Я нарисую тебя в объятиях пламени

Карандаш замер, едва коснувшись листа бумаги. Лео смотрел на белое пятно перед глазами и не понимал, почему не может взяться за работу. Элиот, наконец, перестал крутиться, бросать гневные взгляды и ругаться, за что Лео был премного благодарен, но рука останавливалась сама собой каждый раз, когда он пытался провести хоть линию. «Я не могу», - сдался он, и опустил ладонь на бумагу. - Ты долго медитировать собрался? – поинтересовался Элиот, уже позабывший о просьбе сидеть смирно, и вновь изменивший позу. - Заткнись, пожалуйста. Я думаю. Они сидели в опустевшем после окончания занятий кабинете. В окна лился свет заходящего солнца, окрашивающий светлые стены в нежный золотистый цвет. В воздухе витало странное смешение запахов: древесина, масляные краски, кофе – учитель изобразительного искусства очень любил кофе. - Давай ты кого-нибудь другого нарисуешь? Мне надоело. И, между прочим, мне тоже нужно нарисовать твой портрет. - Поверь, я бы с большим удовольствием рисовал пейзажи, но задали нам именно портрет, - Лео вздохнул, и отложил карандаш. – Если ты хочешь, чтобы я тебе позировал, то терпи. Или ищи себе другого натурщика. Элиот недовольно фыркнул, но препираться больше не стал. Впрочем, Лео было всё равно – он потерял настрой, да и вид раздражённого Элиота, сидящего на стуле как за минуту до расстрела совсем не вдохновлял. - Пошли отсюда, - Лео поднялся на ноги, прихватывая с парты принадлежности для рисования. - Ты же сам настоял, чтобы мы тащились сюда! - Я знаю. Они вышли в пустынный коридор. Вечерело, и большинство студентов академии проводили время в своих комнатах либо в парке. Значит, парк отметается сразу – Лео не мог рисовать, когда вокруг снуют люди и отвлекают своим гомоном. Собственная комната встретила их прохладой – вечерний ветер врывался в распахнутое настежь окно и шевелил пологи кроватей и лёгкие занавески. - Раз уж ты оказался бессилен, сначала я нарисую тебя, - Элиот уселся на софу с тёмно-синей обивкой. – Сядь на подоконник. Лео послушно выполнил требование. Ему всё равно, где сидеть – он чувствовал обескураженность собственным провалом. Раньше у него не возникало с рисованием таких трудностей. Он сдавал натюрморты, пусть те и казались ему скучными, а собственные пейзажи ему вполне нравились, но в этот раз он даже не смог начать. - Проклятье, - Элиот смял лист и швырнул его через плечо. - В чём дело? - Ни в чём. - Твоя экспрессивность говорит сама за себя, - Лео откинулся назад, прислоняясь спиной к оконной раме. Он чувствовал, как до щёк дотрагивался ветер – робко, словно стесняясь, гладил по волосам, целовал в уголок губ. Быстро темнело – ещё немного, и в обманчивых сумерках уже не различить ясных очертаний, придётся зажигать свечу, если Элиот намерен продолжать. - Твоё отсутствие вдохновения оказалось заразным, - Элиот хмурился, сосредоточенно что-то чиркая в альбоме, и по его недовольно искривлённым губам Лео понял: этот рисунок также забракуют и отправят в мусор. Лео не стал отвечать, и в комнате повисло молчание. Он слышал, как тихонько скрипит грифель карандаша, как тикают часы, как едва слышно шепчутся занавески, шевелящиеся от игр ветра, но все эти звуки тонули в густой тишине. Она давила. Лео прикрыл глаза, и в темноте перед сознанием вспыхнул образ Элиота. Нужно придумать, что с ним сотворить такого, чтобы рисунок пошёл легко. Выгнать на улицу? Когда стемнеет, снаружи никого не останется. Но процесс мог затянуться, а выходить после полуночи запрещалось. Пройтись по пустующим кабинетам в поисках того, что приглянется? Или... - Элиот? - Чего? – он даже не поднял головы, погружённый в работу. - Я придумал, как нарисовать тебя. - И как же? - Разденься и замотай себя в простыню. До ушей Лео донёсся тихий хруст ломающегося грифеля. Лео усмехнулся, открывая глаза и с удовольствием наблюдая за замешательством Элиота. - Иди к чёрту! – выпалил он, отбрасывая карандаш и вновь сминая рисунок. - Стесняешься? - Умолкни. - Я серьёзно, - не унимался Лео, посмеиваясь про себя. – Если тебя смущает простыня, то можно обойтись без неё. Мимо просвистел альбом, взмахнул на прощание листами, и вылетел в окно. Лео прекрасно понимал, что целились не в него, но смолчать не посчитал нужным: - Какой ты меткий, - он выглянул на улицу. Раскрытый альбом призывно белел в сумраке, уютно устроившись в ветвях высокого, фигурно постриженного дерева. – Пойдём за ним? - Не на простыне же мне рисовать, - огрызнулся Элиот, подскакивая с софы. Парк обнял их свежестью и мрачными синеватыми тенями. Вдоль дорожек, ведущих от дверей академии и от ворот по всему парку, горели фонари. Лео засмотрелся на живой огонь, танцующий за мутноватыми стёклами и проливающий на посыпанные белым песком дорожки, и не сразу почувствовал на себе взгляд. Он повернул голову, и увидел, как мягкие тени ложатся на лицо Элиота, как серебрят его волосы, вопреки ожиданию делая их ещё светлее. В этом свете голубые глаза Элиота казались тёмными и синими. - У меня рога выросли? – поинтересовался Лео. Элиот и ранее в течение долгого времени смотрел на него, пока пытался нарисовать, но именно сейчас ему стало неуютно. - Нет, - отрывисто бросил Элиот, и ступил на ровно постриженный газон, уходя за границы круга света. - Эй, чего ты на меня так смотрел? – Лео не собирался отставать. - На твоё лицо так легли тени, что мне захотелось это нарисовать, - ответил Элиот, засовывая руки в карманы и поднимая голову. Они остановились возле того самого дерева. - Но свой альбом ты выкинул в окно, вот незадача. Элиот выпад проигнорировал, задумчиво рассматривая кажущиеся голубоватыми страницы раскрытого альбома, застрявшего в ветвях. Похоже, он собирался лезть за ним наверх. Дерево не выглядело надёжным – это ведь не многолетние мощные дубы или клёны в лесу, а дерево из парка, и ветви его казались тонкими и хрупкими, не способными выдержать вес человека. Элиот закатал рукава рубашки, и ухватился за нижние ветви, подтягивая тело наверх. Ветви жалобно затрещали, но он уже лез выше. Интересно, этот идиот подумал, кто будет его ловить, если он сорвётся и упадёт? Лео положил ладонь на шершавую кору дерева, внимательно наблюдая за настойчиво пробирающимся наверх Элиотом. - Если упадёшь – я нарисую тебя в обнимку с плюшевым мишкой и скажу, что ты сам позировал! – крикнул Лео, отводя взгляд и прислоняясь спиной к стволу. Он и сам часто лазил по деревьям в детстве, но по настоящим деревьям, а не по таким. - С мишкой? – Лео услышал, как Элиот тяжело спрыгнул на землю, очевидно, не рассчитав высоты. – Это ты так беспокоишься обо мне? - Он демонстративно взмахнул альбомом перед носом Лео. – Пойдём обратно? - Давай постоим тут немного. Вместо ответа Элиот тоже прислонился спиной к стволу дерева, так близко, что его плечо касалось плеча Лео. Здесь, в вечерних тенях с мерцающими в стороне фонарями, тишина, совсем не такая, как в комнате, обволакивала и успокаивала. Лео провёл пальцами обеих рук по древесной коре, ощущая её грубую шершавость. Кожа руки Элиота по сравнению с ней показалась очень мягкой и гладкой. - Эй, ты чего? - Ничего, - пальцы сжались вокруг запястья Элиота; Лео отстранился от дерева и направился к дорожкам, намереваясь вернуться обратно в здание. - Ничего? Не каждый день ты берёшь меня за руку, - в его голосе прорезались нотки недовольства, но он покорно позволил увести себя в тусклый свет фонарей, а затем – во тьму коридоров. - Помолчи, настрой собьёшь. Я понял, как должен тебя нарисовать. Лео действительно понял. Он чувствовал радость от внезапного озарения, предвкушение и волнение, рождаемое сомнением в своих способностях исполнить задуманное, и злость на себя – за то, что сообразил только сейчас. Ведь это так просто. Ответ, лежащий на поверхности. Они вернулись в комнату, и Лео зажёг три свечи в канделябре. Огоньки заплясали от ветра с улицы, и на стенах задёргались тени. Лео, прихватив бумагу и карандаш, направился к двери, но Элиот остановил его. Несколько мгновений он внимательно всматривался в лицо Лео, словно тщась увидеть хоть что-то за завесой из волос. - Кажется, я тоже понял, - уголки его губ дрогнули, но взгляд был серьёзен и полон внутреннего сосредоточения в попытке удержать картину в своём воображении. И Лео понимал его, точно также пытаясь крепко обнять то видение, что внезапным озарением посетило его и выпустить лишь на бумагу. Элиот прихватил с софы забытую утром книгу, и только тогда вышел вслед за Лео. Темнота коридоров обступала со всех сторон, она касалась ног и рук, путалась в волосах, но не притрагивалась к лицам, освещённым неверным светом свечей. Лео привёл Элиота в то место, в котором они вместе проводили так много времени. В тусклом свете выступал чёрный силуэт рояля, а по углам комнаты клубилась тьма. - Сядь и играй, - велел Лео, устраиваясь прямо на полу. Он скрестил ноги и повертел в пальцах карандаш, чувствуя, что тот словно ожил и просится прикоснуться к бумаге. – Ещё не слишком поздно, ругать не будут. - Играть? Без тебя? – Элиот сел, но выглядел растерянным. - Можно подумать, ты никогда не играл в одиночку, - Лео принялся торопливо набрасывать силуэты. Цвет и детальная проработка подождёт – в конце концов, они – не художники. Сейчас самое важное – уловить настроение и передать его. Элиот коснулся пальцами клавиш, словно в раздумье, и заиграл. Свет свечей лился снизу вверх, причудливо освещая его руки. Да, Элиот не был статичен – он играл, и словно двигался вместе с музыкой, разговаривал с ней едва заметными наклонами головы, но его выражение лица с прикрытыми глазами оставалось одним и тем же – он словно входил в море огня, зная, что сейчас умрёт, и был счастлив от осознания этого. Пришлось прерваться лишь тогда, когда к ним пришли и попросили вести себя тише – студенты ложились спать. Но Лео был доволен – он уже знал, каким будет его рисунок – немного неаккуратный, не совсем правильный, но разве техника важна? - Сядь на пол возле рояля и возьми это, - Элиот протянул ему раскрытую книгу, и сам сел напротив. – Знаешь, - продолжил он, не глядя на Лео и нервно вертя в пальцах карандаш, - я хотел бы нарисовать твои глаза – без очков, без волос. - Я согласен, - ответил Лео, и поймал полный удивления взгляд. - Правда? Но... я бы не хотел никому это показывать. - Я тоже предпочёл бы оставить свой рисунок при себе, - Лео провёл пальцами по гладким страницам книги, а затем снял очки и убрал чёлку с лица, зачёсывая её назад. Завороженный взгляд Элиота не заставлял чувствовать себя неуютно, вопреки обыкновению. Лео с удивлением понял, что ему нравится то, что он видит в глазах Элиота – ту самую завороженность и восхищение. - Значит, нас отругают за невыполненное задание, - усмехнулся Элиот, принимаясь за работу. Лео видел ровные чёткие линии, накладываемые на бумагу, но вскоре отвлёкся на книгу в руках – открыв её с начала, он погрузился в чтение. Лишь прикосновение к плечу выдернуло его из глубин текста и заставило поднять глаза. - Ну, как тебе? – Элиот протянул ему альбом с наброском. - Нехорошо хвастаться, - ответил Лео поучительным тоном, но альбом взял, всматриваясь в собственное изображение. – А это что? – он провёл кончиком пальца по лёгким едва заметным линиям, похожим на языки огня. - Огонь, - подтвердил его догадку Элиот. - Почему огонь? - Я увидел отражение огней свеч в полировке рояля, и показалось, что эти капли пламени протекут по нему, прольются на пол и вспыхнут вокруг тебя. У тебя очень тёмные глаза. И... – он замялся. – Мне нравится, когда в них отражается огонь. Это красиво. Вот мне и захотелось нарисовать тебя в огне, рядом с роялем. Лео отложил книгу в сторону, не зная, как следует ответить. Он мог промолчать и ещё больше смутить этим Элиота, а мог сказать что-нибудь ехидное и вызвать его раздражение. Привычная холодная вежливость здесь была неуместна. - Мы ведь ещё придём сюда? Закончить рисунки? – спросил он вместо этого. Он хотел сделать что-нибудь, но продолжал сидеть на месте, как прикованный, упуская драгоценные мгновения, пока ещё можно, пока это будет уместно. Элиот кивнул. Он не видел внутренней борьбы Лео, не слышал, как тот ругается сам с собой, пытаясь заставить себя хотя бы просто протянуть руку. Лео привык через силу делать то, что не хочется, но это ведь совсем иное. Безумно хочется, но нечто не даёт даже шелохнуться, будто от боязни, что из-за лишнего движения Элиот прочтёт все его мысли. Элиот, сам того не подозревая, нарисовал настоящее, реальное пламя – жаркое и клокочущее вокруг. Руки словно свинцом налились. Казалось, прошла вечность, прежде чем пальцы коснулись закатанных рукавов рубашки Элиота, сжали ткань, судорожно в неё вцепляясь. Элиот хотел что-то сказать, но Лео не дал – притянул к себе и уткнулся лбом в грудь, пряча лицо. Может, хоть так будет проще? Он заковал себя в такие тяжёлые цепи, что теперь было равносильно болезненной пытке отдирать раскалённое железо оков от запястий. Лео поднял голову, и тут же его губ коснулись чужие губы. Просто дотронулись – легко, невесомо, но этого было достаточно, чтобы Лео смог свободно выдохнуть. Расцветший на щеках Элиота румянец смущения собственными действиями заставил его нервно улыбнуться. «Спасибо, что подарил мне огонь», - подумал Лео, пробегаясь пальцами от плеч к шее, хватаясь за воротник и резко притягивая к себе ближе.