Плетёный человек.

Это был долгий и тяжелый день. Стоя в ажурном круге света, Бражник это скорее осознавал, чем чувствовал. Осознание приходило со сливающимся в единый гул шорохом голосов, плачущих и молящих о помощи, трепещущим, как крылья бабочек. Он слышал их всех: шепчущих и кричащих, не справедливо обиженных и съедаемых завистью, не осознающих ещё или уже подозревающих – всех. Молящихся ему. Словно он божество. Пора было сделать выбор. Кого одарит благодать на этот раз? Это будет лишь один – таковы правила. Лишь один за раз. Не важно кто, это не совсем так, но не важно сейчас. Бражник медлит. Возможно потому что надеется уловить сегодня что-то знакомое. Не голос, нет. Не мысль даже и, уж точно, не внешность и не пол, кого это вообще волнует? Но что-то знакомое. То, что он уловил недавно и познал давно. То, что ускользнуло почти сразу, задавленное сотнями кричащих голосов тех, кто осознал, ЧТО Бражник способен дать. Но им как раз он помочь не в силах, даже если бы и захотел. Проблема в том, что акума не может вселиться в злого человека. Вот такой парадокс. Зло не притягивает зло. Ответ, почему так, лежит на поверхности – мотылек не всегда был злом. Он им быть и не должен, он им и не будет, Бражник дает слово и собирается сдержать его. Бражник привык давать только прозрачно чистые, правдивые обещания. Это нерушимое правило, как и то, что мотылек помогает в беде только невинным, несправедливо обвиненным, глубоко несчастным, чистым. Только тем, кто не носит на своей душе липкий с неровными краями отпечаток зла. Хорошим людям. Даже сейчас, когда границы этого определения безнадежно размыты, когда крылья покрыла слепая ночь, а фиолетовые искры, мелькая перед глазами, лишь слепят, сбивая с пути. Не выбраться даже ночной бабочке. Бражник обещает, что все совсем скоро закончится, и сам верит в это. Так уж вышло, что он может давать только правдивые* обещания. Глухое чувство вспыхивает тускло и горит жалкие минуты, исчезая под хрупкой, будто стеклянной решимостью, которая с каждой секундой обрастает все новыми слоями, и легко, почти жертвенно устремляясь куда-то ввысь, исчезает из-под его, Бражника, поля зрения. Хватаясь за это ощущение, он спешит отправить мотылька, стремясь успеть сломать это многослойное стекло, слишком слабое, чтобы жить, но достаточное, чтобы сухими руками затягивать на шее длинный узкий кожаный ремень. Кажется, впервые Бражник боится не успеть. Его потяжелевший от мрака гонец летит слишком медленно, будто с издевкой степенно махая крыльями, а сухие руки держащие ремень почти не дрожат. Кажется, они со всем смирились и никого ни в чем не винят. Черный в фиолетовую крапинку мотылек влетев в нужное окно заметался по комнате, не видя к кому лететь и почти случайно натыкаясь на мертвую выделанную кожу… … мгновенно заставляя её почернеть. Будто прочерченный неоном силуэт бабочки вспыхивает вокруг широко распахнувшихся глаз, и человек слышит бархатный голос у себя в голове. - Здравствуй, Плетенный Человек, моё имя – Бражник. Я знаю, что у тебя сейчас ужасный период в жизни. То, что случилось – страшная трагедия, какая невосполнимая потеря! Поверь, я как никто могу понять тебя и твои действия, но то, что ты делаешь сейчас – не выход. Позволь мне указать тебе правильный путь. - Какой? – Его вопрос отчаянный, но ни о чем не просящий. Он хороший человек. - Я дам тебе сверхсилы и ты принесешь мне Камни чудес. И когда я получу их, - в глазах Бражника вспыхивает колючий огонек. Он может давать только правдивые обещания. - Когда я получу их, я верну её.