***
Такое впечатление создавалось у всяк сюда приходящего, словно подобрали крошечный зал нарочно. Да, детей усадили на передние ряды, родители сели за ними. И на этом места закончились. Рене Дюваль озабоченно покачал головой - как так, как так? Он тут главный, и что, должен стоять? А симфония длинная. Вскоре взгляд его прекрасных (ну конечно же, они были прекрасны - по мнению самого Дюваля) глаз стремительно пал на плохо освещённое место под балконом. Рене Дюваль моментально его приватизировал, посчитав, что уж точно никто к нему не подсядет. Да как бы не так. Добродушный отец ворчливого мальчика (ха-ха, и такое случается, да) Артура Кёркленда сел рядом. Не нашлось места и ему. - Прошу прощения, я надеюсь, что не слишком Вас потесню, - вежливо извинился в принципе ни за что молодой обаятельный Чарльз Кёркленд. - Я усадил Артура вперёд, а себе пристанища не сыскал. - Всё бывает иногда, - снисходительно ответил ему Рене. Свет погас. На сцену вышел симфонический оркестр, и, закончив аплодировать, зрители затихли. Всё же хороши дети в музыкальных школах - они воспитаны, умны и не шумят. Чарльз Кёркленд - не очень высокий, но тощий и долговязый бровастый англичанин сидел тихо, лишь сжимая в руках некий пакет. Странно, британцы обычно всё и всегда оставляют в гардеробе. Рене не хотел отвлекаться от действа на сцене, но его этот феномен манил и удивлял. Послышался шорох. Чарльз сконфузился внутри, и Дюваль одарил его едкой улыбочкой, мол, вы, англичашки, не такие уж и воспитанные. Но не всё так просто. В пакете было что-то живое (!), и этот самый пакет упал в ноги директору. Не знавший, куда деться, Чарльз, полный смущения и раздражения, понимал, что вынужден ползать по полу. Что-то в свёртке старалось прогрызть носок туфли Рене, и не важно, что помехами служат пакет и замша. Рене в изумлении, но, чёрт возьми, это смешно! И мило. Держа в одной руке пакет, Кёркленд постарался вернуться на исходную точку, то есть на зрительское кресло. А для этого для начала неплохо бы встать, на что-то упираясь. Опорой послужило колено Рене. Брови вконец сбитого с толку деятеля культуры доползли едва ли не до корней волос. Чарльз с горем пополам плюхнулся на многострадальное кресло. Свёрток что-то грыз. Точнее, содержимое свёртка. И Рене Дюваль давился от хихиканья. - Сэр, приношу извинения, но... - самым тихим шёпотом завёл разговор Рене, - Что же у Вас там такое? И почему оно укусило меня за палец ноги? - Это детеныш морской свинки, мы купили его по дороге сюда, - горя от стыда, ответил Чарльз. - Я не хотел как-то непристойно Вас трогать, поймите, это случайность... Простите, простите. - Всё бывает иногда, - процитировал сам себя Рене. - Да что же Вы мучаете животное! Дайте ему подышать! Моя мать любила морских свинок, я знаю, как с ними обращаться, не бойтесь, - отодвигая край пакета, поддерживал диалог он. - Смотрите... ох, какая же прелесть. "Ты тоже прелесть" - это пронеслось бегущей строкой в голове отца Артура Кёркленда. Кажется, морские свинки, подобно коровам из рекламы шоколада "Милка", подталкивают людей на нежность. Или это повлияла атмосфера симфонии, или это полумрак - неизвестно. Но конкретно сейчас Рене Дюваль казался настолько прекрасным, изящным и завораживающим. Настолько, что такие мысли снова заставили кровь хлынуть к щекам. Несколько минут мужчины сидели неподвижно. Далее Чарльз ощутил тёплую ладонь на своей квадратной коленке, но не только это его пугало - Рене проводил кончиком носа по щеке англичанина, водя вверх и вниз. От напряжения Чарльз чуть не придушил питомца. Поглаживаниями дело не завершилось - француз внаглую скользнул рукой к ширинке брюк Чарльза. - А... - Держи свинку. Бровастый англичанин послушно прижал животное к груди. Оно как будто всё понимало. - Ты что, носишь трико с начёсом? - А... - А ты свинку держи, держи. Чарльз зажмурился: ему страшно. И хорошо тоже. Ситуация соответствовала - на передних рядах дети и родители, на сцене музыканты, конечно, никто ничего не видит, но чёрт возьми! Свинка утихла окончательно - видимо, она заснула. Совсем не понимая, что и зачем он делает, Чарльз поставил пакет на подлокотник, и уже свободной рукой потянулся к паху мужчины. Рене чуть подался вперёд. Кончив практически одновременно с последними звуками симфонии, Рене сделал глубокий вдох и выдох, чтобы утихомирить рваное дыхание. Чарльз кончил чуть позже, но это сопровождалось необычными последствиями. Проснулась свинка. Грызун был голоден, это ясно, и он больно укусил на палец нерадивого хозяина. - АЙЙЙЙЙЙ! - Чарльз перешёл на фальцет, и Рене встрепенулся. Кажется, никто не заметил, но всё же. Дюваль преспокойно застегнул ширинку и вытер пальцы салфеткой, после чего бережно снял зверька с руки Кёркленда. - Салфетку? - подло улыбаясь, предложил он. Чарльз молча выдернул хлопчатобумажный платок из пальцев ("какие же прекрасные руки!") случайного любовника. Тем временем свинка суетилась. - Назови её Йозефом, если это, конечно, он. Это предложение Чарльз проигнорировал, так как уже спешил к своему сыну. Ребёнок явно утомился.***
(На следующее утро) - Папа! Папа, просыпайся! Отец! Отец, то, что ты сделал, ужасно! Все пятеро мальчишек окружили диван, на котором спал Чарльз. Отец семейства оцепенел, но глаза открыл. - Что такое? - Ганзель повредил лапку! Это ты виноват! Ты неаккуратно его нёс! - Это всё? - слишком уж счастливой интонацией переспросил папаша. - Вообще-то... - кудрявый черноволосый пухленький Вильям скромно выступил вперёд. - Мы хотим кушать. Вчера нам на ночь Скотт сварил гречку, но греча уже кончилась... В доме уже давно шаром покати. Чарльз сел, потер руками лицо и взглянул по очереди на каждого сына. И каждый был голоден. Взгляд остановился на самом взрослом - на Скотте. Именно он кормил братьев в его отсутствие. - Батя, ты скажи честно, что нет денег, мы доедим шоколадку Артура! - один из рыжих близнецов весело подмигнул родителю. Второй брат сделал ровно тоже самое. - Ничего, ребята, у меня была заначка. - Па, в твоих зелёных джинсах уже нет денег, мы на них купили мяса на плов, ты забыл? - О, даже так. Но... - Да, пап? - Ешьте шоколадку. Чарльз рухнул обратно на диван. Чёртово урезание зарплаты. Никто не думает о простых учителях в консерваториях. Но проблема не одна.***
- Доктор, вы меня слышите? - Да, конечно, конечно. Толстый, низенький и рыжий психолог копошился в бумажках-картонках. После недавнего инцидента Чарльз считает своим долгом провериться у специалиста. Наконец толстяк выудил из общей кучи альбом с кляксами. - Что вы здесь видите? - Кляксу. - А что в кляксе? - Двух медведей, дающих друг другу "пять". - Тут? - Гитару. - А здесь? - Маяк. - Здесь? - Просроченный отчёт об аренде. - Извините. Рыжий цокнул языком. Он что-то понял. Или притворяется. - Мой вердикт - вы гей. С вас сто евро. - Сколько?! - Ладно, ладно, пятьдесят, - нехотя сознался в реальной цене "специалист". - Но почему я гей? Рыжий англичанин, похожий на обтянутую чёрной тканью тыкву, обошёл сзади клиента и явно придумывая что-то на ходу, заговорил: - Вам понравились ласки Вашего партнёра? - Бесспорно. - Вы сжимали в руках его половой член? - Я... - Вы сжимали и вам понравилось? - Да, но я же был жен... - Вы гей! Так бывает! - Всего хорошего.***
Наши дни. - Посмотри на своих родителей, Артюр. Они так прекрасны. Франциск и Артур стояли подальше от стеклянной двери, но так, чтобы всё можно было разглядеть: Чарльз в полудрёме перебирал морщинистыми сухими пальцами волосы спящего на его коленях мужа. И было в этом что-то такое простое и нежное, трогательное, и Артур успокаивался, глядя на этих двоих рядом. - Посмотри, Артюр, как они любят друг друга. Они целуются, нежатся, любятся... А ты!.. Ты колючка. Дай поцелую. - Ты порежешься об колючку, идиот. Бонфуа постарался ненавязчиво приобнять за талию жениха. Артур продолжал разглядывать потихоньку засыпающего отца. - Ты знаешь, они ни разу так и не поругались. Как ни зайду за какой-нибудь вещью к ним ночью в комнату, они всегда спят в обнимку. Рене постоянно целует по утрам и на ночь его. И просто так целует. - Потому что он хочет его целовать. Ему его всё мало, Артюр. Мне тоже тебя мало. "Колючка" насупился и скинул прижимавшие его к будущему супругу руки. Артур ушёл готовиться к экзамену. - Когда-нибудь, Арти, мой ёжик, ты точно также будешь меня обнимать и гладить. Я уверен в этом.