Красная нить

— Хотя я и знаю, что это не так, но иногда мне кажется, что мы последние, — протягивая руки навстречу холодному ветру, сказал Кантаро. Его лёгкая рубашка на голое тело развевалась на ветру, как белый флаг капитуляции над полем проигранного сражения. — Последние? — повторил Харука, неодобрительно оглядывая не по погоде одетого собеседника. — Ага. Последние ёкаи. Всё реже и реже встречается хоть кто-нибудь. Наверное, вскоре мистические существа исчезнут в ассимиляции, ну как индейцы например, — продолжал рассуждать Ичиномия, ловя ледяные потоки воздуха кончиками пальцев. — Не пори чушь, — усмехнулся Пожирающий Духов тэнгу, обнимая бывшего хозяина за плечи одной рукой, а другой протягивая ему бумажный стаканчик с горячим кофе. — Вот смотри, я тебе сливок налил и положил две ложки сахара. Они, конечно, растворятся в кофе, но разве исчезнут? Печально-задумчивое выражение лица Кантаро вдруг резко сменилось на раздосадованную гримасу: — Блин, Харука, зачем ты портишь мои грустные философские размышления своими упрощёнными сравнениями? — воскликнул блондин, сохранивший некоторую часть своих детских черт, несмотря ни на что. — Затем, что ты бесишь, — немного раздражённо, но без настоящей злости, буркнул Харука, практически втискивая в руку Ичиномии стаканчик. — Я думал, что уж после войны-то тебе точно станет понятно: и люди, и ёкаи способны и не такое пережить. — Но это же не вопрос стойкости, — вздохнул Кантаро, наконец, принимая горячий напиток, но не торопясь отпить хотя бы глоток. Он лишь рассеянно наблюдал за тонкой белёсой струйкой пара, трепещущей и тающей на ветру. — Именно её, — уверенно постановил Харука, сильнее сжимая чужое плечо и надеясь вернуть парня к реальности. — Ёкаи тысячи лет существовали рядом с людьми, но обособленно. Новый век лишь заставляет нас искать новые способы приспособиться, вот и всё. То, что ты всё реже встречаешься с кем-то из мелкотни, говорит лишь о том, что тебя избегают. В конце концов, глупо отрицать, что ты становишься всё сильнее, завершая слияние с Мао, — чёрный тэнгу нахмурился, подмечая, как снова помрачнело лицо Ичиномии. Эта тема действительно была для них очень болезненной. — Для слабых ёкаев нормально избегать сильных, — продолжил тэнгу, пытаясь помочь им обоим сбежать от тяжёлых мыслей. — А другие сильные, по-видимому, затаились. Или впали в спячку. А может и реально, большей своей частью вымерли, когда шла война, ну, или передали свою силу людям. Но, так или иначе, ёкаи не исчезнут в ближайшее тысячелетие, уж можешь поверить моему опыту… Эй, Кантаро!.. — Харука сильно встряхнул Ичиномию, обеспокоенно вглядываясь в любимые глаза, поддёрнутые пеленой безучастности. — Всё нормально, Харука, — расслабленно улыбнулся Кантаро, словно только что очнулся ото сна. — Я ведь уже говорил тебе: если от «меня» ничего не останется, просто… Отпусти. И его взгляд намекающе устремился вниз, к подножию небоскрёба, на котором они стояли. Действительно, достаточно было лишь слегка подтолкнуть хрупкое, лёгкое тело, и оно быстрым светлым росчерком отправилось бы в свой последний полёт, смешивая на асфальте внизу два любимых цвета Ичиномии — белый и красный. Пожирающий Духов тэнгу втянул ртом холодный воздух и погладил светловолосую макушку, даже не пытаясь скрыть овладевшую сердцем боль. Кантаро убрал его руку со своей головы, но не отпустил, переплетая их пальцы и снова улыбаясь той самой, чужой улыбкой древнего существа. — В конце концов, — Кантаро опустил сцепленные руки вниз и, наконец, попробовал на вкус остывающий кофе, прежде чем продолжить мысль: — В конце концов, я был счастлив рядом с тобой на целое столетие дольше положенного. С моей стороны наглость просить чего-то большего. Тем более что, так или иначе, мы всё равно будем вместе навсегда. Правда же, Харука? *** Хотя Пожирающий Духов тэнгу и не любил плоды технического прогресса, но ходить пешком по всё разрастающемуся Токио стало как-то напряжно. А летать над городом Харука не мог по причине всё того же технического прогресса. Высокие здания, электропровода и объективы видеокамер стали постоянными угрозами, поставившими крест на полётах над городом. Теперь размять крылья тэнгу позволял себе только в редкие вылазки на природу. Расстояния же каменных джунглей он теперь предпочитал преодолевать на мотоцикле. На подержанный Кавасаки KLX110 ему пришлось копить почти три года, и то большая часть суммы была подарком от Кантаро. Что поделать, зарплата учителя начальных классов не шла ни в какое сравнение с гонорарами популярного писателя. Несмотря на сильный удар по гордости, чёрный тэнгу всё же ни на что бы не променял верного двухколёсного друга. Хотя шум мотора по-прежнему доставлял дискомфорт, а необходимость разбираться в устройстве мотоцикла так и вовсе вызывала у Харуки нервную дрожь, он всё же любил именно этот способ передвижения, потому как он хотя бы отдалённо напоминал родной сердцу полёт. Иногда тэнгу казалось, что проносясь по тесным улицам среди шумных, суетливых машин и бетонно-пластиковых коробок современных домов, он всё сильнее увязает в паутине чуждых ему человеческих жизней, ценностей и отношений. И что скоро ему станет совсем нечем дышать. Но только здесь, среди людей, Кантаро всё ещё мог сохранять частички своей личности. Только здесь он мог жить как человек. И ради этого Харука готов был много чем пожертвовать. *** Большой экран призывно засветился, высвечивая фотографию звонящего. Чёрному тэнгу трудно было привыкнуть к этому чуду: изображениям и голосу близких, которые можно вызвать практически в любой момент. На самом деле он давно уже мечтал воспользоваться другим чудом техники – сканером, и перевести в цифровые версии их старые чёрно-белые фотографии ещё довоенных времён. Безумно хотелось вместо относительно свежего цветного снимка человека с блуждающей улыбкой и расфокусированным взглядом поставить на звонок фото той же личности, смотрящей точно в кадр и адресующей улыбку не кому-нибудь, а именно ему, Харуке. Чёрно-белая фотобумага до сих пор хранила воспоминания о тех временах, когда они боялись в любой момент потерять друг друга. Временах, когда они были по-настоящему счастливы. Сейчас же оставалось только тронуть пальцем экран и ответить на звонок. Конечно же, он заедет после работы и, конечно же, он подождёт столько, сколько нужно, на улице или в аудитории. Где угодно, ведь в последнее время профессор Ичиномия такой рассеянный, что лучше не доверять ему самостоятельно добираться до дома. И конечно же, он не скажет этого ему в лицо. В голосе не проскользнёт и тени грусти или беспокойства, только теплота и забота, к которым они оба уже давно привыкли. Кантаро всё ещё был Кантаро, и ради любой его улыбки по-прежнему можно было позабыть обо всём на свете. *** — Ну, нет! Это ни капли на меня не похоже, — весело смеялся бледный светловолосый юноша, разглядывая рисунок младшего из близнецов. — Неужели у меня такая большая голова и глаза, как помидоры? Его задорный и искренний смех звучал чуть ли не громче смеха ребёнка, в смущении пытавшегося отобрать назад свой рисунок. — Это просто набросок! Когда-нибудь я буду лучше рисовать! — вопил мальчик, бегая вокруг кружащегося по комнате Ичиномии. — Ха-ха, может быть. А может, и нет, но в любом случае я должен сохранить это на память! — глаза Кантаро так и лучились беззаботным весельем, которое даровано, пожалуй, только маленьким детям либо глубоким старикам. — Ну всё, хвааатит! — плаксиво протянул златовласый паренёк и явно вознамерился применить главный детский аргумент в спорах — слёзы. — Ха-ха, Розалия-тян, ты только посмотри, что твой брат сотворил! А теперь ещё и сиропиться собрался… — Ичиномия остановился около длинноволосой девочки, смотрящей куда-то сквозь него не по-детски серьёзным, тяжёлым взглядом. — Дядя Кантаро… Ты снова всё путаешь, — спокойно сказала она. — Я не Роза. Низкорослая фигурка вечного подростка застыла на месте, словно скованная проклятием оцепенения. Режущими осколками осыпалось выражение счастья на полудетском лице, сменяясь холодным недоверием и непониманием. Бледные пальцы бессознательно стискивали бумагу всё сильнее, а их обладатель явно не понимал, что комкает рисунок — драгоценное воспоминание, которое он так хотел сохранить. — Время явно не твой друг, — нарушил гнетущую тишину надтреснутый старческий голос. — Давно уже нет той девочки Розали-тян, которую ты помнишь, Ичиномия Кантаро. Да и помнишь ли? Медленно и как-то дёрганно, словно поломанная механическая кукла, пепельный блондин обернулся, сталкиваясь взглядом с выцветшими серыми глазами, хранящими печать мудрости прожитых лет. — К… Конечно помню, Розали-тян, я просто… — Кантаро уронил лист с рисунком, даже не заметив этого, и спрятал лицо в ладонях. Его ощутимо трясло. — Что? — поторопила старого друга пожилая леди в инвалидной коляске. Её длинные, вьющиеся волосы стекали серебряным водопадом до самого пола, а испещрённое морщинами лицо всё ещё хранило следы былой холодной английской красоты. Так же как и фигура, несмотря на старческую хрупкость и сухость, всё ещё изящная и прямая. Кантаро прекрасно понимал, кто перед ним, но… — Думаю, — с трудом выдавил слова он, отнимая руки от лица. — Ты всегда будешь для меня той девочкой. Разве… Это плохо? Розалия положила руки на специальный рычажок и заставила коляску подкатиться поближе к Ичиномии, попутно делая знак детишкам, чтобы шли играть в другое место и оставили взрослых наедине. — Пойди ты по пути, уготованном тебе как любому смертному… Пути, гораздо лучшему для тебя, тогда — да, это не было бы плохо, — сказала она сухо и хрипло вздохнула. — Теперь же ты должен заставлять себя помнить каждый виток времени, чтобы не делать больно тем, кто рядом с тобой. Я хотела бы попросить тебя присмотреть за моими внуками, но в твоей голове, похоже, царит полный хаос. — Зачем мне?.. Ты сама можешь… — растерянно распахнулись алые глаза. — Ты же понимаешь, что нет, — покачала головой старая леди, и в этом коротком жесте уложилось больше скорби, чем в сутках безутешного плача. — Скоро настанет и моё время. Я уйду вслед за Реканом и Юмияко. Вслед за моим мужем, имя которого ты, наверное, даже не помнишь. Вслед за моим бедным сыном и его невесткой… У моих внуков из родни остаются только они сами и в какой-то мере — ты. Даже если ты не понимаешь… Пожалуйста, хотя бы… Её речь на минуту прервало рухнувшее у её ног тело. Кантаро прижался к острым коленям и зарылся лицом в подол длинной юбки не в силах сдерживать горячие горькие слёзы. — Хотя бы попытайся, Кантаро, — ласково приговаривала Розалия, перебирая высохшими, но всё ещё чуткими пальцами белёсые прядки его волос. — Я знаю, что ты сильный. Всегда был таким, хоть и утверждал обратное. Пожалуйста, хотя бы попытайся. *** Злые зелёные глаза, кажется, могли прожечь в нём дырку. Сугино злился и как всегда даже не скрывал этого. — Повторяю тебе в который раз — ты поступаешь глупо! — сердито процедил белый тэнгу. — Это неправильно! Ты сам всё прекрасно видишь! Харука промолчал. Их спор длился уже не первый год, и никто не хотел сдавать своих позиций. — Я понимаю, что для тебя кощунственна сама мысль о лишении его жизни… — опять пошёл по накатанной колее Сугино. — Но это давно уже не жизнь! Это агония! Он подавляет в себе ту тварь, что запечатана в его теле, а человеческая личность медленно умирает. Люди не предназначены для вечной жизни. Сколько ему лет, а? Сто? Сто пятьдесят? — Что-то около того, — отвёл взгляд чёрный тэнгу. — Сугино, я знаю всё это. Знаю, что человеческая память не предназначена для таких перегрузок, но… — Что «но»? — снова взбесился зеленоглазый бог деревни Сугино. — Как думаешь, что случится с ним через сотню лет? Через две? Рано или поздно он вообще превратиться в беспомощный овощ. Неспособный двигаться, запертый в ловушку обрывочных воспоминаний, не понимающий, что происходит, в вечном ожидании помощи… — И что? Что ты от меня хочешь? Я НЕ МОГУ убить его. И не могу позволить кому-то другому, — Харука стиснул кулаки в бессильном отчаянии. — Я поклялся защищать его… — Так защити, — Сугино окинул друга холодным, пронзительным взглядом. — Защити его от такой судьбы. Она ГОРАЗДО хуже смерти. Прояви милосердие. — Не могу, — Пожирающий Духов закрыл глаза и будто бы обмяк, опуская плечи и голову. Весь его облик пронизывала лютая, всепожирающая тоска. Он выглядел крайне жалко, и Сугино никак не мог этого стерпеть. — Какой же ты жестокий, чёрт побери! — громогласно воскликнул белый тэнгу, ударяя кулаком по столу. — Знаю. Но я не могу перестать верить в него. За всё это время, что мы вместе… Как можно вырвать из своего сердца самое дорогое? Тебе ли не понимать, что я чувствую?.. — Харука осёкся, понимая, что сказал лишнее, но было уже поздно. — Мне ли не понимать? — в голосе Сугино отчётливо захрустел лёд. — Конечно, я понимаю. Вот только я отпустил любимого, когда он этого хотел. Я позволил ему уйти, потому что не мог иначе. А ты… Ты просто… — Сугино, прости, я… — Ты просто стал чёртовым эгоистом! Прямо как твой обожаемый Кантаро. Он мог бы порадоваться, частичка его точно живёт и будет теперь жить в тебе. Ненавижу этого грёбанного манипулятора чужими чувствами! — Сугино так сильно повысил голос, что задохнулся и затих, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба. Пожирающий Духов не знал, что ответить ему. — И во что? — слегка отдышавшись и взяв себя в руки, продолжил Сугино. — Во что ты там веришь? — В то, что он всё же сможет сохранить себя… — Аха-ха-ха! Сможет? Ха-ха-ха-ха-ха!! Он?! — Ты же смог! — пытаясь прервать злое веселье, вскричал Харука. — Множество людей, ставших ёкаями, смогли сохранить свою личность, может, и он… — Я. Не. Смог, — сказал Сугино, с холодной яростью чеканя каждое слово. — Я умер. И ад перерождения в тэнгу убил во мне ту личность, которая была. Да, может быть, воспоминания и какие-то черты и остались… Но я испытал много боли. Невыносимой боли понимания, какие же люди всё-таки низкие и недалёкие создания. Меня тошнило и до сих пор тошнит от воспоминаний о том, каким я был. О человеческой философии и так далее. Если бы на моём месте был он, — зелённые глаза заглянули прямо в душу чёрного тэнгу, — он бы не выжил. Он — слабый. — Я так не думаю, — твёрдо встретил его взгляд Пожирающий Духов. Лицо Сугино исказила гримаса презрения: — Тут не о чем думать. Мао продлевает жизнь его телу. Но разум медленно угасает. И ты можешь лишь наблюдать за этим. Отвратительно. — Всё равно, — Харука откинулся на татами и прикрыл глаза. — Даже если ничего не поделать… Я просто буду рядом с ним. До самого конца. *** Из всех представителей рода человеческого Пожирающий Духов тэнгу больше всего любил детей. Искренние, неиспорченные, стремящиеся к добру и справедливости… Харуку умиляло и радовало их стремление к познанию мира вокруг, живой интерес ко всему, что их окружает, желание проникнуть во все секреты мироздания, умение удивляться, но вместе с тем всегда воспринимать всё как должное, радоваться любой мелочи и быть по-настоящему счастливыми. В общем, всё то, чего так сильно не хватает взрослым. Общаясь с детьми, тэнгу с удивлением осознавал, что и сам узнает много нового, учится у них даже больше, чем учит их сам. Моменты, проведённые с его юными подопечными, были действительно бесценным жизненным опытом. И хотя ему часто становилось грустно от осознания того, что жизнь каждого его ученика пронесётся мимо него со скоростью кометы и угаснет прежде, чем он успеет разглядеть её во всех красках, всё же Харука был счастлив наблюдать. Кроме того, нельзя было отрицать и тот факт, что изучая детей и их психологию, Пожирающий Духов хотел получше узнать самое дорогое в его жизни существо. Ведь не зря же Кантаро когда-то выбрал именно эту модель поведения. Была в его выборе некая потаённая мудрость. Сам Ичиномия всегда говорил, что быть ребёнком проще, и черный тэнгу не спешил обвинять его во лжи, ведь не стоило отбирать у Кантаро право хоть на какие-то секреты. Однако работая учителем и смотря на своих коллег, Харука точно мог сказать, что сохранять в себе ребёнка и детский взгляд на жизнь очень и очень не просто. *** Сегодняшний вечер приятно удивил Харуку аппетитным запахом еды и родным голосом, напевающим какую-то песню. С тех пор как Йоко встретила свою любовь и переехала жить к своему парню, они с Кантаро редко баловали себя домашней едой. Не совпадающие графики работы, нехватка времени и прочие проблемы мешали Харуке уделять внимание готовке, а Кантаро… Кантаро вообще в последнее время было всё равно. Уже на протяжении, наверное, лет пяти, чёрный тэнгу чаще заставал его пялящимся в пространство в полной темноте, чем совершающим хоть какую-то осмысленную деятельность. Хотя при появлении Пожирающего Духов Ичиномия обычно оживал. Да и на публике, в университете или на издательских мероприятиях Кантаро вроде бы выглядел вполне нормально. Харука не знал, насколько всё плохо на самом деле. Просто боялся делать предположения. Скинув верхнюю одежду и обувь тэнгу, прошёл сразу в кабинет Кантаро, по дороге наконец разобрав, что он там напевает. — He loves me, he loves me not. She loves me, she loves me not. He loves me, he loves me not. She loves me… Брови Пожирающего тэнгу взлетели вверх в недоумении, и он растерянно поинтересовался: — Что это? — М? — повернулся к нему альбинос, попутно вытаскивая из ушей наушники. — А. Песня? Ну не знаю. Просто песня. Кажется, какой-то старой русской поп-группы, которая тут когда-то гастролировала. Просто вспомнил почему-то, когда искал музыку. — Русской? А почему она на английском тогда? — О, Ками, да какая разница? — улыбнулся Ичиномия, с явным удовольствием потягиваясь. — Так что, дорогой? Что ты хочешь первым делом? Ужин, ванну или… Меня? Харука громко фыркнул от смеха, но тут же скроил физиономию строгого учителя: — Ну и шуточки у тебя. — Чего это шуточки? — с наигранной обидой насупился Кантаро. — Разве мы не парочка нетрадиционной ориентации? И разве я не твоя прекрасная жёнушка? — Ага, осталось только детей завести, — хмыкнул тэнгу и отправился проинспектировать кухню. — Вообще, я сейчас не очень голоден, но в честь чего такая пирушка, если не секрет? — вернулся он через некоторое время. — Ну… Йоко-тян приходила. Мы почти весь день провели вместе. Готовили. Но она так тебя и не дождалась, ей ведь нужно ещё и Аки-куну состряпать ужин. — Понятно. Жаль, я бы с удовольствием с ней поболтал. Давно не виделись, — Харука расстроенно покачал головой, пытаясь вспомнить, сколько времени прошло с их последней встречи. — Ну, она как раз предлагала видеться чаще. Точнее говоря, снова съехаться, — тон Ичиномии как-то неуловимо холодел с каждым словом, но ввиду удивительного факта тэнгу совсем не обратил на это внимания. — Съехаться? А что такое? Она поссорилась с Акихито? Настолько сильно? — спросил мужчина обеспокоенно. За боевую подругу он всегда переживал особенно эмоционально. — Нет, она с ним не ссорилась. Мотивировала своё предложение тем, что мы не умеем жить самостоятельно. Пустой холодильник и всё такое. Сообщение заставило Харуку значительно расслабиться. — Да ладно, подумаешь. Мы уже взрослые мальчики, как-нибудь уж… — тэнгу резко замолчал, заметив взгляд Кантаро. — Знаешь, я не настолько идиот, Харука, — мягко, но от того не менее неприятно улыбнулся Ичиномия. — Я знаю, что она предложила это из-за меня. Я прекрасно вижу, что со мной происходит. И я не превращаюсь в умственно отсталого кретина, чтобы не понимать… — Кантаро… — Не надо, — резко взмахнул рукой блондин. — Я уже… Хотя подожди… Пожирающий Духов непонимающе посмотрел на недо-екая-недо-человека, устало потирающего виски. — Я как-то вовсе не так хотел поговорить обо всём этом. Но, наверное, я слишком устал, — Ичиномия снова повернулся к компьютеру. — В общем, если перейти сразу к сути, Харука… Думаю, время пассивного наблюдения закончилось. Пора рисковать. — О чем это ты? — с подозрением уставился на него чёрный тэнгу. — Ты не мог бы взять на работе недельный отпуск? Ну или больничный… Думаю, нам пора съездить кое-куда, — Кантаро кинул на Харуку задумчивый взгляд из-за плеча. На мониторе тем временем открылось окно MP3-проигрывателя. — Куда? — беспомощный стон был единственным, что тэнгу смог произнести, понимая, что не сможет отказать. — Увидишь, — ответили ему с загадочной улыбкой. Ичиномия щёлкнул по кнопке запуска музыки и встал. Из колонок полилась приятная, умиротворяющая мелодия. — Это… Дебюсси? — в лёгком ошеломлении хлопнул глазами Харука. — Ага, — усмехнулся Кантаро. — Тот самый «Лунный свет». Красиво же, правда? — Безусловно, — согласился Пожирающий Духов, всё ещё пребывая в недоумении. — Люди всё-таки способны делать прекрасные вещи. Но к чему?.. — Просто я тут подумал, что было бы здорово насладиться хорошей музыкой вместе. Я ещё много чего накачал и… — Кантаро протянул Харуке руку, словно приглашая к чему-то. — А? — Давай станцуем? Мы никогда не танцевали вместе, — улыбка Ичиномии стала ещё шире и светлей. — Но ты же вроде не умеешь? — А ты? Так что, какая разница? Харука так и не зажёг свет в кабинете, и хотя из-за смога не было видно света луны, восхваляемого в пьесе, но и сияние городских огней вместе с обволакивающей сознание мелодией делали обстановку необычайно приятной и завораживающей. Похоже, момент действительно был идеальный. Пожирающий Духов, поколебавшись секунду, положил руку Кантаро себе на плечо, а свою ладонь опустил ему на талию. Ичиномия закрыл глаза и прильнул к груди чёрного тэнгу, будто стремясь услышать биение чужого сердца. Харука мог бы его оттолкнуть, чтобы ненароком не привязаться… Не позволить своим чувствам стать ещё глубже. Но будучи мудрым и старым существом, Пожирающий Духов давно уже догадывался, что обречён. И разве можно влюбиться в это невероятное существо ещё сильнее? *** — Что это за заброшенный храм? И почему вокруг него барьер? — удивлялся Харука, крутя головой туда-сюда в попытке рассмотреть как можно больше незнакомой местности. — Ну, это храм Священной Горы и барьер вокруг него поставили давно, ещё… До войны, в общем. Честно говоря, не знаю, почему он до сих пор стоит, учитывая, что монахи ушли отсюда. Вероятно, магическая сила всё ещё не покинула это место, что для нас просто замечательно, — принялся объяснять Кантаро, попутно пытаясь отдышаться от долгого подъёма по старой полуразрушенной каменной лестнице. — Почему это для нас замечательно? — с любопытством посмотрел в его сторону чёрный тэнгу. — Потом… Поверь, у нас будет время для объяснений и долгих историй, но сначала мне нужно удостовериться, что мы пришли не зря, — пообещал Ичиномия, внимательно осматривая парадный вход храма. Вообще это место производило на Харуку весьма странное впечатление. Он чувствовал присутствие здесь очень мощной и древней силы, спящей в обветшавших деревянных стенах и светло-серых, выгоревших на солнце камнях. И вместе с тем была в этом большом, некогда прекрасном и добротном строении некая неприятная жалкость. Она пряталась во множестве мелких трещинок, облупившейся краске, чёрных провалах оконных проёмов и обвалившихся участках крыши. В отличие от многих древних построек этому храму совершенно не шла запущенность и разрушение. Вместо романтичности они рождали мерзкое чувство безысходности и мысли о неотвратимости смерти. — Мда, неуютненько тут стало, — словно читая его мысли, заметил Кантаро. — Но, впрочем, чего же еще можно было ожидать? Пойдём. Они всё-таки не смогли пройти внутрь через главный вход, так как деревянные двери сгнили и заржавели, намертво заблокировав проход. Пришлось обходить здание и входить с внутреннего двора храма. Тут всё ещё сохранились остатки маленького монастырского садика камней. Хотя по большей части тропинки и заросли сорняком, а миниатюрный прудик, в котором, наверное, некогда разводили карпов, порос тиной, Пожираюий Духов всё же счёл это место куда как более приятным на вид, чем сам храм. По крайней мере, подобные садики навевали ностальгические воспоминания о бывшем доме Кантаро и множестве приятных происшествий, случавшихся в нём. — Отлично! Алтарь ещё целёхонек. Не заперт и даже вроде работает, — с облегчением вздохнул Ичиномия и с трудом отодвинул сёдзи одного из внутренних помещений храма. — Так, ну давай ещё раз. Зачем тебе этот самый алтарь нужен? — подошёл к нему тэнгу, с любопытством разглядывая обстановку алтарной комнаты. В общем и целом ничего особенного в ней не было. Абсолютно пустое помещение, единственной интересной чертой которого могло бы являться разве что круглое окошко, забранное деревянными ставнями в стене прямо напротив входа. Почему, собственно, Кантаро вообще считал это место алтарём, Харука совершенно не понимал. — Здесь… Именно здесь я и… Стал тем, что есть сейчас. Здесь началось моё слияние с Мао Королём Седьмого Неба. Благодаря чуду этого храма… — проговорил Кантаро с явным трудом, словно воспоминания об упомянутом моменте приносили ему настоящую, не иллюзорную боль. — О, неужели сейчас, наконец, свершится тот великий момент, когда ты расскажешь мне обо всём этом начистоту? — конечно, тэнгу должен был сейчас проявить куда как больше сочувствия к состоянию своего друга, но неизвестность и смутная тревога его окончательно доконали. — Да, полагаю, что так, — вымученно улыбнулся Ичиномия и подошёл к круглому окошку. — Прости, что скрывал всё от тебя так долго. Я ужасный человек, ты же знаешь… Аккомпанементом к его словам выступил громкий отвратительный скрип рассохшихся деревянных ставен. За круглым окошком открылся вид на чудеснейший идеалистический пейзаж, которого, Харука мог поклясться, никак не могло там быть. — Ох, надо же… На этот раз вот так сразу? — удивлённо пробормотал Ичиномия, закрываясь ладонью от яркого света. — В прошлый раз мне пришлось пережить много довольно болезненных воспоминаний, прежде чем храм соизволил предложить мне свою помощь. Наверное, дело в том, что ситуация немного другая. Или может быть, ты ему нравишься больше, чем я, Харука. — Весьма польщён, наверное, — сказать, что чёрный тэнгу был в растерянности, значит ничего не сказать. Это действительно был самый необычный храм с самым необычным алтарём из всех, что он встречал на своём жизненном пути. — В общем, всё началось когда мне было… Лет десять, кажется?.. — вдруг перешёл сразу к делу Кантаро и опустился прямо на пыльный и местами гнилой деревянный настил напротив круглого окна. — На самом деле, можно сказать, что всё началось ещё раньше. Когда мне в пятилетнем возрасте впервые рассказали о Пожирающем Духов тэнгу и я создал для себя мечту, задавшую вектор всей моей жизни… — Погоди-погоди, — резко запротестовал Харука, для наглядности ещё и руками размахивая, — тебе что, обязательно на полу сидеть? Ты же простудишься! — Это нужно, для того чтобы пользоваться алтарём. И когда ты стал такой курицей-наседкой, а? — фыркнул Ичиномия. — Я, между прочим, уже больше чем на половину ёкай, а они, как известно, не простужаются. От холода, по крайней мере. Вот помню, когда мы только встретились и я был куда как более хрупок, ты вообще меня не жалел. — Ты меня тоже, между прочим, — отбрил Харука, стаскивая пиджак и кидая его на пол перед Кантаро, чтобы тот мог сесть хотя бы на него. — Да, кажется, мы оба были далеки от концепции сохранения того, что может быть дорого, — согласился Кантаро, перебираясь на импровизированную подстилку и жестом приглашая Харуку сесть рядом. Дабы было удобнее, они устроились спина к спине. — Знаешь… На самом деле это очень опасное мероприятие… — чёрный тэнгу не мог видеть лицо полуёкая, но по голосу и так было слышно, что говорить Ичиномии снова тяжело. — Суть состоит в том, что я ещё раз воспользуюсь силой храма и… Либо подчиню себе Мао и стану новым Королём Седьмого Неба со своим собственным сознанием, либо… Он подчинит меня себе. И тогда тебе придётся… Харука промолчал. Он знал. Догадывался. Но всё же, как же он надеялся, что всё это произойдёт не так скоро… — Харука? — позвал Ичиномия тихо. — Я постараюсь… Я буду очень стараться и надеяться… Но всё же, если это действительно наши последние… Давай попробуем рассказать всё-всё друг о друге что только можно? Всё, что когда-либо хотели узнать, но боялись или стеснялись спросить, всё, что скрывали, всё… Пока есть возможность. — Но если всё будет хорошо?.. — Значит, мы просто будем знать друг друга лучше.