let's wake up tomorrow and feel new

Ночь, шорох мириад маленьких крыл. Подслушанный плеск воды внутренних морей.

      Ночь медленно отступала. Роберт Левандовски перевел взгляд со светлеющих теней на потолке на циферблат часов, которые надел, когда окончательно понял, что больше уснуть не сможет. Сначала он просто вслушивался в монотонный низкочастотный шум — то ли прибой, то ли комары. Он чувствовал себя не слишком хорошо — почему-то продрогшим, хотя в комнате было душно. Уже начав подозревать, что время застыло, предназначив ему участь насекомого в янтаре минут, тянущихся как часы, он заметил, что стрелка добралась до шести. Это значило, что полтора часа из отведенных ему двадцати четырех Роберт потратил на перебирание не приносящих никакой радости воспоминаний. Он думал обо всем этом много раз, но в призрачных, полубессознательных лабиринтах спутанных ночных мыслей любое слово, движение или намек на движение — все, что услужливо возвращала память, приобретало новый смысл, новое измерение. И еще вытянувшие в прямую лини стрелки значили, что он может разбудить Арека. Обещание бегства.       Стратегически это было правильное решение. Тактически — нет: Аркадиуш Милик ненавидел ранние подъемы, а когда просыпался на полчаса раньше, чем планировал, все утро был в мрачном настроении старой девы, чей незыблемый, проверенный десятилетиями распорядок нарушала случайность, нелепая и абсурдная. Но эти утренние часы были единственным шансом на то, чтобы побыть наедине, и Роберт не собирался этот шанс упускать, пусть он и ощущал себя вором, ловким преступником, вытянувшим блаженные дни, часы, минуты, проведенные с Ареком, из карманов добропорядочных людей, имеющих право на счастье. Садясь на край кровати Арека, он старался забыть об этом. Как и о своём ребяческом порыве сбежать из этого здания и от этих людей. Carpe diem, решил Роберт, проведя рукой по плечу Арека, и запустил пальцы в его растрепанные волосы, а потом, оперившись на локоть, поцеловал сомкнутые губы. Арек не желал сдавать позиции и защищал свое сонное царство до последнего, пытался укрыться за подушкой, уворачивался и наконец решился использовать единственное оставшеееся средство и потянул Роберта к себе, обнимая за талию и желая оставить в своей паутине простыней и дополнительных покрывал.       — Нет, — решительно сказал Роберт после минутного колебания, заполненного прикосновениями и шорохом теплого постельного белья, — вставай, я хочу тебе кое-что показать.       — До завтрака? — обреченно спросил Арек, потирая глаза.       Они брели по пляжу у самой кромки воды — Роберт, наслаждающийся тишиной еще не проснувшегося дня, и Арек, при первой же возможности стянувший кроссовки и зашедший в море почти по колено. Он глядел куда-то за горизонт и совсем не смотрел под ноги, поэтому когда они отдалились на достаточное расстояние от любопытных бессонных глаз в окнах базы, Роберт протянул руку, нехитрым способом обезопасив себя от возвращение с Ареком в мокрой одежде и пересудов о том, что он решил утопить конкурента. Солнце еще спало под плотным одеялом облаков, ветра прочти не было, но напоенный йодом воздух резал кожу как бумага, а от воды тянуло холодом. Вечно холодная Балтика, не способный согреться Сарматский океан… Все вокруг было серым: серое море, серый песок вокруг, чуть сбрызнутые зеленью сосны вдали. Роберт чувствовал, что замерзает, и даже теплые пальцы в его ладони не могли вернуть ему уверенность в том, что он всё делает правильно, избавить от сомнений и детского, неисполнимого желания уехать подальше от этих мест, переполненных воспоминаниями. Он уже был здесь при таких же обстоятельствах, а потом раз за разом возвращался, бывал еще много раз, хотя больше частью — мысленно, раз за разом обдумывая, что он сделал не так и почему не следовало даже пытаться. Воздух даже в его памяти при каждом вздохе горчил на языке тенью необещанного и неполученного поцелуя. Может ли нераскрытое объятие, превратившееся в холодное рукопожатие, так жечь плечи? Может ли неоставленное прикосновение так гореть на коже? А все несказанные слова — могут ли они раз за разом возвращаться в бессмысленной надежде заменить холодное молчание и вынужденную вежливость десятка неизбежных формальных фраз? Могут ли отравлять все его мысли, омрачать другие, так бережно выстраиваемые отношения, обесценивая всю нежность, порывистость и доверие, которые Арек Милик с юношеской наивностью и детским эгоизмом готов ему дарить?       — Далеко еще? — второй раз спросил Арек, сжимая его руку. Роберт задумчиво глядел вдаль и отвечал кому-то:       — Нет. Нет.       Но они и правда уже пришли. Роберт, отвернувшись от своего невидимого собеседника, провел Арека через дюны по едва различимой тропке на пляж в небольшой, скрытой песчаными курганами бухте. Там было совсем тихо, волны бесшумно касались берега, а на верху дюн в посеревшей траве гнездились ласточки. Арек наблюдал за птицами, расчерчивающими небо острыми черными крылья, а Роберт смотрел, как загораются его карие глаза, такие яркие и полные жизни.       — Здесь чудесно! — осмотревшись, вынес Арек своей вердикт.       — Настолько, что стоило прийти до завтрака? — улыбнулся Роберт. Он улыбался чаще, чем смеялся, но улыбка редко затрагивала глаза. Его рот, все еще искривленный неотступающими воспоминаниями, напоминал нож, а улыбка — отблеск внутреннего огня, пробегающий по лезвию. Предшествующая ей секундная болезная гримаса не укрылась от Милика, он, нахмурившись, притянул Роберта к себе, и они медленно опустились на песок. Арек ни о чем не спрашивал, а просто обнимал, поглаживая по волосам, тихо насвистывал популярную мелодию, а потом завел разговор о предстоящей тренировке. Отвечая на один из обыденных, не обязывающих к размышлению вопросов, Роберт вдруг почувствовал незнакомую легкость — будто бы Арек делился с ним своей энергией, радостью, самой жизнью, просто касаясь, разговаривая с ним, находясь рядом.       И вдруг появилось солнце. Роберт не мог его видеть: он сидел, опустив голову Ареку на плечо и закрыв глаза, но мог ощутить тепло его лучей — редкий подарок холодного даже в мае света. Они сидели вдвоем у моря, и северное солнце неожиданно ласково гладило его сомкнутые веки и застывшие плечи. Он наконец расслабился и погрузил пальцы в песок. Это ведь и было целью прогулки. Роберт решил, что сосредоточится на настоящем и вычеркнет все из памяти. И Арек ему в этом поможет. В конце концов, они ведь совсем скоро уедут отсюда, и тогда мягкие губы Арека и его теплые руки раз и навсегда избавят Роберта от груза воспоминаний.