У последней черты.

Тусклое зеркало с облупившейся амальгамой отражает в полумраке комнаты бледное осунувшееся лицо с синяками под глазами. Боже! Мне неприятно смотреть на себя, значит, я еще не умерла, раз способна испытывать отвращение и стыд. И это я, Александра Закревская, красавица, аристократка, твоя Сэнди. Что стало со мною?! А впрочем, какая теперь разница. Все кончено. Я устала бороться с этим пагубным пристрастием. Морфия во флаконе осталось на две инъекции, так есть ли смысл растягивать это удовольствие? Денег нет больше, проданы драгоценности и почти вся одежда, меня никто не ищет в этих лондонских трущобах. Моя семья отвернулась от меня, что удивительного, ведь я – их позор, я компрометирую своего брата, мешаю его продвижению на ниве государственной службы. В моем положении мне осталось только одно - выйти на панель, но я никогда не опущусь до этого. Стало быть – исход предрешен. Хотя нет, ты, вероятно, пытался меня найти, но я ухитрилась обмануть даже тебя. Я ушла, оставив записку: «Прощай, не ищи меня, я возвращаюсь домой в Россию», мне удалось замести следы, это была вынужденная ложь, не могла же я написать тебе, что не хочу больше отравлять твою жизнь, не могу видеть постоянно вину в твоих глазах. Любить меня уже нельзя, в лучшем случае меня можно жалеть. Но жалость мне не нужна. Мне кажется, чувство вины тормозит мыслительный процесс, а ведь я всегда преклонялась перед твоим мощным интеллектом. Прости меня за все, я благодарна судьбе, что она свела меня со столь незаурядным человеком, что наши жизненные пути пересеклись. Осталось несколько часов, я еще сохраняю ясность ума, но скоро, скоро я начну чувствовать учащенное сердцебиение, появится тоска, апатия, страх. В эти моменты мысли о смерти постоянно посещают меня. Я начинаю метаться по комнате, точно зверь в клетке, меня колотит озноб, нет части тела, которая бы не испытывала боль. С губ моих срываются стоны и крики, руки дрожат, я не всегда могу попасть иглой в вену. Пытаясь воздержаться от очередной инъекции морфия или кокаина, я мучаюсь так по нескольку суток, и, наконец, ты не выдерживаешь вида моих страданий и делаешь мне внутривенный укол. Сейчас мне приходится это делать самой. Постепенно наступает облегчение, и я погружаюсь в мир грез. Я вижу твои глаза, губы, я глажу твое лицо, наши губы соприкасаются, твои руки блуждают по моему телу, срывая одежду,… наши обнаженные тела сплетаются в порыве страсти….Пик блаженства… И, словно в калейдоскопе, все начинается снова. Постепенно этот мучительный и сладостный бред оставляет меня, и я засыпаю тяжелым сном. Проснувшись, я чувствую себя разбитой и опустошенной. Завтра я не проснусь совсем, через несколько дней мое тело обнаружит полиция, и меня похоронят в безымянной могиле на кладбище для бедных. Я не оставлю предсмертной записки. Ты никогда не узнаешь, я не хочу, чтобы ты страдал, ведь под маской холодного прагматика скрывается ранимая чувствительная натура. Малышка Сэнди просто исчезла из твоей жизни, так же неожиданно, как появилась. Я пишу тебе это письмо мысленно, обращаясь к тебе в угасающих мыслях своих, прощаюсь с тобой, вспоминая, как все было, не доверяя даже бумаге сокровенные чувства. Теперь я понимаю, как была неосторожна, однажды попробовав это зелье. Ты как-то легкомысленно не придал этому значения, ведь ты сам периодически употреблял наркотики, считая, что их небольшие дозы стимулируют умственную деятельность и проясняют сознание, а их побочным действием можно пренебречь. Джон, как врач, не раз пытался тебя вразумить, но все было бесполезно. Лишь когда ты увидел, что стало твориться со мной, ты впервые, кажется, по-настоящему испугался. Тогда ты решил остановиться, и благодаря твоей железной воле, тебе это удалось, и то не без усилий. А мне – нет, ведь женщинам это сделать подчас невозможно. Так ценой собственной жизни я спасла тебя. Возможно, благодарное человечество оценит когда-нибудь эту жертву. Хотя, нет – вряд ли. Прошло почти три года, как я приехала в Лондон из России. Легкая, беспечная и своевольная девушка из знатной и богатой семьи. Моя мать умерла при родах, старший брат окончил университет, и перед ним уже тогда открывались перспективы политической карьеры. Отец наш, он в то время был еще жив, подобно известному пушкинскому герою, слыл англоманом, поэтому гувернантка, которая воспитывала меня, была, естественно, англичанкой. Благодаря ей я превосходно знаю английский язык. Свободы моей никто не стеснял, отцу по сути дела некогда было мной заниматься. Джуди была молодой девушкой, она стала мне скорее подругой, нежели воспитательницей, охотно участвуя во всех моих проказах и проделках. Впоследствии она вышла замуж за какого-то присяжного поверенного, и отец даже дал ей небольшое приданое. В Лондоне жила моя тетя, младшая сестра отца. Поскольку в нашем доме постоянно бывали англичане, она завела роман с мелким служащим из Британского посольства, и против воли родни вышла за него замуж. Человек он был небогатый и незнатный, словом, этот брак стал мезальянсом во всех отношениях. Посему молодые, дабы не обострять отношений с родственниками невесты, отбыли на родину жениха. Я, тем ни менее, поддерживала с ней связь, и когда мне исполнился 21 год, загорелась желанием посетить брега туманного Альбиона, о которых была так наслышана от Джуди. Отец, видя, что спорить со мной бесполезно, махнул рукой и благословил мой отъезд. Тетя встретила меня весьма радушно, она тосковала по Родине, ей приятно было слышать родной язык. Жили они с мужем небогато, ему так и не удалось сделать карьеры. Я познакомилась со своим кузеном, их сыном , милым, резвым ребенком. Тетя всячески старалась меня развлечь. Семья недавно сменила квартиру, переехав на Бейкер-стрит, и тетя решила в честь моего приезда устроить нечто вроде званого обеда, пригласив на него двоих соседей, чтобы заодно с ними познакомиться поближе. Тем более, что соседи представляли интерес: один из них – начинающий писатель, работающий в модном жанре детектива, а другой… О другом, собственно, она ничего не могла сказать, фигура довольно загадочная. Так мы в первый раз встретились. Когда ты вошел в сопровождении своего друга, я почувствовала какой-то магнетизм, исходящий от тебя. А может, я просто влюбилась с первого взгляда. Это должно было произойти рано или поздно, я никого никогда не любила. Мне все понравилось в тебе: твой высокий рост, худоба, от которой ты казался еще выше, резкие движения – казалось, ты весь состоял из острых углов, твои темные волнистые волосы, в которые мне захотелось запустить руки и взъерошить их, нарушив чопорную благопристойность. Мне даже пришлось встряхнуть головой, чтобы избавиться от этого наваждения. Ты изумленно поднял брови, и я смутилась. После обычного обмена приветствиями и любезностями хозяйка пригласила всех к столу. Из-за своего скромного денежного положения тетя не имела возможности держать прислугу, поэтому готовила приходящая кухарка, которой помогала она сама. Я постаралась празднично украсить гостиную, расставив цветы в многочисленных вазах, которые тетя так любила, они были привезены из России и напоминали ей о доме. Все разместились за столом, согласно заранее разложенным карточкам с именами, как того требовал этикет. После каждой перемены блюд гости расточали комплименты в адрес хозяйки, и я чувствовала, что это не пустые слова, что им действительно все нравится. Затем мы перебрались в кресла, чтобы продолжить беседу за чашечкой кофе. А беседа была очень живой и непринужденной. Мы коснулись всего: политики, публикации последнего романа твоего друга, его медицинской практики, взаимоотношений мужчины и женщины, разведения роз, наконец. И по всем темам, которых мы касались, ты выстраивал такую четкую цепь умозаключений, что возразить тебе было невозможно. К концу вечера я, которая обычно, как говорят в России, за словом в карман не лезла, почувствовала себя по сравнению с тобой совершенной простушкой. Но странно, меня это нисколько не раздражало. Обычно, беседуя с моими многочисленными поклонниками, на двадцатой минуте я уже еле сдерживала зевоту, а сейчас я слушала тебя, широко раскрыв глаза, и думала о том, что, наконец, встретила человека, который мне действительно интересен, и с которым мне не скучно. Не сказать, что ты производил впечатление человека светского, ты был в меру любезен, но ты был независим во всем, а это именно то качество, которое я ценю в людях. Я мучительно искала предлог, как продолжить наше знакомство. И, кажется, сам Бог помогал мне в этот вечер. Разговор зашел о романе твоего друга Джона Ватсона, который мы не читали. К своему изумлению мы узнали, что Джон пишет о тебе, о твоей работе. Для меня это был шанс узнать побольше о твоей жизни. Ватсон пообещал подарить нам авторский экземпляр, тем более, что он должен был через два дня получить их из издательства. Я поймала его на слове, сказав, что непременно зайду за книгой сама, чтобы не утруждать автора. Кстати, меня все время забавляло то, что вы с Джоном, близкие друзья, называете друг друга по фамилии. В России это не принято. Вскоре гости откланялись. Уходя, ты подарил мне улыбку, чуточку снисходительную. Я не могла заснуть всю ночь. Два дня я жила мыслями о тебе. Когда в назначенный срок я отправилась к вам за книгой, она была уже приготовлена, Джон очень обязательный человек. Мы с тетей прочитали ее быстро, и, надо сказать, были в восторге. Джону были очень приятны наши комплименты, эта книга оказалась не единственной. Так у меня появился повод бывать у вас. Вскоре мы с Ватсоном стали почти друзьями. Мне было с ним легко и просто, чего не могу сказать о тебе. С тобой друзьями мы быть не могли. Мне кажется, Джон догадывался об истинной причине моих визитов к вам, но, как человек деликатный, не подавал виду. Я думаю, ему было жаль меня, потому что однажды в разговоре он дал мне понять, что ты и любовь – понятия несовместимые. Я не смела дальше развить эту тему, тогда он сам с увлечением стал рассказывать о статьях молодого австрийского психиатра Зигмунда Фрейда, которые буквально шокировали медицинскую общественность. Я мало что поняла из медицинских терминов, но мне было приятно, что со мной можно говорить на такие умные темы. Джон произнес термин «сублимация» и объяснил, что он обозначает замену любовного влечения на цель "более отдаленную и более ценную в социальном отношении", например, работу, творчество. Увы, кажется, он был прав. Для тебя любовь не была «целью, ценной в социальном отношении». Ты по- прежнему не обращал на меня внимания. То есть ты был со мной любезен, но безразлично холоден. Однажды, зайдя к вам, я застала у вас миловидную девушку. Сердце мое пронзили стрелы ревности. Нас представили друг другу, девушку звали Мэри Морстен, и она оказалась твоей клиенткой, дело которой вы с Джоном расследовали. Я решила подружиться с ней, надеясь, что благодаря ей смогу чаще бывать у вас. Мне ничего не стоило обаять ее. Мэри оказалась чудесным человеком, и впоследствии я действительно полюбила ее, тем более, что поняла - она не представляет для меня никакой опасности, потому что влюблена в Джона, а Джон, кажется, любит ее. Я не знаю, как я это поняла, но это чувствовалось. В присутствии двух влюбленных всегда создается какая-то особая атмосфера. Только ты ничего не замечал. У меня сжималось сердце, когда я думала о том, что с тобой будет, когда ты об этом узнаешь. Я вспоминала себя, что я чувствовала, когда узнала о замужестве своей дорогой подруги Джуди. Я начинала понимать, что ты, в сущности, так же чудовищно одинок, как и я, и Джон – единственный близкий тебе человек. Сейчас я думаю, любил ли ты меня когда-нибудь по-настоящему? Полагаю – нет. Ты просто милостиво позволял мне себя любить, и я, благосклонности которой пытались добиться многие, принимала эти крохи. «Та Самая Женщина» постоянно стояла между нами. Кто она такая? Я не знаю, я не пыталась узнать, потому что понимала - это бесполезно. Я всегда чувствовала, что слишком проста для тебя, что я для тебя – как на ладони со своей любовью, во мне нет загадки, тайны, интриги. И потому страх наскучить тебе превратился для меня в навязчивую идею. Вероятно, поэтому со мной произошло то, что произошло. Начинает кружиться голова, скоро наступит состояние, которое Джон называет «абстинентным синдромом», несравнимое даже с самой тяжелой формой простуды. В это время мне легче свести счеты с жизнью. Однажды я уже пыталась выброситься из окна, но ты успел удержать меня. Хорошо, что ты это сделал. Я бы не разбилась насмерть, а только искалечилась. Сколько страданий я принесла тебе! Прости меня, любимый! Видит Бог, я этого не желала. И если из-за той черты, откуда нет возврата, нам суждено видеть земную жизнь, я хотела бы знать, что ты счастлив и спокоен. Но все предопределено в этой жизни. Однажды, придя к вам, я не застала дома ни тебя, ни Джона. -Дождитесь их, мисс, они должны быть скоро,- сказала миссис Хадсон. Я устроилась в кресле. Смеркалось. Люблю это время суток. Сумерки. Я погрузилась в какие-то грезы наяву, и не слышала, как ты вошел. Ты меня не увидел. Твой силуэт четко вырисовывался на фоне оконного проема. Ты взял с камина пузырек и вынул из сафьянового несессера шприц. Нервными длинными пальцами ты закрепил в шприце иглу и закатал рукав. Инстинктивно я поняла, что становлюсь свидетелем чего-то, что видеть не должна. Я кашлянула. Ты вздрогнул. - Леди Александра?! -Сэнди, просто Сэнди… -Что вы здесь делаете, Сэнди? -Я… Миссис Хадсон сказала… Я жду вас, мистер Холмс,.. Шерлок... Я подошла к тебе, взяла шприц из твоих рук. - Что это? Ты улыбнулся и пожал плечами. -Что? Кокаин. Тогда я смутно представляла, что это такое, и потому не ужаснулась. -Вот и закончено дело, - продолжал ты,- Интересно, однако, распределился выигрыш: вся слава достается Джонсу, Ватсон получает жену… -А вы, что остается вам!? -А мне – кокаин. И я поняла, что за внешней бравадой ты пытаешься скрыть боль и разочарование, что тебе сейчас так отчаянно необходимо, чтобы кто-то был рядом и протянул тебе руку, пробился сквозь каменную стену твоего одиночества. -А я? Как же я!? Пожалуйста, не отвергайте меня! Ты посмотрел мне в глаза, неожиданно наклонился и быстро поцеловал меня в губы. И тут же мои руки оказались на твоих плечах, обвились вокруг твоей шеи. Я целовала тебя, как безумная, и ты отвечал мне, отвечал! О как я была счастлива в этот момент! За мгновения счастья с тобой я готова была отдать все на свете. Могла ли я знать тогда, что ждет меня впереди, что мне предстоит пережить, в какую бездну отчаяния погрузиться? Смерть отца, неожиданный отъезд тети в Мексику, к месту новой службы ее мужа, который, наконец, получил повышение, размолвку и полный разрыв родственных отношений с братом, когда он узнал, что я остаюсь с тобой. Потом весь этот кошмар, в котором виновата только я, глупая самонадеянная девчонка. Но я любила! Я тебя любила! И, видит Бог, не жалею о встрече с тобой!