Не всё так просто

Невысокий юноша, полностью скрытый черной мешковатой одеждой, медленно брел вдоль полупустых улиц теплым майским вечером. Кончики тонких ровных пальцев медленно перебирали какой-то ведомый лишь ему одному мотив, спасаясь от толстого свитера соприкосновением с нежным ветерком. Из-под объемного капюшона едва виднелся козырек черной джинсовой кепки. Единственное, что могли урвать взглядом прохожие — мягкие губы. Они привлекали внимание и ненадолго отражались в памяти, как наваждение, вызывая желание взглянуть еще хоть раз, чтобы запомнить нежную форму строгого содержания. Это чувство легкой тревоги охватывало случайных встречных, будто можно упустить что-то важное, если не вернуться к этому в тот же миг, боязнь потерять эту сладкую тягу желания запомнить простое запретное совершенство. Он предпочитал маски, но погода брала свое. Или же виной всему опустевшие карманы. — И долго ты будешь тут ошиваться? — низкий бархатный голос, похожий на урчание хищника, послышался прямо за спиной. Юноша слегка вздрогнул от неожиданности и зрачки скрытых кепкой глаз предательски расширились. Бодрящий разряд адреналина пронесся вспышкой по телу, разливаясь волнением и предвкушением, азартом и, хоть он и не признается, трепетной радостью. — Следишь за мной? — холодно отозвался юноша, отчаянно стараясь подавить реакции собственного тела на один только голос пришедшего, оборачиваться он и вовсе боялся, он мог не сдержаться и расплыться в глупой улыбке, какую сейчас ломал всеми силами. — Тебе бы этого хотелось, — спокойно оповестил юношу знакомый. — Мечтай, — тут же оскалился молодой человек, в один клик полностью меняясь, теряя желание улыбаться, чему мысленно был безмерно рад. — Это был не вопрос, — с улыбкой фыркнул высокий молодой мужчина, фривольно перебросив крепкую руку через чужое плечо. — Трудно не заметить фурию, — ехидно хохотнул он, перехватывая свободной рукой острый подбородок, заставляя поднять на себя взгляд. Пришедший медленно и равнодушно облюбовал почти забытые черты. От мужественной линии челюсти к впадинке под губой, к самим губам, чувственным, но слегка сжавшимся в недовольстве, по носу, немного задерживаясь на слабой горбинке, вскользь по густым темным бровям, он, наконец, пересекся с хмурым взглядом больших глубоких темно-карих глаз со светящейся янтарными переливами радужкой. В ответ смотрели с вызовом и легким возмущением. — Кёнсу, — тихо, осторожно и запретно близко пролился бархатистый полушепот. Кёнсу растерял весь свой агрессивный настрой, по-детски растерянно глядя в зачаровывающие глубокие глаза искусителя. Это смешило, потому что все должно быть в точности до наоборот, но отчего-то смеяться он не собирался, от слова совсем. — Вейлы, — рефлекторно холодно поправил юноша. — Мы вейлы, а не фурии, дурья башка. — Кёнсу от души пнул младшего по голени, и тот с долей мазахистского удовольствия принял это, прыгая на одной ноге и потирая ушибленную, хотя они оба знали, что так вышло только потому, что младший позволил себя ударить. — Зачем ты пришел? — Я скучал, — вкрадчиво объяснил пострадавший, который вновь возвышался над старшим и гипнотически неотрывно смотрел. «Он смотрит так только на свое отражение.» — пронеслось в сумбуре мыслей Кёнсу, и он старательно отпугивал эти слабые надежды. — Ты говоришь так только потому, что думаешь, что я хочу услышать подобное. — Ты хочешь слышать подобное, — эхом отозвался бархатный перелив чужого голоса. — Да, хочу. — озлобленно рыкнул Кёнсу. Вместо колких комментариев Кёнсу встретился с теплой улыбкой красивых мягких губ. От досады ему хотелось сорваться и избавиться от остатков гордости и терпения, порывисто поцеловать и побитой собакой просить об ответе, если такового не последует на пылкое действо. Но гордость и крупицы самообладания всегда спасали его от подобных выходок. Ким Чонин собственной персоной пришел за ним в мир простых смертных. Такого не бывает. Неспроста это. Кёнсу был потомком вейл. Мужчинам не передавалось женское могущество этой расы, но это не лишало его особенностей семьи. Притягательные черты, взгляд, которым он мог получить расположение любого, на кого посмотрит из-под завораживающего узора ресниц, и голос: глубокий, мягкий, чарующий. Чонин всегда подшучивал над старшим, намекая, что уж больно девичье очарование у этого хмурого хёна. Хотя ничего женского в юноше не было. Широкая спина, тяжелые сильные руки, жесткая линия челюсти, короткие колючие волосы. Поэтому остальные частенько крутили на Кима пальцем у виска. Но Чонина заполучить Кёнсу не мог. Это было глупостью, несерьезным спором и слегка — ущемленной гордостью. Все любили потомка вейл, красивого юношу с чистыми глазами, но не Чонин, который предпочитал всему миру залы с зеркалами. Ким Чонин — нарцисс. Их род довольно распространен и почти полностью перемешан. Но Чонин был редким видом. Чистокровный самовлюбленный эгоист. Нарцисс в чистейшем виде. И это так злило равнодушного Кёнсу, что рядом с младшим в нем особо ярко выражалась экспрессивная неуравновешенность вейл. Простой принцип перфекциониста превратился в навязчивую идею, в открытое противостояние и войну между собой и желанием. Кима же забавляло противостояние, развернувшееся между ними. Он всегда был рад лишний раз поставить другого на подходящее тому место в иерархии под собой, что уж говорить о принижении столь авторитетного создания, которое очаровательно злилось при каждом промахе. Но в откровенных забавах с двусмысленными намеками и, порой, рукоблудием всегда сквозил холод четкой грани. В каждой развязной шутке непременно была лишь капля шутки. Забавы ради, и только. И вот, этот самый невыносимый Ким Чонин, нашел его в огромном человеческом мире и смотрит так честно, что глупо хочется верить. Хотя Кёнсу и не может сказать точно, во что там ему хочется верить, и почему вообще хочется. Но чувствует себя жалким. Определенно. — Я по делу, — Чонин вывел старшего из транса. — У нас там все немного наперекосяк. В воды попал ядовитый раствор или порошок, черт его знает, суть в том, что многие люди отравлены и им нужен антидот, — спокойно объяснял он, переведя взгляд куда-то в сторону, бездумно оглядывая непривычную простоту человеческой жизни, спрятав руки в глубоких карманах серого махрового пальто, он совсем не выглядел обеспокоенным, скорее, умиротворенным. — Тут красиво, — неожиданно подметил он, меняя тему, перебирая взглядом редких разношерстных прохожих. — Неудивительно, что тебе здесь нравится. Хотя воздух тяжеловат. — Тяжеловат воздух там, где скопление магического населения превышает правило «четвертого в лифт не пускать». — Детское правило, но с тобой вообще никто в лифт не встанет. — Главное, чтобы вставал, — неожиданно ляпнул старший. Младший перевел внимательный взгляд на Кёнсу, изогнув бровь, и весело хохотнул: — Уа-уа! Какие шуточки, хён! — он в один шаг оказался слишком близко и легко обвил спрятанную слоями одежды талию, прижимая горячее тело к себе. У старшего внутри все перевернулось от волнения, сбив дыхание. Предчувствие кричало о подвохе, но тело не успевало отвечать на панику сознания. — Мне жаль, это ненадолго. — только и выдохнул Чонин, обжигая холодом нежную кожу, прижавшись всем телом к старшему. Кёнсу внезапно поплохело. Каждая частица его существа будто обмерзла под снежной лавиной, после чего раскрошилась в ничто. Боль пронзила что-то неосязаемое в нем, перекинувшись на воссозданное тело. Теплая вечерняя улица сменилась промерзлой темнотой пустого помещения. Еще до того, как Кёнсу пришел в себя, он точно знал, где он. Шум воды подтвердил его догадки, когда звон в ушах прекратился. Лечебница в горе под водопадом. Он не раз там бывал прежде. Мороз отступил, ноги почувствовали твердую опору, но Ким все еще удерживал размякшее тело. — Оглянись, — тихо сказал он, не двигаясь. В воздухе витала густая магическая хворь, старший сразу же пришел в себя, затаив дыхание, чтобы не наглотаться ярких испарений, которые мощной концентрацией могли навредить сами по себе. Он панически начал хлопать младшего по спине, в которую вцепился ранее обеими руками, чтобы тот скорее перенес их подальше от опасной зоны. Очередная боль от расщепления не так остро ощущалась после увиденного, хотя раньше такого рода передвижения опустошали его желудок и запасы всяческих сил. Кёнсу осел на хрустящий под подошвой ботинок гравий, опершись о прохладную стену высотного здания, не боясь грязи, которую всегда избегал, и глубоко дышал, стараясь скорее остановить мир перед глазами от резких скачков этого резкого на поворотах парня. Чонин присел перед ним на корточки и приложил свои вечно холодные от перемещений руки к разгоряченной коже щек, пробравшись кончиками пальцев за уши и, насколько было возможно, к шее, охлаждая пыл, чтобы смягчить возможную гневную реакцию помощью. — Мне сказали привезти тебя, потому что никто больше не смог бы, — тихо усмехнулся Ким, с озорными искорками глядя в потемневшие глаза. — Что-то опасное разошлось оттуда. Многие болеют, но даже Син не может сказать, чем, — он забавно поморщил нос при упоминании строгого целителя и приобнял себя за коленки, отпустив подостывшего хёна. — Это похоже на отравление. Не скажу, что это смертельно, потому что никто не умер, но вирус стремительно разрастается и может выйти за пределы магической территории, а там наверняка пострадают простые люди, — вкрадчиво пояснил он в ночной тиши, так, чтобы только Кёнсу мог слышать, чтобы только он мог воспринять мягкие вибрации низких тонов. Так мог говорить только Ким Чонин. И вообще-то это было тем, что называют заклинанием, но без нужного смысла являлось особым языком шифра лично от Кима. Все, кроме адресата, слышали лишь что-то, похожее на мурчание, без шансов на распознание. Это всегда казалось Кёнсу очень интимным, он никогда не видел, чтобы младший использовал этот способ общения еще хоть с кем-то. Но в данный момент, хоть он и отвык от общения с магическими существами, даже если и был очень рад встрече, было кое-что важнее: — Если все уже так серьезно, то почему ты пришел только сейчас? И вообще, зачем нужен я? Вейлы сильный народ, но они не промышляют подобным лечением, тем более я, — медленно переваривал информацию старший, старательно собирая себя по крупицам. — Син и этот олений … , — он не смог придумать подходящего определения и просто по-детски фыркнул. — Они долго выясняли, что это. Когда, наконец, определили, эта зараза расползлась по всей нашей территории. Нам нужно найти какого-то там лепрекона, чья семья занимается всем этим. У него есть лекарства, нужные этим двоим. В общем, этого лепрекона нужно искать где-то в скалистых долинах, а для этого нужно пройти лесные гущи, населенные вейлами. А они, как знаешь, не любят чужаков, — непонятно объяснил Чонин, смотря на хёна так, будто пытается передать информацию телепатией. — А тебя я быстро нашел, — просиял он напоследок, довольно улыбаясь, полностью путая мысли. Кёнсу только лишь скептически изогнул бровь на весь недолгий монолог, но, отдавал себе должное, он понял суть услышанного непонятного бормотания.

***

Свой путь они начали уже утром. Кёнсу проснулся в автобусе. Убаюканный движением и теплом чужого тела, он провалился в зыбкий сон, сидя, неудобно устроившись в узком кресле. Перемещаться с помощью чониновской способности, конечно, дешевле и быстрее, но не так часто. После таких передвижений плющило и морально, и физически. Хотя младший утащил их недалеко от магической границы. Но тем не менее, последние сбережения Кёнсу ушли на билеты, причем Чонин, который мог подождать уже на месте, тоже навязался в автобус. Сам Ким все еще спал сном младенца, притягивая к себе все внимание женского состава туристов. Он цепко обвил пальцами забранную себе ладонь старшего, и мирно посапывал у окна. — Эгоистичная скотина, — беззлобно фыркнул старший, даже не пытаясь отнять теплую руку у все еще прохладных пальцев. Их яркая для простых людей парочка привлекала много внимания, но от этого никуда не деться. Кёнсу очень доступно объяснял всем любопытствующим, что к чему, взглядом, чтоб неповадно было. Хоть он и пытался отделаться от всяческой связи с вейлами, портя впечатление поведением и акцентами на твердые черты, некоторые упорно продолжали видеть в нем неземное. К таковым относились смертные и Ким Чонин, когда несмешно об этом шутил. С остальными чары действовали исключительно по желанию юноши. — Пора, сокровище, — он слегка ущипнул Кима за руку. — Наша остановка, — уточнил он, когда встретился с потерянным затуманенным взглядом. — Этот мир всегда такой интересный, — поделился он по пути к выходу. — Именно поэтому ты все проспал, — ехидно подметил старший. — Я просто смотрел твои сны, — он тягуче зевнул и вытянулся стрункой, разминаясь. Кёнсу недоуменно уставился на наглеца, судорожно перебирая обрывки воспоминаний о последнем сне. И они ему не нравились. — Ты такой интересный внутри, — зло усмехался Ким, понимая, насколько сильно застал хёна врасплох. Кёнсу только и оставалось, что пнуть нарушителя своего спокойствия. Но тот на этот раз предпочел увернуться, все-таки у старшего тяжелые прикосновения. — Ненавижу, — прошипел он, раздраженно топнув по земле, отчего по ней прошелся сильный толчек, слегка ощутимый для стоящих рядом. — Тише, хён, — Чонин запаниковал, увидев вмятину в сухой почве. — Тебя же на опыты сдадут с твоими взрывами. По-воровски оглядываясь, Ким перехватил тонкое запястье и засеменил в сторону нужной им дороги.

***

— Я ждал, — торжественно заявил среднего роста примечательный молодой мужчина, встретивший их по другую сторону охраняемого барьера, с виду похожего на простую заправочную остановку с магазинчиками. При встрече с этим человекоподобным Чонин несдержанно закатывал глаза. Кёнсу от такого факта немного повеселел, отметив, что что-то все же не меняется совсем. Ким по-прежнему не переваривал Лу Ханя и называл его оленем, используя знания из простого человеческого мира, подобрав наиболее тому подходящее определение. Младшему нравились интересные языковые тонкости разных народов, наиболее привлекательные для себя он использовал в общении, косвенно вовлекая остальных. — И я рад видеть тебя, Нини, — задорно хохотнул Хань, испытывая долю садистского наслаждения от столь неприятной младшему встречи. Если Ким Чонин любил ставить на место и издеваться, то Лу Хань любил унижать и издеваться. Вместе их вынести было сложно, но не когда ты тот, кто и сам учавствует в подобных потасовках. Весь азарт Кима на доставания спадал рядом с «оленем». Хань был магической знаменитостью. Ученый, единственный в своем роде изобретатель, еще и долгожитель, который иногда выглядит невинным школьником из-за нежных черт, больших глаз и длиннющих ресниц, придающих его лицу оленьей непорочности. Но никто не рискнет считать, скольких он пережил. — Мы будем вместе? — уточнил Кёнсу, намекая на миссию, о статусе которой пока ничего не знал. — Вы — может быть, а я для такого слишком занятой, — привычно съерничал Хань, отчего жест Чонина повторил и Кёнсу, получив одобрительно-понимающий взгляд из-под густой растрепавшейся челки, которую тут же захотелось поправить, пропустив меж пальцев мягкие пряди. — Да потрахайтесь вы уже, — фыркнул ученый на привычные всем переглядывания, скопировав их реакцию на свою персону. — И нечего вставать в позу. Дали бы мне свои ДНК-материалы, я бы давно доказал, что ваши прототипы "размножались долго и счастливо", — задорно хохотнул он себе под нос с холодящей поджилки наблюдателей улыбочкой, совершая нехитрые движения пальцами. — Хочешь устроить кроличий переворот? — Кёнсу ехидно изогнул бровь. — Один из них будет телепортироваться по миру и шокировать народ, — ехидно представил он. — А второй в поисках еды затопчет урожай как толпа слонов, — поддержал Ким. — Я бы их кормил, — по-детски обиделся Хань, понуро плетясь в нужном направлении, безмолвно приглашая следовать за собой. Чонин и Кёнсу обреченно переглянулись. — И все-таки потрахайтесь уже. — заключил Хань, не оборачиваясь. Такому чудесному обществу Кёнсу предпочел бы холодное расщипление при перемещении с Чонином, но эта возможность ограничивалась людскими территориями, где не было опасных магических заслонок, способных разделить частицы до состояния невозврата. Тут уж перемещаться мог только сам Ким, и то по изученной местности. Впрочем, из потока нескончаемой болтовни оленя, каковым уже и сам Кёнсу того называл, он понял, что происходило, убедившись, что изначально все воспринял правильно. Он же был нужен, чтобы упросить своих сородичей на время снять барьер для возможности быстрого перемещения обратно, для чего был взят Ким. А Хань во всей этой куче просто знал, куда идти и кого искать. Магическая территория визуально не шибко отличалась от человеческой, за исключением населения, в котором угадывались далеко не человеческие создания. В воздухе витала тревога, это отличало магические территории. Даже если внешне все казалось обычным, что-то было не так и все об этом знали. И Кёнсу ощущал. Устроившись на заднем сидении оленьего автомобиля, на котором им предстояло пересечь город, он приоткрыл окно, внимая шепоту родного ветра, который сопутствовал вейлам и покровительствовал им. Хворь странно отражалась на поведении. Жители не были прикованы недугом к постели, они становились одержимы какими-то идеями. Поначалу болезнь проявляется слабостью, но после проступает неадекватный прилив сил, сопровождаемый безумием. Как идея-фикс, как неудачное действие зелья приворота, народ медленно, но верно слетал с тормозов. Кёнсу полгода шатался по миру смертных, даже пытался подрабатывать. Сложно придумать историю происхождения, когда каждый твой шаг может отследить техника. Но все же это захватывает дух. И людские обычаи довольно интересны. Боже не поможет, если такого рода одержимость переползет на людей. Не всем можно вступать на человеческие земли, что не мудрено, ведь скрыть возможно далеко не все. Но помимо этого к людям не допускаются сильные существа, подобные драконам, например. Но таких великих рас Кёнсу видеть еще не доводилось, хотя говорят, что эти создания так умны, что их нельзя вычислить в толпе, если они сами того не захотят. Ким на разговоры о них махал рукой, не желая обсуждать пустое, как он считал, безнадежное, Хань - хрюкал, потому особо определиться с верой в них было сложновато. Мысли ностальгическим осадком меланхолично витали в воздухе, фильтруемые ментальным пережевыванием каждой. Высотки сменились неровной лесистой дорогой, значит, скоро они доберутся до поселения вейл. Бабушка Кёнсу наверняка все еще молода и прекрасна, как и все десятилетия ранее. Эта часть размышлений выпустила на волю теплую улыбку, заигравшую на нежных губых. От раздумий юношу отвлек Чонин, возникший из ниоткуда на его коленках. Он уронил тяжелую голову на крепкие бедра и, казалось, будто опустился на перину. В этот раз Кёнсу не отказал себе в желании коснуться мягких волос. Он запустил тонкие пальцы в разметавшуюся копну жидкого шоколада и перебирал пальцами по прохладной после скачка коже, массируя ее, разгоняя кровь. — Хён, — тихо выдохнул младший, не раскрывая глаз, — представь, как было бы здорово болеть кем-то. — едва слышно начал он, задавая тоном направление мыслей. — Это так красиво. Хён, я хочу болеть тобой, — признался он низким бархатным переливом, с блаженной полуулыбкой, придающей словам несерьезность. Старший перестал его гладить, но руки не убрал. Чонин определенно говорил с ним в этот самый момент в своей интимной манере заклинателя, чтобы больше никто не знал, даже если олений слух разбирает этот магический шифр. Это всегда вводило в смятение, стоило ли верить в подобное, или же это одна из его живых шуток. Чонин тем временем бережно перехватил одну из рук за кисть и передвинул к своим губам, мягко и горячо целуя подушечки, нашептывая слова, каких никогда раньше не произносил и, казалось, даже не умел. — Горячее гранатового сердца феникса. И острее оков цепкой драконьей лапы. Мы берем лишь раз. Прекраснее может быть только общее дитя. — бормотал он, всецело захватывая внимание старшего, это было похоже на чары, лишающие воли, и Кёнсу не мог оторваться. — Следи, чтобы этот ребенок не заболел, — окликнул парочку с переднего сиденья Хань. — Мы близко, так что включай там свое несуществующее обаяние для родственничков, — ехидничал самый старший. Чонин только фыркнул, с улыбкой бросив на такую грубость тихое «так и знал», переворачиваясь на бок так, чтобы зарыться носом в мягкой толстовке Кёнсу, где ему уж точно всякие олени не помешают.

***

Поздним вечером Кёнсу нашел Кима у озера, сидящего в расслабленной позе, скрестив ноги. Младший прислушивался к музыке леса и иногда плавными движениями поддерживал ее мотив. Он был где-то глубоко в себе мыслями, отдаваясь ритму только редкими ответами на ласковый мотив шуршащей листвы, ласкаемой ветерком и пением неземных птиц. — Я хочу сохранить это для себя, — оповестил он пришедшего, не оборачиваясь и не смотря на водную гладь. — Чувствую твое присутствие, — ответил он сразу же на не произнесенный вопрос. — Бабушка увлеклась Лу Ханем, — весело хихикнул Кёнсу. — Да ты в драбода, — улыбнулся Чонин, откидываясь на мягкую траву и смотря на подошедшего снизу вверх. Он мог себе это позволить, даже если над ним возвышался его личный разрушитель во плоти, он мог в любой момент оказаться выше, в лучшем положении, в более удобном хотя бы, но не собирался. Кёнсу слегка шатало, но он держался молодцом. Все местные незамужние вейлы слетелись, чтобы облюбовать гостей и, возможно, заполучить себе одного. Ким быстро слился, на уровне инстинктов не переваривая этих самовлюбленных властных дамочек рода вейл. — Ложись рядом, хён. Там слишком шумно, — Чонин приглашающе указал на наиболее подходящее рядом с собой место. Кёнсу даже не думал сопротивляться. В конце концов, это ведь Чонин, он мог позаботиться о нем. — Эта нимфа воздуха прекрасна, — поделился впечатлениями старший, спокойно укладывая голову на подставленное плечо, принимая непривычно теплые объятья младшего. Чонин перевернулся на бок и, приобняв хёна за спину, хмыкнул, уткнувшись в короткие, пахнущие свежестью леса волосы: — Ты так говоришь только потому что хочешь, чтобы я ревновал. — Вовсе нет, — лениво промямлил старший, тягуче позевывая. — Но я ревную. — подобно шепоту листвы эхом отозвался Чонин, коротко целуя в колючую макушку. Старший только крепче обнял Кима, безнадежно пропадая где-то внутри, но вслух говоря иное: — Утром прибудет темная нимфа, которая проведет нас к этому… — А барьер? — уточнил Ким, пока старший еще мог отвечать. — За две бутылки бабушкиной настойки из диких ягод в меня одного — нет барьера. Завтра, — полусерьезно, полухихикая торжественно заявил Кёнсу, порываясь показать все жестами, но Чонин убаюкивающе гладил сильное обмякающее от подобного внимания тело, пользуясь всеми своими преимуществами так, как это должен делать этот глупый хён по отношению к нему.

***

Нимфа была прекрасна и молчалива. Молодой юноша в темном магическом облачении, похожем на саму ночь, облаченную вокруг нежного тела дымовой завесой, витал чарующим видением среди трех золотоискателей, искавших лепрекона совсем не ради горшочка с золотом. Домашнее безумие напрягало и хотелось поскорее его прекратить. Нимфа воздуха, как талисман, направилась с небольшой компанией вплоть до скалистых ущелий, где начиналась драконья территория. Внимание болтливого Лу Ханя, который, кажется, был без ума от всего прекрасного, было полностью направлено на прекрасное создание, лишь мило улыбавшееся на все его горячие речи, чего, кажется, тот совсем не замечал. Попытки же Чонина и Кёнсу поговорить с темным созданием не увенчались успехом, только еще больше недопонимания. Хоть нимфа нежных ветров и оставила их, но все, даже молчаливый темный юноша, выдавали взглядом всю степень обреченности в обществе этого оленя. — Ифань! — во все горло прокричал Хань, слишком возбужденно семеня по опасной местности, грозящей камнепадами. Кёнсу на всякий случай вцепился в Чонина мертвой хваткой, надеясь на реакцию того в случае чего, обеспокоенно бормоча один и тот же "Что я здесь забыл?". Нимфа на все это лишь скептически кривила красивое лицо и явно едва сдерживалась от чего-то страшного. — Бэкхён? — послышался басистый раскат детского голоса. Нимфа тут же пропала из поля зрения пришедших. Юноша стремительно несся на источник звука, счастливо переливаясь с места на место вспышками темных свечений, похожих на запретные чары. — Я тоже так рад! — басил мальчик, появившийся перед недопутниками, понимая нимфу, и даже чем-то повторяя ее свечение где-то под кожей и в пересвете ярко-рыжих волос. — Хань? — его и без того большие чистые глаза округлились еще сильнее, составляя конкуренцию Кёнсу, над которым по этому поводу всегда подшучивал Ким. Чонин тут же задергал старшего за рукав, по-детски призывая обратить внимание на эти блюдца, будто старший не знал, что Ким имел в виду. Что, с другой стороны, пугало. Ибо какого черта. Один скептический взгляд охладил пыл юноши, и он покорно притих, невесомо обвив предплечье старшего замком из пальцев. — Этого переростка можешь не искать, он спит после попойки, — злорадно оскалился малец, моментально срубая первоначальное впечатление детской невинности. — Давайте об этом потом, — вмешался Кёнсу. — Что там с лекарством? Рыжий мальчишка непонимающе уставился на невысокого паренька. Он какое-то время переваривал вопрос, но, не сумев определить его содержание, просто медленно отразил: — Что с лекарством? — Он о физалисе, — отмахнувшись фыркнул Хань, — так где этот неудачник века всей галактики? Рыжий неопределенно махнул куда-то в сторону, но был понят. — Ребят, — мальчик тяжко вздохнул, — этот олень вас надул. — он устало потер переносицу. — У вас там просто эксперимент бомбанул, я слышал от единорога. Это лечится ягодным физалисом с магической настойкой. Я потом пришлю Сину. — устало пообещал он, направляясь восвояси. — Хён, — тихо окликнул Чонин. — Ты предпочитаешь тепло или холод? Куда махнем? Песчаные берега, дикие острова? Горячий чай под звездным небом? — А можно сначала суп из оленя? — Увы. — Домой, Чонин. Я хочу спать. — Да. И нам пора просто потрахаться, — хохотнул младший, подхватив старшего под руку. — Спать, Чонин, — строго повторил старший. — И супа. Это обязательно. Можно для остроты вкуса добавить единорожьей крови.