Ад на троих

— Ли-на-ли… На полу, под изящной девушкой извивается парень, приводящий в ужас нездоровой худобой. Зубы молодой особы хищно впиваются в истерзанную плоть, вспарывают болезненно бледную кожу, добираются до особо сочных, местами сухих мышц. Насыщенно-розовое, источающее прекрасную свежую кровь, горьковатое мясо, оставляет солоноватый привкус на алчущем языке. Ее сознание не слышит жалобной мольбы, снедаемое лишь одним желанием, как можно глубже погрузиться в живую, трепещущую плоть, сильнее прочувствовать сбивчивое дыхание любимого тела. Она облизывается, как-бы между прочем, собирает с рубиновых губ едва заметную пленку подкожного жира и вновь, яростно вгрызается, с мокрым чавком и треском, рвет жесткую мышцу. Аллен вовсю скулит и прижимается плотнее. Бежать смысла нет — инфицированных поместили в карцер. Скоро они умрут, превратятся в безмозглых существ, одержимых чудовищной страстью к поеданию себе подобных. Милой Линали движет животный голод, что не преодолеть никогда. Ее взгляд темный, гипнотизирующий и пустой одновременно. Больше не будет ободряющей ласки, горячей поддержки, неугасимого света, дававшего веру в будущее, ничего. Только сумасшедшие, голодные искры, неистово сотрясшие сердце смертельным разрядом тока. Он чувствует себя казнимым на электрическом стуле, настолько больно щемящее осознание утраты. Любимая, озверевшая женщина, рвет тело на куски, трясет лохматой головой, словно тигрица, выдирающая особо крупный кусок мяса. Аллен не может смотреть на нее спокойно. Неясный взор застелила пелена слез умирающей души. Она, ежедневно заботившаяся о них, обещавшая быть на его стороне. Она убивает его. За прозрачным пуленепробиваемым стеклом наблюдает смотритель — серый от ужаса, соляной столб. Окаменел, подобно жене Лота, нарушившей запрет бога. Наверное с тем же безумно глубоким ужасом, провожавший собственное прошлое. Его родина провалилась в небытие, вместе с разумом сестры. Его дом покрывался горящим пеплом, незримо прожигающим кожу страшными криками-стонами, искаженными через изолятор. Душа Комуи застрянет навечно в эти кошмарные минуты на эшафоте, невольно сделанном его руками для всего ордена. До последних мгновений жизни он будет помнить слюнявое шипение, слезы отчаяния и звериный оскал дорогой сестренки. Задушенное кряхтение. Она сломала ему кадык чудовищно окрепшими зубами. Обессилевшие рука в предсмертном порыве придавила ее затылок, понуждая приникнуть сильнее. Комуи не слышал невнятный скулёж Аллена. Зато, отчетливо видел в потухающих глазах, разносящую в клочья боль, куда острее клыков зомби. Грудная клетка жертвы содрогнулась в предсмертной агонии. — Ли-на… Тоскливое сумасшествие — посмертная маска Уолкера. Существо, бывшее когда-то Линали Ли, протяжно взвыло. Ярко красные, ничего не видящие глаза уставились в стеклянную тьму разделанного на живую человека. Приоткрытый в последнем звуке рот накрыли кровавые губы. В следующий момент раздался треск плоти. Нижняя губа Аллена содрана до кости подбородка. Обрывки кожи стали уродливой, алой щетиной. Сейчас Уолкер похож на деревянную, уродливую куклу, более не пригодную для использования. Смотрителю казалось, Линали гниет не по часам, а по секундам, все меньше в ней от человека. Монстр. Завтра привезут распылитель из Ватикана. Завтра несчастные страдальцы упокоятся с миром. Но, его мир не станет прежним. Солнце больше не придет в кабинет сенешаля.