Хикка

FRESH TO DEATH 01:14, Rudeboy

***

      Концерт проходит даже лучше, чем мы могли подумать, и я не могу и не хочу скрывать то, как рад этому. Толпа, словно завороженная, вторит Мирону, который к третьему треку перестает нервно сжимать пальцы свободной от микрофона руки и временами поглядывать на меня, теперь он входит во вкус, словно враз оживает и вспоминает, какого это — быть на сцене, а я узнаю это заново, но от чувства того, что тебя принимают, понимают и подпевают, выкрикивая на одном дыхании запомнившиеся, а может и выученные, строчки — от этого сносит крышу и дыхание поначалу немного перекрывает, а перед глазами только скачущий Окси и улыбающийся Порчи.       Я не знаю, куда деть себя, когда Федоров на бис зачитывает «Детектор Лжи», потому что у меня внутри все сжимается от неясного чувства радости и приятного волнения. Мирон такой красивый в этот момент: он немного покраснел от напряжения и почти непрерывной читки, на шее и руках еще сильнее выпирают вены, двигаясь порой, как большие змеи под кожей, но вид у Окси настолько разгоряченный и прекрасный, что мне хочется забрать его и никому не показывать, потому что народ смотрит на него так, будто готов оторвать каждый по куску, а Мирон для меня слишком маленький и хрупкий, и я хочу просто обнять его и поцеловать в кончик орлиного носа, шепча глупые нежности.       Мне кажется, что концерт заканчивается неожиданно быстро, наверное, потому, что я теряю счет времени и слишком увлекаюсь Яновичем, читающим под конец «Darkside» и кричащим «спасибо, Питер!». Мы плетемся прочь, в комнату, которую нам отдали, как гримерку, и дышим там часто, рвано и резко, а потом синхронно начинаем смеяться. Мирон садится на пол и почти плачет от нервного смеха, рвущегося наружу, а мы с Порчи падаем на диван, пытаясь отдышаться — мы однозначно перевозбуждены после этого выступления. У меня кружится голова, и немного дрожат руки, и я так счастлив в этот момент, что притягиваю Мирона и Дарио поближе и обнимаю так крепко, как только могу. — Это было просто охуительно, — озвучивает нашу общую мысль Федоров, кладя свои руки на наши с Вийерой плечи и беспрерывно улыбаясь, — спасибо, ребят, я бы без вас не справился. — Без нас у тебя не было бы концерта, принцесса, — говорю я, и гримерка снова наполняется нашим смехом.       Это просто какое-то безумие, других слов я найти не могу. Почти на выходе к нам подходит Илья Мамай и предлагает Окси контракт на концертный тур через два месяца, и Мирон тут же соглашается, потому что то, что сегодня произошло, это что-то определенно за гранью. Саня жмет руку Яновичу, говорит, что надо чаще такое устраивать, и я не могу унять разрывающее чувство радости где-то в районе груди. Мне хочется заобнимать Мирона, чтобы тот тоже чувствовал то же, что и я, но он уже — поэтому мы вместе растворяемся в толпе, где сотни незнакомых людей тянут к нам руки, просят автограф, кричат, что любят.       В баре мы садимся у стойки и пьем виски. Мирон весь красный, и я чувствую сейчас слишком отчетливо, как хочу его. Вокруг все шумит, Порчи находит нас, говорит, что ему сегодня перепадет и исчезает точно так же, как появился, а мы все так и пьем, изредка бросая бармену пьяное «еще». Я кричу Окси сквозь шум, что мне просто охуенно, а он не слышит меня, приближается, чтобы переспросить, но я и сам забываю, что хотел сказать и просто шепчу на ухо Мирону, что сейчас с удовольствием отымел бы его. Окси лишь кивает и тянет меня прочь из бара, и только на улице до меня доходит, что он тоже хочет, ну и что я не получу в лицо локтем за дерзкую пошлость, которую озвучил минуту назад. От этого желание становится почти нестерпимым.       Пьяные и от этого еще более веселые мы плетемся до квартиры, то и дело хаотично целуясь. У меня что-то внутри ломается, и бабочки вылетают прямо из живота через горло наружу, как будто прорывая барьер между мной и Окси. У меня подгибаются ноги, хотя Мирону ничуть не лучше, его даже немного шатает, поэтому мы с трудом добираемся до моей квартиры и буквально вваливаемся в прихожую. Я тут же вжимаю Мирона в стену, неистово впиваясь в его губы и вырывая из его горла хриплый полустон. У меня стоит, я не могу толком соображать то ли от возбуждения, то ли от алкоголя, выпитого ранее, но в любом случае, Окси отвечает мне точно так же, и мне не хочется думать о чём-то еще в эту минуту.       Мы неведомым образом оказываемся в спальне, и я валю Мирона на кровать, подминая его под себя. У Федорова такой вид, будто он готов вот-вот кончить, и мне от этого еще сильнее хочется трахнуть его немедленно. Я стягиваю с Мирона штаны, но после вспоминаю, что в сексе есть и прелюдия: я целую запястья, обводя языком тонкие линии вен, зубами оттягиваю бледную, тонкую кожу на его шее, за что получаю довольный стон и порцию несвязанных чертыханий, после трепетно касаюсь губами подрагивающего кадыка и снова впиваюсь поцелуем в рот Окси, несильно покусывая его нижнюю губу. Моя рука тем временем расправляется с пряжкой ремня и проникает под резинку боксеров Яновича, оглаживая его член, отчего Окси прямо-таки подскакивает подо мной, издавая несвязный стон и мычание и почти больно кусая мое плечо.       Реальность теряет краски и размывается. Я дрочу Мирону, ловя его стоны и вздохи вперемешку с ругательствами, и мне кажется, что мы можем и не зайти дальше, ведь я сам почти на пределе. Поэтому я нежно целую чувствительное место над пахом, и когда Федоров широко открывает рот, судорожно хватая воздух, я пропихиваю пальцы между его потрескавшихся губ. Мирон понимает, для чего это, видно, что ему не впервой, поэтому Окси послушно сосет и облизывает мои пальцы, проходясь языком по фалангам, будто очерчивая их, и пошло причмокивая от переизбытка слюны. Я закрываю глаза и блаженно хриплю от наслаждения, думаю о том, как Мирон будет через минуту изгибаться подо мной, а мой член будет внутри него.       Я постепенно растягиваю Окси, давая ему привыкнуть поначалу к одному пальцу, а после уже к двум и к трем. Мирона ломает, он изгибается и шипит, совсем забыв о стеснении, хоть на его щеках и играет румянец, но это скорее от возбуждения или выпитого, чем от того, что он действительно стеснятся происходящего. Я целую его в шею и наконец-то заменяю пальцы членом — и из моего горла прорывается то ли рык, то ли стон, потому что внутри Мирона невероятно жарко и тесно, и у меня сносит крышу, нет сил соображать, поэтому я просто быстро и в полную длину двигаюсь, а Окси подо мной срывается уже на крик и сначала просит «не так быстро», но стоит мне задеть членом простату, как эти просьбы моментально сменяются мольбами не останавливаться. Я делаю еще пару рывков и кончаю, а после, спустя минуту, оргазм накрывает и Федорова.       Мы лежим в постели и тяжело дышим, непрерывно глядя друг на друга. Я коротко целую Мирона в висок, ловя его усталую улыбку и сонный взгляд из-под белесых ресниц — я бы сейчас еще раз повторил только что произошедшее, но мозг уже совсем отказывается работать, и я отрубаюсь, обнимая Мирона поперек груди. Утро будит меня недовольными стонами Окси, страдающего от боли в пояснице и похмелья и пытающегося подняться с кровати. Я, посмеиваясь, говорю ему лежать, а сам плетусь на кухню и приношу оттуда аспирин и стакан воды, а после тащу Федорова на руках в ванную. Ожидая, пока Янович закончит принимать душ, я чувствую себя полностью удовлетворенно и спокойно. Я думаю о том, что мои желания чудесным образом сбылись, и о лучшем я и мечтать не мог.