«Моя любовь умрёт однажды, Но я всё время буду рядом, И я пойду с тобой во тьму. Ни ослепляющего света, ни туннелей, ведущих к ярко-белым воротам, Лишь наши руки, сплетённые покрепче».
— Спасибо, что приехал, Генри. Голос не выражал абсолютно ровным счётом ничего, кроме пустоты, чьи корни успели пробраться в самые потаенные уголки души. — Я не мог проигнорировать твою просьбу. Мы, в конце концов, семья. После секундной паузы он добавил: — Дедушка, мне очень и очень жаль, как и моей матери. Румпельштильцхен внимательно осмотрел Генри с ног до головы. Это был уже не четырнадцатилетний подросток, а тридцатилетний возмужавший человек, одетый в чёрный деловой костюм с красным галстуком. В левой руке он держал рабочий портфель, а на безымянном пальце правой руки было обручальное кольцо. Он выглядел опрятно и ухожено; волосы были аккуратно уложены. Также он следил за своей формой. Внук не мог не заметить взгляда дедушки. Генри невольно расплылся в улыбке, вызванной успехами в его жизненных достижениях. — Твоя жена, — еле слышно произнёс Голд, и на этот раз в его словах звучали нотки удивления. — Вайолет, — подтвердил он. — Она одна из немногих решила остаться с нами, когда у других появилась возможность вернуться туда, откуда они все родом. Моя вторая мать, Реджина, отправилась вместе с остальными. Румпельштильцхен кивнул. Он знал, что рано или поздно это должно было произойти, несмотря на то, что Сторибрук был цивилизованным городом. [1] Даже он сам порой скучал по Зачарованному лесу, хоть и знал, чем ему грозит возвращение. — А как поживает Эмма? — О, сейчас она нянчится со своими внуками! — радостно сообщил Генри, доставая из внутреннего кармана пиджака фотографии. — Мы живём в Баффало. [2] У нас всё хорошо. В принципе, Голду всё это было безразлично. Он столько раз морально погибал, но каждый раз что-то воскрешало его, пусть то была ненависть или злоба, или любовь с раскаянием, но не сейчас. Это было сильнейшее потрясение за всю его долгую жизнь. Румпельштильцхен расспросил Генри, чтобы убедить самого себя в том, что время не останавливается ни на секунду — сейчас, например, кто-то захлёбывается в слезах, а кто-то сжимает в объятиях ближнего. Если бы в нём только осталось что-нибудь от человека, каким он был, кажется, совсем недавно, он бы, разумеется, искренне пожал руку внуку и передал бы сердечный привет правнукам и Свон. Однако Генри прекрасно обо всём догадывался, хотя бы потому, что не был ошеломлён увиденным — его дедушка остался таким же, каким был когда-то. Тьма сохранила его внешнюю оболочку, превратив сердце в треснувший чёрный гранит, а душу в давно уже погасшие угли. Даже огонь в глазах померк под воздействием бед, выпавших на его с Белль долю. Но они справлялись. После коротких передышек многие годы они упорно сражались, поддерживая и любя друг друга, как в горести, так и радости. Пока смерть не разлучила их. Пока он не почувствовал настоящий страх, которое несло в себе проклятье Тёмного мага.***
Чудовище дало волю долгожданным слезам; монстр плакал, прижимая к своей груди ящик Пандоры. Он целовал губами холодный металл. В голове появился образ Красавицы, такой, какой он видел её в последний раз. Крокодил так сильно соскучился по Белль, что теперь, когда он наконец-то нашёл её, всё остальное перестало иметь значения на свете, кроме неё. Ему нужно было всего лишь разбудить её, но если поцелуй не сработал, то, возможно, слова были в состоянии помочь ему?.. Он давно знал, что должен сказать, и эта уверенность помогла ему окрепнуть.***
Румпельштильцхен крепко сжал её руку в своей и почувствовал, как его собственные мышцы расслабились, дыхание пришло в норму, а сердце застучало так, будто бы оно никогда не касалось зловещей Тьмы. Таким он чувствовал себя с ней. — Белль, — начал шепотом почему-то он. И хотя никто их не мог услышать, всё же что-то внутри него оставалось настороже. — Эту чёрная дыру, что растёт с каждым днём я могу заполнить лишь тобою. Я давно сбился со счёта… Сколько раз я говорил тебе прощай?.. Моё и без того разбитое сердце сильно кровоточило каждый раз в такие моменты. Всё же ты должна знать, что я всегда надеялся, что ты вернёшься. Я просто не мог жить без этой веры, понимаешь? Это было бы невыносимо. Пришло время посмотреть правде в глаза — я не могу позволить этому закончиться. Ты единственная, кто заботится обо мне даже тогда, когда злишься. Ещё одна истина в том, — он умолк, чтобы набраться храбрости, — что я не могу не обращаться с другими людьми как чудовище, и пойми, пожалуйста, что ты не похожа на всех. С тобой я буду обращаться так, будто бы я ангел. Я не могу видеть твои страдания, Белль. Ты - часть меня, и я не могу позволить тебе сломаться. Прошу, позволь мне сделать тебя счастливой и увидеть твою улыбку вновь! Даже если весь мир будет гореть, я смогу защитить тебя и нашего ребёнка! Я ранил тебя и, даже, не один раз, но, пожалуйста, поверь мне. Я покажу тебе, как навеки исчезнут шрамы, оставленные мной. Позволь мне обнять тебя! Пора прекратить выяснять отношения, Белль. Перестань говорить себе, что ты не можешь. Просто… просто открой глаза и ты увидишь то, о чём всегда мечтала всё это время. Я устал от вечной борьбы, ты — тоже. Не сомневайся в том, что я сделаю всё для тебя, и это никогда не станет ложью. Давай… давай просто будем собою, ведь именно это и соединило нас. Румпельштильцхен привык к проигрышем. Всё то время, что он говорил, его голос дрожал от волнения. Он не сомневался, что и в этот раз ничего не сработает, что надежда навсегда покинула не только его, но и весь этот мир. Но она никогда не исчезала и не исчезнет — Белль открыла глаза и заплакала.***
Эта сцена с особой яркостью запечатлелась в его голове. День, когда он нашёл Белль и с тех пор не отпускал. Время остановилось для него, но не для неё. Генри продолжал что-то говорить, но Голд не слушал — лишь тяжесть погребальной урны напоминала о жестокой реальности. Наступила тишина. Внук положил руку на его плечо, и он вздрогнул. Вздрогнул он и во второй раз, когда Генри задал вопрос, на который ему не хотелось отвечать, но надо было пережить всё это ещё раз. — Что произошло с Белль? В молчании, последовавшим за этим уместился её смех и улыбка, — то, что он видел так редко в последнее время… — У неё случился выкидыш. Каждое слово будто бы весело целую тонну. — Мы не сдавались, но врачи сказали, что младенец оставил свой след. С тех пор она не могла иметь детей. Нам посоветовали усыновить ребёнка, но Белль не хотела даже слышать об этом, с тех пор мы жили одни… Я не хочу задерживать тебя, Генри. Давай просто покончим с этим. Генри хотел возразить, но заглянув в глаза Голду, передумал.***
Речной ветер спокойной прохладой дул на лицо; падал бледно-серебристый снег, а Румпельштильцхен не мог не думать о седых волосах Белль и лице, изрезанном морщинами, отражающие многочисленные переживания. Её красота увяла и производила неизгладимое впечатление на всех, кроме него. — Мы прожили хорошую жизнь, верно? — Всё ещё впереди, Белль. — Не глупи. Сейчас я хочу лишь, чтобы ты остался со мной до конца. Я уже не та, что раньше. Меня беспокоит лишь одно. — Что?.. — Кто будет сдерживать твой гнев, когда меня не станет? — Не говори так. А она лишь слабо улыбнулась, покачав головой. Бессмертие не приносит ничего, кроме обжигающей обиды, текущей по венам. Ты знал, что когда-нибудь это случится, что однажды она расколется, как символ вашей истинной любви. Но разве знания об этом смягчили горечь утраты? Нет, этого никогда не происходит. И теперь, после того, как это случилось, воспоминания помутнели, как счастливый сон, который так редко навещает живых. А кто-то сейчас приветствует мир громким криком; а кто-то сейчас делает последний вздох… Лишь ты будешь нести этот тяжелейший груз, пока человечество не погубит друг друга окончательно. Прощай! Прощай! Но тишина, бессердечная тишина поглотила последние слова, адресованные ей. И помни, что я люблю тебя… я… лишь эхо, отголосок, ничто без тебя, Белль. — Почему ты решил её кремировать? — спокойно задал вопрос Генри. Румпельштильцхен пожал плечами. — Она сама так распорядилась перед своей смертью. Она никогда не переставала думать о широких просторах этой планеты. Я надеялся, нет, не так, я обещал ей показать их. Теперь она сможет увидеть гораздо больше, чем я смог ей дать. Она будет путешествовать по местам, где нет ни боли, ни ненависти, ни жестокости... Они остановились у края моста и замолчали. В этот раз Румпельштильцхен решил воспользоваться магией во благо, чтобы попрощаться со своей женой достойно. Прах Белль подхватил сильный ветер в лучах уходящего солнца, унося его то к небесам, то в речные глубины, то вдаль, за город, то в город, к шумной компании самых разных людей со своими жизнями. Попрощавшись с Генри, Румпельштильцхен побрёл прочь, и больше его никто не видел. Может это и к лучшему.