, если бы не закончилось стекло. Но на это раз нет той самой одинокой капли, застрявшей в гомеостазе. И каждая капля противного дождя сливалась в "танец", образуя пару.