Заюшкина избушка

— Я все знаю. Диана сложила руки на груди — на самом деле, под грудью, под этой красивой, крепкой зеленой грудью, отчего смотреть ей в глаза стало еще труднее, — и нахмурила свои ровные темные бровки. Паша несколько раз моргнул, стараясь сосредоточиться на ее словах. — Ты не совсем верно оцениваешь ситуацию… — осторожно начал он. — У тебя под подушкой лежит пачка презервативов. Девушка произнесла это так спокойно, словно просто отмечала породы рыбок в аквариуме. После небольшой паузы, призванной, очевидно, надавить на совесть навигатора, была озвучена вторая претензия: — Алкоголь в шкафчике. — Как будто это только у меня. — вздохнул Паша, впрочем, достаточно негромко и вполне смиренно. Диана сделала вид, что не услышала его комментария. Обычно мягкий и теплый тон ее голоса постепенно повышался и становился напряженнее, что было верным признаком крупного скандала. — В твоей душевой два полотенца. В падде на рабочем столе хозяйственные записи сделаны не твоим почерком. На подушке Достоевский — переведенный на стандарт. Зачем тебе Достоевский на стандарте? Вторая кружка, вторая пара тапок, не-тяни-ко-мне-руки-я-сказала! — Вот беда, — пропыхтел Чехов. Он уже успел оценить масштабы собственной ошибки: в самом деле, прикасаться к очень сердитой сотруднице службы безопасности действительно не стоило. Диана, казалось, только и ждала от него какого-нибудь подобного жеста: c рыком обиженной кошки она сначала с силой шлепнула ладонью по его руке, затем, словно мигом распробовав вкус насилия, стукнула кулаком по обнаженному плечу, заколотила по худой груди, не встречая ни тени сопротивления. Паша только недоуменно хлопал глазами и изредка блокировал особенно болезненные удары, зная, что все равно не смог бы одолеть ее в схватке. Несколько секунд спустя ему удалось обхватить руками ее стройное тело и несколько неловко притянуть к себе. От неожиданности — или только потому, что именно этого она и добивалась, — орионка затихла. — Прости меня, хорошая. — негромко сказал он, склонившись к самому ее ушку, и невесомо провел одной рукой по ее недлинным темным волосам. Диана завозилась у него в объятиях, повернула голову, чтобы прижаться щекой к его ключице. Несколько мгновений длилась тишина. — Скажи хоть, кто она. — Чтобы ты знала, кого травить за завтраком? Девушка неопределенно пожала плечом и не стала настаивать. — Противный. — совсем обиженно, как маленький ребенок, пробурчала она. Ее голос звучал приглушенно, дыхание щекотало и грело Паше слегка поцарапанную ею же кожу; он не сумел сдержать улыбки. — Ты отличный друг, — заметил он. Диана напряглась у него в руках, но он не обратил на это обстоятельство нужного внимания, — ты так беспокоишься обо мне. Знаешь, солнышко, я всегда ужасно завидовал тому парню, которого ты полюбишь. Диану словно подкинуло пружиной. Бедному Паше снова достался увесистый тумак. — Ты! Ты… Да иди же ты вон! — Но… — Исчезни с моих глаз! — Ди… — Пошел. Вон. Чехов. Слегка удивившись, Паша попытался все же воспротивиться. Тогда разъяренная Диана схватила первое, что попалось под руку — его рубашку, висевшую на спинке стула, — и навигатор был с позором изгнан, подгоняемый весьма чувствительными ударами собственной рабочей формой, словно мокрой тряпкой. — Да послушай же… Девушка швырнула смятую форменку ему в руки и закрыла дверь в каюту, оставив полуголого Чехова лицом к лицу с бездушным сверхпластиком в коридоре. — Но ведь это же моя каюта. — недоуменно сказал Паша пластику. Неподалеку проходила группа лаборантов из химического отдела. Увидев застывшего в весьма недвусмысленном положении навигатора посреди дороги, они разразились веселым смехом и целой чередой беззлобных насмешек. Их появление, казалось, несколько отрезвило его и вырвало из состояния глубокой задумчивости. Солнечно заулыбавшсь товарищам, Павел проворно оделся, принял свою законную порцию дружеских похлопываний по плечам и слегка колковатых утешений и увязался за ними на пути к турболифтам. Впрочем, в лаборатории он с ними не пошел. Ему и без того было куда податься. В медотсеке было тихо. Чехов знал, что в изоляторе содержатся два биолога, вырастившие чего-то не то во второй оранжерее, и что они тут потихоньку сходят с ума от одиночества. Но он пришел сюда отнюдь не к ним. — Заходи сюда. — негромко, подчиняясь общей атмосфере безмолвия, позвал его доктор Маккой, указывая на открытую дверь своего кабинета. Сам он в этот момент раскладывал хирургические инструменты на полках. — Lʼonya, — зачем-то ласково произнес Паша. Словно бы просто так, чтобы только почувствовать на языке это имя. Леонард лишь взглянул на него немного устало, но тепло. Он редко отзывался, зная, что на самом деле юный навигатор панически боится отвлечь его от любого сколько-нибудь важного дела и бесконечно долго извиняется всякий раз, когда случайно произносит для удовольствия свое «Lʼonya» вслух. Они молча сели подле друг друга — Маккой за свой стол, Чехов напротив, словно обычный посетитель. Леонард вопросительно кивнул в сторону шкафчика, где еще с прошлой увольнительной специально для такого вот вечера стояла бутылка водки. Паша снова улыбнулся. — Ее так не пьют, — сказал он. — ее не пьют, чтобы расслабиться. Она только для больших эмоций и глубоких чувств. — Да ты эстет. — без особенного удивления хмыкнул доктор. — Тогда виски? — Откровенно говоря, — Паша потер двумя пальцами переносицу. — на этот раз я пришел к тебе не за алкоголем. — А зачем же? — Хотел… Ну… Попроситься переночевать? Леонард нахмурился, стараясь скрыть удивление. За те годы, что они провели в отношениях, Чехов бывал в его каюте всего около шести — восьми?.. — раз. И никогда не оставался ночевать. Маккой не запрещал ему, просто как-то так сложилось. Если уж они и жили какими-то периодами вместе, пока не устанут друг от друга — это всегда была каюта Паши. Думая об этом, Леонард всякий раз предполагал, что юный навигатор чувствует себя неуютно, находясь на территории старшего любовника, и таким образом сглаживает в собственном сознании их неравнозначность. Коль скоро он перестал страдать такого рода комплексами, значит, что-то между ними наконец изменилось? — А то меня в мою каюту не пускают. — заканчивая свою мысль, смущенно сказал Паша куда-то в пол. Ах, вот в чем дело. …То есть, что? Леонард совсем помрачнел. — В каком это смысле — не пускают? Кто? — уточнил он. Чехов совершенно смешался. — Ty znaesh, so much glupaya situation… — неопределенно пробормотал он на ужасающей смеси русского и стандарта, избегая взгляда доктора. Тот покачал головой, поражаясь характеру этого удивительного человека, и тяжело поднялся из-за стола. — Идем, разберемся. — Не-не-нет, Lʼonya, ты не беспокойся! — подскочил мальчишка. — Если нельзя, так ничего страшного, я к Сулу попрошусь, или к коммандеру, он же все равно сегодня на гамма-смене… Тяжело вздохнув, Маккой одной рукой подвинул его чуть ближе к себе, а другой немного грубовато зафиксировал светлую бестолковую голову, чтобы запечатлеть на светлых губах короткий крепкий поцелуй. Иногда он забывал, что не по годам разумному Паше всего двадцать три. Они вместе вернулись к энсинской каюте. Чехов шел чуть позади, грустный, как обиженный щенок. В турболифте, пока никто не мог их увидеть, Леонард тихонько, не оборачиваясь, завел руку за спину и ненадолго переплел их пальцы. Нельзя было сказать с уверенностью, но, судя по тому, как выровнялось дыхание Паши, он все-таки угадал с жестом. — Теперь рассказывай. — Леонард быстро огляделся по сторонам, убеждаясь, что коридор пуст, и снова взял юношу за руку, чтобы быстро поцеловать его пальцы — мгновенное хулиганство из тех, что безотказно раскрывали и радовали Чехова еще с тех пор, как ему было восемнадцать. Рассмеявшись, Паша в ответ, также оглядевшись, смазанно чмокнул его в колючую щеку. — Ладно, — почти шепотом сказал он. — я просто и сам не до конца понял, что случилось, понимаешь? Пришел я со смены, а в каюте сидит Диана. В ночной одежде. Маккой почти истерически фыркнул от смеха. — Ну что ты? — обиделся Паша. — Она действительно иногда ночует у меня, когда ее соседка приводит парней. Только предупреждает обычно, а тут не стала, но зато вино принесла на проставиться. Ну, я и не удивился особенно. Мы же друзья. Поздоровался, начал переодеваться — рубашку снял. А она вдруг как скажет: «Я все знаю». И давай ругаться: мол, алкоголь в шкафчике, гондоны под подушкой. — Алкоголь в шкафчике? Давно ли? — С прошлой увольнительной, хотел тебя порадовать. Так вот, я ведь обычно все следы прячу перед ее приходом; даже не сразу сообразил, что это она увидела, что я не совсем один тут живу. Решила, что я с какой-то девушкой… Смех Леонарда стал громче. — …И обиделась, наверное, что я ее с ней не познакомил. А ведь это она еще гардероб не открывала и твои синие рубашки там не видела… Кончай ржать! — И что же ты сделал? — спросил Маккой, утирая слезы смеха с глаз. — Что-что… Извинился. Сказал, что она хороший друг. Польстил, можно сказать. — А она? — А она меня выгнала… Женщины. — философски вздохнул Чехов. Доктор взял его за плечи, несильно, почти ласково встряхнул и проникновенно посмотрел в его голубые наивные глаза. — Солнышко, — сказал он, едва сдерживаясь, чтобы не зацеловать Пашу до смерти прямо в коридоре. — А что тебе мешало открыть дверь снаружи своим ключом? — Да как-то… — смутился тот. — Неловко. И вообще ситуация странная. — А ночевать у меня тебе было бы не так неловко? — А, это… — Паша совсем потерялся. — Да знаешь, давно хотелось, только как-то повода не было… Леонард внимательно посмотрел на него, ища в последних словах тень подвоха. Тени не было. Тогда, не говоря ни слова, он бесцеремонно залез к Чехову в задний карман брюк и под его игривый смешок извлек оттуда электронный ключ. Одной рукой прикладывая карточку к считывающему устройству, другой он крепко взял юношу за локоть и снова потянул к себе. В каюту они ввалились не глядя, — и не прерывая поцелуя. — Какого черта?! — раздался возмущенный вскрик Дианы. Все это время, очевидно, ожидая, пока до Чехова дойдет суть ее претензий, она сидела у него на кровати, читала Достоевского, купленного им для Леонарда, и трескала шоколадное мороженое, купленное Леонардом для него. Не обращая на нее решительно никакого внимания, Леонард силой удержал Пашу, попытавшегося было выскользнуть из его объятий, и продолжил свое приятное черное дело. — Ну знаете ли! — оскорбленно воскликнула она. — Хоть бы по сторонам смотрели! Маккой на мгновение оторвался от своего навигатора. — Исчезни. — хрипло велел он. — Или сиди тут и просто смотри на нас, как дура, мне не жалко. Третьей не позовем. Когда он начинал решать чьи-то проблемы — особенно Пашкины проблемы, — никто и никогда не смел с ним спорить. Верно оценив обстановку, ничуть не смущенная, но заметно изумленная и чертовски разобиженная орионка слезла с кровати, надела тапочки и, подчеркнуто шаркая ногами, быстро удалилась вместе с мороженым. Когда дверь за ней закрылась, Леонард позволил себе чуть больше и поцеловал смеющегося Пашу в шею. — Вот так спонтанно? Без душа и вечера за выпивкой? — весело шепнул тот, обеими ладонями оглаживая голову доктора и жмурясь от удовольствия. Маккой снова отстранился и даже положил обе руки ему на плечи, чтобы удержать на месте. — Я, конечно, очень сильно влюблен. — сказал он серьезно. — Но даже не надейся, что я не загоню тебя в душ. Марш! И он сопроводил уже хохочущего в голос любовника легким шлепком по пятой точке. Оставшись один, он подошел к шкафчику с алкоголем и хозяйским жестом отворил крышку. — Так-так… А мы пока посмотрим, что ты тут хранишь. Давно пора перенести все это ко мне, не находишь? Чехов из душа фыркнул что-то неопределенно-счастливое.