Смерть

Когда Офицер познакомился с местным техником и параллельно медиком, они сразу начали общаться достаточно сухо и исключительно по делу. Шутки или фразы на отвлечённые темы проскальзывали в их разговорах настолько редко, что были удивительны и неожиданны. Казалось, будто у этих двоих в жизни нет ровным счётом ничего, кроме работы. И каждый, погружаясь в свою сферу, не замечает больше ничего. Глядя на них, сложно поверить, будто у них может быть личная жизнь, другие интересы или что они в свободное время от работы занимаются хоть чем-то ещё… кроме работы. Натуральное помешательство объединяло Зоника и Зейлза в коллеги, но при этом разнило так же, как если бы каждый был сам в себе. И сам по себе. В сфере работы это проявлялось аналогично. Зону не нравилось говорить с медиком. Редко, когда их совместная работа была успешной и сходилась практически во всём, они не достигали взаимопонимания. А в остальное время часто работали вместе, при этом находясь в совершенно разных мирах. Офицер отошел от кулера, набрав в чашку воды. Малиновый чай. Чёрт его знает, с чего бы это его вдруг захотелось после кофе. Но от кофе начало тошнить. От еды тоже. Что-то бросить в себя из необходимости представлялось трудом непосильным. И Старший кривился при одной только мысли о нормальной еде. Сойдёт и чай. Тошнота преследует Зона с самого раннего утра, когда он ещё не был уверен, что вообще сможет подняться и разогнуться. Но сила воли была превыше заботы о себе. В особенности с тех пор, как Офицер поставил перед собой цель, стоя лицом к определённым проблемам и намечая планы, плевать на своё самочувствие и желания. На желание спать, отдыхать, заниматься отвлекающими делами, время от времени вспоминать о том, что нужно питаться, а не заливать себя кофе и чаем в противовес. Только когда заваливаешься к себе в комнату уставшим и измотанным, чувствуешь себя живым. Почти так же, как после хорошей драки в погоне за особо опасными преступниками. Возвращаешься весь в синяках, ушибах, ссадинах и порезах. Побитый, потрёпанный, всё ноет. А сам ты доволен. Дово-о-о-о-олен. Как идиот. Вот. Мол, меня побили. Но и я их побил. Раз в десять поболее, чем они меня. Хорошо-то как. Пошевелиться не могу. Господи, вот оно где счастье. Но когда работа сводилась до узкого разбора бумажек и рытья в аппаратуре, эта усталость, которая накатывает в конце, не была украшена кровоподтёками, как Зон привык. Она просто была. Тем не менее тоже неплохо напоминала о том, что ты живчик, раз устаёшь. Раз двигаешься. Раз работаешь. Оно стоит того. На самом деле стоит. Ощущать себя живым снова и снова каждый раз после того, как думаешь, что скоро умрёшь — здорово. И иногда даже становится не важно, приходит ли это чувство тогда, когда в сантиметре от тебя проносится смертоносная пуля или когда рутинная работа стала такой затянутой, что хочется повеситься. В любом случае… смерть близка. И ощущать её дыхание рядом, каждый раз ускользая как от физического, так и духовного разложения — то ещё забавное занятие. Возможно поэтому у Зона была такая зависимость от работы. Помешательство. Офицер выкручивает из кулера бутыль и ставит на пол, отходит, относя кружку на стол. И именно тогда к нему неожиданно обращается медик и техник. Техник и медик. Кто он в первую очередь — Бездна его разбери. Высокий, худой, но с крепкими руками. Густой чёлкой. Узкими глазами. Или они казались узкими из-за особого строения уголков глаз. - Спасти тебя от жажды? - шутливо предлагает он помощь в том, чтобы водрузить бутыль на водонагреватель. Офицер раза в два ниже своего сослуживца. Но никак не слабее. Как вообще можно подумать что-то такое о солдате? - Я в состоянии установить бутыль на бойлер самостоятельно, - Зон отвечает спокойно и холодно. Он не рассмотрел в предложении насмешки. И, помешивая чай, неторопливо отправился обратно в свой кабинет. - Да с тобой опасно иметь дело. Можешь и бутыли поставить, и людей? - руководящая должность вообще подразумевала такое умение, конечно. Но в последнее время… с этим затишьем и некоторыми заминками… На самом деле, это всё задевало Офицера. Его собственные мысли о том, что сейчас командовать и быть ответственным — это не так, как раньше. Сейчас — или пока — это пустой звук. Как и почти всё вокруг. - Было дело, - тихо отзывается Зон и утыкается взглядом в чашку, удаляясь. - Когда-то было… Для того, кто всю жизнь живёт войной, затишье — сродни смерти. Неспособность подстроиться под другие ритмы и темпы жизни — спокойные и размеренные — медленно выедают изнутри. И если не с кем сражаться — солдат, у которого в жизни больше ничего нет, погибает. Потому что это смерть. То самое чувство смерти, от которого ты не уходишь, как от пули. Не уворачиваешься. Не смеёшься и не радуешься каждый раз после того, как побывал на волоске. Тебя просто подвешивает. И ты висишь. И раскачиваешься. И вечно задыхаешься.