***
У меня есть хороший школьный друг Жильбер, он немец. Я хорошо знавал его семью, я хорошо к ним относился, и хорошо относились ко мне. Фактически, это Жильбер познакомил меня с Родериком. Это было празднование семнадцатилетия Жильбера. Немного о том, как он выглядит: он обладатель крупной и заметной фигуры, на первый взгляд, он всем неприятен, он создаёт впечатление мерзкого громилы. Его лицо имеет правильные, острые немецкие черты, но лицо его не угловато. У Жильбера тяжёлая квадратная челюсть, однако, вкупе с его телосложением лицо смотрится гармонично. Жильбер Байльдшидт альбинос. У него сухие, безжизненные белоснежные волосы и злые красные глаза. Он словно очень сильно замёрз, и солнце он не любил. Тогда на день рождения моего немецкого товарища его родители оставили в наше распоряжение квартиру. Конечно, в основном были гостями родственники. У Жильбера лишь две сестры и четыре брата. Но они все кузены. Все, кроме младшего брата Родерика. Родерик младше своего старшего брата только на год. И если альбинос - высокий, сильный, жёсткий, то младшенький - инверсия. Во-первых, Родерих болезненно-худой. Во-вторых, его личико имело заострённую форму, нос - не очень большой, волосы он прибирал всегда (даже дома). Родерих носил очки, а это делало его ещё более беззащитным. И третий пункт - он пианист. Как такой чудесный мальчик вообще может быть родным братом Жильбера?! Квартира немца была плохо освещена абсолютно во всех комнатах. Коридоры узкие, комнаты крошечные и душные, кстати, родители двух братьев пили. Но Жильбер и Родерих всегда были сыты и одеты. За большим столом расположились родственники. Последним на праздник пришёл Антонио Карьеде - мой испанский друг. И друг, разумеется, Байльдшмидта. - Братва, я рад, что вы все здесь ради меня! - громко гаркнул Жильбе, резко встав. - И это заебись, что Франсуа и Тони сидят с нами, как часть моей семьи! - отсалютовав бутылкой пива, немец окинул взглядом присутствующих. Кузина из Бельгии, Дита, так её звали, также подняла в знак одобрения бутылку. А ведь в этих словах много смысла. Жильбе воспринимал меня частичкой семейства, а он товарищ крайне семейный и принципиальный. Его детство было нелёгким. Он всегда много работал, но, бедняга, не находил отдушины в родном брате. Об этом мы с ним не говорили никогда. Я привстал и сердечно обнял мускулистого именинника. Тони нас даже сфотографировал - испанец всегда умел это делать хорошо. Я понимал, что эта огромная крепкая спина, которую я неосознанно глажу ладонями, выдерживает огромный груз тяжёлой жизни. Родерик кашлянул, что означало "посмотрите на меня, я хочу сказать/сделать что-то важное". Дита, не отстраняя бутылку от губ, пренебрежительно посмотрела на него. Людвиг поднял на кузена заинтересованный взгляд (я слышал, они хорошо ладят), прочие родственники, включая Жильбе, одаривать вниманием Родерика не хотели. - Гильберт, ко дню твоего рождения я разучил замечательное произведение Шумана "Юмореска". Как лично кажется мне, тебе понравится, ты оценишь. С днём рождения, дорогой старший брат, - с этими словами он заправил водолазку в джинсы и прошёл в соседнюю комнату, не отделённую дверью от провонявшей перегаром гостиной. Комната, в которую прошёл Родерих, а за ним - Жильбе, я, Тони и кузены, оказалась ещё меньше - она схожа с картонным контейнером для цветов. Обои протекли и были сырыми (затопили соседи, не иначе), в углу возле окна стояло громоздкое фортепиано - таких уже не выпускают: оно чёрное, звонкое, как рояль, с крупными чуть желтоватыми прохладными клавишами, тремя большущими педалями и с четырьмя колками по бокам. Этот величественный инструмент сильно контрастировал с обыкновенным кухонным стулом и простенько одетым юным пианистом. Присутствующие сели на тесный диван, однако не хватило места швейцарцу Вашу и голландцу Томасу. Они расположились на полу, подложив под себя подушки. Жильберт стоял. Родерик заиграл "Юмореску". Я наблюдал поочерёдно то за ним, то за его старшим братом. Младший явно старался, в том, что он играл, я видел некое отражение их взаимоотношений - это произведение словно написал сам Роди. Жильбе потёр двумя пальцами свою массивную челюсть, он встал сзади брата и опёрся руками о спинку стула. Альбинос слегка нахмурил брови, его по-крысиному красные глаза словно что-то видели в этих звуках, особенно, когда на второй минуте мелодия чуть затихала. Антонио, чуть приобнявший Диту, делал вид, будто ему интересна эта бельгийка. На деле же он точно также вслушивался в звуки. Родерик закончил, грациозно сложив руки на коленях. Поднялся, поклонился "слушателям", и, наконец, обернулся к брату: - Гильберт, я надеюсь, тебе понравился мой подарок. Ты услышал то, что я хотел сказать словами, но не сказал? Жильбе секунды две вглядывался в тёмный угол комнаты, но вскоре солгал: - Я не услышал ничего такого. А вообще-то ты молодец, можешь дожрать салат. Я знал, что значило это: "Родерик, братишка, я всё понял, ты молодец. Я тоже это чувствую. Но я не могу сказать тебе такое при гостях". Но понял ли это сам Родерик? Так или иначе, он прошёл в гостиную, но все остальные остались сидеть на месте. Жильбе включил какой-то боевик, а я прошёл к юному пианисту. Я присел рядышком. Он ничего не ел, а просто ковырялся в еде вилкой. Меня Родерик заметил, но как-то заговаривать не решался. Я разглядывал его. Он дышал ровно, но раздражённо. Лишь сейчас моё внимание приметило родинку возле рта. Парень кривился своим мыслям, своим обиженным мыслям. Я поцеловал его. Родерик ожидал, когда я отпряну. Меня влекло к этому чуду - я влюбился. Когда я отстранился, то не увидел на его лице ни отвращения, ни трепета, ни чего-то вообще. - Я не люблю мужчин, Франциск. С этими словами он куда-то ушёл. Я не стал его догонять. В тот день я остался с ночёвкой, как и все. Я спал на ковре, укрывшись синим пледом, скрючившись. Под утро ко мне присел Родерик, на нём была пижама. Я мягко тронул рукой его щеку, опять же, он даже не вздрогнул. Родерик прилёг ко мне, по плед. Я знаю привычку пианистов: они выстукивают пальцами какое-либо произведение, соблюдая всё - от аппликатуры до динамики. Кажется, он играл на моём животе вариации Гайдна. - Я не люблю мужчин, Франциск, но, может быть, ты исключение, потому что я не исключаю... духовного контакта. Я повел его за руку на обшарпанный балкон. Было тепло, хоть это и утро, которому положено быть холодным. Мы прижались друг к другу, и я опять чувствовал, как Родерик "играет" сначала на моей шее, потом на лопатках, потом... ох.***
Жильбе закончил железнодорожный институт, после чего пошёл работать инженером на завод. В институте он познакомился с венгеркой, Элизабет, привёл её домой, дабы познакомить с одноглазым дедом, морщинистой истеричной матерью и вечно недосыпающим из-за консерватории братом. Так уж вышло (мне самому стало жаль), что Элизабет полюбила Родерика, а позже вышла за него замуж. Альбинос съехал и купил себе отдельную квартиру. Как ни странно, но дед всё ещё жив, а мать, некрасивая немка с лошадиным лицом, умерла, подавившись абрикосовой косточкой. Я позвонил в дверь. Мне открыла не очень красивая, но в меру обаятельная Элизабет. Она высокая, складная, с заметным круглым носом и умными зелёными глазами, каштановые волосы она собрала в две косы. Меня Элиза не знала. - Здравствуйте, вы кредитор? - буднично спросила она. - Нет, я школьный друг Родерика, я Франциск Бонфуа, мне бы очень хотелось его видеть, - ответил я, всем своим видом говоря: "Впусти же!" Молодая женщина, ничего более не спрашивая, пустила меня. Здесь не изменилось ровным счётом ничего. Во всё той же комнате с тем пианино я застал Родерика. С годами (прошло десять лет) он стал лишь красивее. Его фигура приобрела статность, глаза - усталость, которая почему-то его красила. И несмотря ни на что, от него веяло свежестью. Меня Родерик узнал и, что в его духе, сдержанно пожал мне руку. - Привет. Как ты нашёл меня? - вполне осознавая глупость своего вопроса, решил спросить Родерик. - Я помню этот адрес, это же логично! - решил возмутиться я. Пианист вплотную подошёл ко мне. - Зачем ты пришёл ко мне? Занять денег? - Навряд ли учитель музыки зарабатывает много, Роди, - успокоил я его. - У меня скоро свадьба, я приглашаю тебя. Он осел на кровать, позже - лёг, свесив ноги. - Я понятия не имею, что дарить тебе и твоей жене, если ты женишься на девушке, конечно же. Сколько в этом голосе железа! Он сказал это очень холодно. - Я женюсь на мужчине. Главный подарок - твоё присутствие. Уважь, прошу, или для тебя твой первый поцелуй не имеет никакого смысла? Родерик снял очки и закрыл руками лицо. Что-то пробормотав по-немецки, я так и не понял, что, Родерик заёрзал. Такое поведение значило, что он не знает, что ответить. - Я могу что-нибудь для тебя разучить, что-нибудь французское, если ты настаиваешь. Но я приду с женой. - Буду рад, сердечно рад. В знак скрепления соглашения, я аккуратно поцеловал его. Родерик неожиданно для меня ответил, и сам же разорвал поцелуй. - Я приду, а ты можешь идти. Если хочешь, то Элизабет нальёт тебе чай. Я покачал головой и ушёл. Знаю, что сейчас сделает Родерик: он сожмётся в комочек, будет тяжело, но ровно дышать, думая о том, что было десять лет назад.***
Перешагивая слюноподобные снежные лужи, я кое-как добрался до дома. И меня там ожидал сюрприз. Во-первых, Артур и Чарльз стояли, прижавшись к стене. Во-вторых, Рене мирно пил кофе с... моей сестрой. - Ой, привет, сынок! - помахал мне изящной рукой Рене. - А тут к тебе сестра из Шербура приехала, говорит, что получила твоё письмо по электронной почте и... - Месье, позвольте, я сама поговорю с братом, - сестра с суровым лицом встала и подошла ко мне. Она была поразительно похожа на маму - такие же потрясающие длинные пшеничные волосы, аккуратный носик, мягкие брови и сосредоточенное выражение лица. Но жилистостью и небольшим ростом она явно пошла в отца. - Франциск! Почему ты мне раньше не сообщил, что женишься?! Мама и папа приедут через неделю, они просили это передать. Я взвыл. К такому жизнь меня не готовила. - Не бойся, они знают, что твоя "жена" - это очень даже "муж". Папа отреагировал так, будто это логично и в порядке вещей. Мама собирается тебе дарить и вовсе кружевной малиновый корсет! Артур хохотнул, но сразу же напоролся на колючий взгляд Жюли. Смех застрял у него в глотке. - Ой, выходит, вся твоя семья приедет! - Рене восторженно захлопал в ладоши. - Да, да, - подтвердила Жюли Бонфуа. - И папа, и мама. Но папе вряд ли понравится то, что твой избранник британец! - Я англичанин! - зло фыркнул Артур. Глаза Жюли наполнились смесью презрения и высокомерия. - Ещё и англичанин. Браво. Франциск, ты повергаешь в шок маразмом. Где моя комната? Я обомлел. Всё происходило слишком быстро, я не знал, что ответить, потому что я напуган. Жюли решительно подошла ко мне и, сжав в цепких пальчиках прядь моих волос, точно таких же, как у неё самой, дёрнула их на себя, заставляя меня согнуться в три погибели, дабы моё лицо поравнялось с её личиком. - Что за ерунда, Франциск?! Отец не простит этого! - быстро зашептала сестра. - Твоё счастье, что он не гомофоб! - Хочешь сказать, что Готье и Вивьен действительно сюда подъедут? - в тон ей прошептал я. - Так точно. Что же ты будешь делать? - Трахать по ночам на соседнем диване Артюра. Жюли поморщилась и отпустила меня. Я знаю - теперь мне будет очень весело.