Аспен
Гул внешнего мира так хорошо сочетался с комком моих мыслей, словно аккомпанемент, играющий на фоне сложного процесса. Шестеренки в голове замыкали и, если бы это вправду было бы мелодией, то звучало бы как нытье заезженной пластинки. Я шел вдоль узкой дороги, пиная камешки, словно раскидывая свалившиеся проблемы в сторону, забивая на них на некоторое время (по крайней мере, пытался), пока не приду обратно домой, а там уже можно подозрительно коситься в сторону двери Макса сквозь щель в двери или глазок. Я потянулся к волосам, но поспешно отдернул руку, вспоминая, что ей нравится, когда мои волосы слегка растрепаны. Не хочу делиться подозрениями о новеньком соседе, не узнав всю правду. Скрывать переживания – не совсем честно по отношению к Люси, но я знаю ее слишком хорошо: она вмиг начнет волноваться, отбросив все остальное на задний план. А это уж точно не то, чего бы я сейчас хотел. В последнее время желания разделились на две категории: те, которые исполнятся, если произойдет чудо, и те, о которых можно только мечтать, словно наблюдая за звездой через телескоп. Как просто можно представить, что звездами на нашем небе могут быть не только недостижимые мечты и цели, расписанные вплоть до старости, но и люди, которые рядом с тобой уже сейчас, в этом настоящем, которые словно стали внезапно исполнившейся мечтой. Хотелось бы также считать себя человеком независимым от денег, но, к сожалению, каждый раз убеждаюсь, что не все можно купить в этом мире, однако, с наличием толстого кошелька отпадает страх перед арендой, долгами и перспективой так и остаться на двух работах, горбатясь до конца жизни. Как бы то ни было, желания из первой категории случаются. У меня есть семья, друзья, ставшие родными, и Люси, с которой я хотел бы быть одним созвездием. И если не думать о деньгах, как о чем-то большем, чем просто бумажки, которые все так любят, можно отвести телескоп от пустых желаний и рассмотреть космос на расстоянии вытянутой руки. Свернув за угол, я вышел прямо к дому Люси. Это было старое многоэтажное здание с низкими окнами, откуда лучик света чуть-чуть освещает двухкомнатную маленькую квартиру. Это здание было очень старым. Люди говорят о том, что этот дом был построен в годы, когда Соединенные Штаты Америки еще существовали. Поднимаясь по деревянным, еле державшимся, ступеням, я каждый раз откидывал голову вверх, чтобы увидеть нарисованный прямоугольник, разукрашенный тремя цветами на потолке. Рисунок был не, таким уж, большим, но не заметишь его сразу. Я уже на пол пути к заветной двери, как оглушающий звук обрывает все мои мысли, отрезая ножницами напрочь нить между мной и телом. Я падаю на пол, все ещё пребывая в шоке, не могу унять тревогу в области груди. До меня доносятся вопли женщин, звуки, смешанные с криками вместе со смехом, и громкие выстрелы пуль. Встряхнув головой, я быстрым шагом преодолеваю две ступени, и, как сумасшедший, громко стучал рукой в дверь Люси. Живот скручивался от страха, руки дрожали, а в голове тихим звуком тикали часы, отсчитывая время. Я боялся того, что её не окажется дома. Это был бы плохой конец для моей жизни, которая только начала видеть краски в жизни, даже в том мире, в котором пребывая шестым на финише, чувствуешь себя счастливым. Я слышу как в замочной скважине вставляется ключ, и дверь отворяется. Рука схватывает меня за запястье, я не успеваю среагировать, как оказываюсь в полутёмной комнате, зажатым между стеной и теплым телом Люси. Она впивается ногтями в мою, и так, потрепанную кофту, тихо плачет. – С этого момента, я запрещаю тебе приходить ко мне ранним утром. Я так напугалась! – она вся дрожала, её плечи обмякли. А я, испустив облегченный вздох, притянул к себе ближе, обнимая её. – С тобой всё хорошо? – киваю. Она, отстранившись от меня, идёт в сторону кухни. Я наблюдаю за её действиями, как ребенок за мамой. Руки Люси дрожали, но лицо такое невозмутимое, как будто бы это для неё в порядке вещей, только вот её тело всё выдаёт. – Иди сюда. – она оставляет две чашки на столе и на цыпочках подходит ко мне. Её тоненькие и родные руки обвивают мою талию, а от холодных пальчиков моя спина покрывается мурашками. Я вдыхаю запах её волос, конечно, аромат не такой, как у двоек, от которых за два километра чувствуется дорогой и терпкий запах шампуня, но такой родной и любящий. Она поднимает на меня грустные глаза, и утыкается в грудь, сильно сжимая кофту. – Что не так? – Ничего. – Не ври мне, Люси. Я знаю тебя, сколько бы ты не старалась скрывать от меня правду. – мы переговаривались тихим и осторожным шепотом. – Каждый человек хранит свои секреты до определенного момента, пока неизвестность не окажется явью. Потерпи.. Я не могу волновать тебя попросту. Просто пойми меня, – её умоляющий взгляд так и просил меня ни о чем не спрашивать, на что я закивал. Она облегченно выдохнув, отвернулась. – У тебя же тоже есть секреты, о которых я не должна слышать, верно? – Нет, – солгал я, радуясь, что в темноте не видно моего лица. – А я да, – сказала Люси. – Мне так хочется рассказать тебе, хочется почувствовать себя в безопасности, но отец, – она, запнувшись, начала плакать. А я чувствовал что-то неладное, но не мог ничего поделать. – не хочет проживать в Каролине, в связи с такими нападками. – она кивает в сторону окна, сверля маленькую улицу глазами. – Давно такие происшествия происходят? – она качает головой, поднимая голову вверх, прищуривает глаза, считая губами дни, проведенные в таком страхе. – Месяц или же два. –она хмурит брови. – Точно не помню. И вдруг, все картины собрались воедино. Под ложечкой что-то засосало, а я, не дыша, боялся нарушить такую мертвую тишину. Так почему же я был таким слепым? Почему, поверив слишком доброй и смазливой внешности, не увидел в нём убийцу или же плохого человека? Мои мысли смешались, разделились на двое: с одной стороны, я должен сдать Макса, обеспечив Люси безопасность, а с другой, он не походит на маньяка-убийцу, но его выходы ранним утром, могут доказать мои опасения. А что если я ошибаюсь? – Мне нужно бежать. – я рывком встаю с пола, целуя Люси в щёку. – Что? Куда ты? – она также встает с места, отряхивая юбку. – На работу. Куда ещё? – бубню я, уже раздражаясь. – Я тебя никуда не пущу! Да ты с ума сошёл! Ты даже не представляешь, что там происходит! – Люси яростно жестикулируя руками, обходит меня стороной, закрывая путь к двери. – Милая, всё будет хорошо. Мне пора. – я подхожу к ней поближе, целую в шею, и как можно реалистичней улыбаюсь. – Я обещаю, что со мной всё будет хорошо, и я буду осторожен. Так еще твой отец скоро вернется, не думаю, что он будет рад меня видеть. – Да плевать, что может моему отцу понравится, а что нет! Тут дело идёт о твоем не соображении, и возможной смерти! Как ты не понимаешь? Я поднимаю взгляд на настенные часы, и понимаю, что времени у меня уж очень мало. Нужно застать Макса врасплох, а позже уже и думать, что делать дальше. Конечно, плана у меня совсем нету, да и идеи насчет того, что же мне сделать такого, чтобы Макс разболтался, нету, но я узнаю правду любой ценой, дабы обезопасить Люси, Мер, Тео и свою семью. Я делаю вздох, открываю глаза, и, с сочувствием в глазах, мотаю головой. Люси теряет терпение, она открывает, то закрывает рот, не в силах сказать мне единого слова. Я знаю, я упрям, как осёл, но она даже не знает как мне это нужно. Я делаю шаг, второй, третий, а затем с небольшой силой отодвигаю Люси в сторону, отворяя дверь, и..не в силах сказать, какую боль принёс её ненавидящий и яростный взгляд. По спине прошёлся холодный пот, а я, сглотнув, прячусь от её глаз за дверью, которую закрыл. Я чувствую в каждой клеточке тела едкое ощущение, которое съедает меня изнутри. Постоянно, как заезженная кассета, в голове всплывают её озлобленные глаза или..такие грустные, говорящие о моем предательстве. И мне, наверное, придётся жить в одиночестве. Я схватываю рукой ручку двери, и медлю, не решаясь сделать шаг. Надеюсь, ты меня простишь.* * *
Я осторожно выхожу с подъезда, пряча свою голову руками. Наступая башмаками на осколки, я делаю два шага вперед, и резко оборачиваюсь. Опасность может быть и за спиной, так что предвидеть я ничего не смогу. Страх постепенно окутывал моё тело, с каждым шагом я начинал терять былую смелость перед неизвестным. Доживу ли я? Найду ли я ответы? Это того стоило, чтобы бросать Люси? Я направлялся в сторону главного поворота на большую улицу, но был остановлен женщиной, которая убегала вместе с ребенком, плача навзрыд. Она, остановившись, поддалась назад, боясь меня еще больше. Её глаза расширились до орбит, прижав своего ребенка поближе, женщина, сморгнув слезы, подняла свой подбородок, показывая, что не боится. Я опешил. В этот момент, я был сильно растерян, не зная, куда себя подевать. Она вздохнула, положила своего ребенка на пол, укутав теплым одеялом, и сказала: – Можешь убивать меня, но, пожалуйста, не трогай моего малыша. – она, всхлипнув, сжала кулаки, дожидаясь своей участи. Я помотал головой, отступая назад. – Что теперь совесть съедает?! Когда убивал мою подругу или же сестру, такого печального и беспомощного взгляда не было! – Миранда! – она, синхронно повернувшись вместе со мной к источнику звука, приложила руки ко рту. – Беги! Беги! Спасай нашего сына! – Нет! Нет, пожалуйста! – выставив руки вперед, она наклонилась вниз, осторожно взяв ребенка в руки, схватывалась за каждый воздух, чтобы не потерять сознание. Я, резко потянув женщину за запястье, спрятал её за своим телом. Она закричала, но не стала сопротивляться. Некий парень, которого я не знаю, стоял в пятнадцати метров от меня, приставив пистолет к виску мужчины, который горбатясь, стонал от боли. Его глаза горели, а надменная улыбка так и смеялась надо мной, показывая мою беспомощность в этой ситуации. Миранда дрожала всем своим телом, а плач ребенка разнесся по всей улице. Дело плохо! – Заткни своего ребенка или же не жди того, что я пощажу твоего любимого мужа! –она, пискнув, стала убаюкивать своего малыша, шепча какую-то колыбельную. Я, сжав кулак, поднял руки, пытаясь сконцентрироваться. Если его немного задержать, то, возможно, и гвардия сможет подоспеть. – Герой тут нашелся! Скажи мне мальчик, с какой ты касты? Я сначала опешил, а потом расправив плечи, ответил: – Тебе какое дело? – Лучше тебе отвечать ответом на вопрос, а то его смерть будет лежать на твоих руках. И эта женщина, – указывая пистолетом в сторону Миранды, я подталкиваю её назад, чтобы как-то обезопасить. – будет ненавидеть тебя всю твою жизнь, как и её сын. –он, отряхнув ворот футболки мужчины, не ослабил свою схватку. Ударив его ногой в колено, Миранда пискнула, а её муж сильнее стиснул зубы, пытаясь сдержать свою боль. – А теперь, с какой же ты касты, дорогой мой? – его зеленые глаза следили за каждым моим движением. – Шестая. А твоя? –в ответ он рассмеялся, держав рукой свой живот. Не уж то смешно? – Так глупо спрашивать меня, зная, что я не отвечу. Но тебе повезло вдвойне, я сегодня такой добрый. Ше..Седьмая. – он, запнувшись, откашлялся, продолжая всё также улыбаться. Обвинения в сторону Макса всё ещё не покидали меня. Я чувствовал, будто, знаю этого человека. Следовало прислушаться к тихому предостерегающему голосу. Он чувствует. Он знает лучше. И я послушался, пригнув всем своим телом Миранду, повалив себя, её и ребенка на пол. Она закричала, послышался выстрел, а я, спрятав её с ребенком за маленьким, детским, деревянным домиком, ожидал следующего действия. Но ничего не происходило, поднявшись на ноги, я увидел не самую лучшую картину в моей жизни. Воздух, как будто бы, из под легких выбили, тишина окружила улицу, надавливая всё сильней. И только голос шепчет: «Ты виноват. Это дело твоих рук. Только ты». Я начинал чувствовать, как соленые капли текут по моему лицу. Он лежал, привалившись спиной к земле, в пятнадцати метров от меня. Ноги раскинуты, руки расположены в области груди, и только глаза, смотрящие в упор на меня, не искрятся жизнью, а тяжелой болью, которая длилась не так быстро, но и не так долго. Пятнадцать метров разделяли меня и его. Тысяча пятьсот сантиметров разделяли меня и его смерть. Пятнадцать секунд было для спасения его жизни. И пятнадцать шансов я не использовал, потянув напрасно время. Я, будто бы, умер, потому что не чувствовал ни своего дыхания, ни своих жизненных органов, а только боль, которая расползалась, как большой огромный вирус в организме. Я был парализован. И не смог унять ни боль, ни печаль, ни ярость в моем теле. Только вина перед невинным человеком гуляла в моем сердце. И, услышав завывающий болью крик, я проснулся.