Грешен я, ибо рад тому, что смерть порушила чаяния моего брата, однако я благодарю Совершенных за пустые страницы и за браанольскую серебряную иглу. Долгое время я считал, что орки — выдумка дремучих людей, которые, видя великана, не могут придумать ничего лучше, кроме как высмеять его, заклеймить позором и изгнать далеко от селения. Однако по пути в пристанище Совершенных я останавливался в доме одного священника, и тот поведал мне о неискоренимых слухах, бродящих среди его паствы. Он жаловался, что люди уверены, будто на месте их деревни когда-то обитали великаны — мужчина с двумя женщинами в каждом поколении. Им не было никаких препятствий. Женщины выкорчевывали деревья, мужчина мог выгрызть проход в камне своими огромными зубами, а вместе они копали ладонями, словно лопатами, подземные ходы. И они были прекрасны, солнце ласкало их лики, в густых волосах распускались цветы, а глаза сияли ярче звезд. Великан сдружился с хитрым человеком, который, как и его отец, и его дети, ведал камни. Великан помогал человеку воевать против других людей и забивать много добычи к пиршеству, что сделало человека могущественным и уважаемым в округе. Они не мыслили жизни друг без друга и однажды провели обряд — смешали капли крови друг друга, влили себе в жилы и так стали кровными братьями. Еще до пришествия Совершенных было известно, что связь кровных братьев священней, чем связь родных. Однако их дружбе пришел ужасный конец. Когда Смерть наслала на владения Ютичиса первозданных демонов, человек использовал свою силу, чтобы защитить сородичей. Он сумел сбить разобщенных, напуганных, жалких людей в грозные отряды и так спас сотни жизней. Великаны же встали на сторону демонов, указывали этим чудовищам, где люди спрятали своих детей, и живились падалью, что демоны оставляли им, как паршивым собакам. Они несли гибель и страдания и упивались горем, что доставляли людям, с которыми прежде были столь дружны. Мужественный человек многажды выходил на охоту за предателем, но раз за разом не находил в себе сил убить друга, пусть и бывшего. Наконец, когда Совершенные спустились с небес и изгнали демонов, то прознали они о подлом поступке великана. Рассвирепев, Найха превратила их в уродливых созданий, лишенных дара речи и проблесков разума, дурно пахнущих и отпугивающих всех живых существ. Вместе Совершенные загнали их под землю и предали забвению. А тот человек дал начало славному роду ор Сигилейф, которые, подобно каменной преграде, стоят на пути захватчиков сигрийский земель.
Алиньо прервался и сжал кулаки, надеясь, что хоть на секунду уймет жгучую боль. Огоньки едва не погасли, и он сквозь зубы обругал себя за слабость и глупость. Он бросил взгляд на Даега — тот был бел, как снег.Я успокоил священника, сказав ему, что пусть люди выдумывают и пугают непослушных детей, которым необходима в детстве здоровая доля страха. Благо, что деревня та не входила во владения герцогов ор Сигилейф, и слухи никак не могли достичь их ушей и обидеть. Однако история крепко засела в голове, ведь больше я ни от кого ничего схожего не слышал...
Алиньо не сдержал возглас удивления. Следующие абзацы написал совсем другой человек, более грамотный и гораздо более спокойный, чем первый.О, как я надеюсь, что брат, отметивший страницы своими заметками, жив! Ведь текст все еще скрыт серебряной иглой, и только благодаря наметанному глазу я разобрал написанное. Мое волнение усугубилось, когда я понял, что речь идет о предании, которого я прежде не знал. Воистину народные предания — целая кладезь мудрости, которая веками оказывается никому не нужной. Я прибыл в пристанище Совершенных с самого юга Сигрии, с берегов Окраинного моря, и среди рыбаков ходят упорные слухи, что у первого герцога ор Сигилейф был младший, любимый им брат. Тот, избалованный и заласканный, во время нашествия первозданных демонов не справился с искушением и переметнулся на их сторону, прихватив с собой двух развратных похотливых девиц. Вместе они творили зло и были горды своей лихостью и силой. Когда люди вновь обрели мир благодаря Совершенным, то герцог ор Сигилейф объявил охоту на брата-предателя и его шлюх. Напуганные донельзя, они обратились к дочерям Ютичиса, уповая на их всепоглощающее милосердие. Однако Совершенные разгневались, и гнев их был страшнее, чем ярость ор Сигилейфа. Они превратили отступников в уродливых орков, заточили под землю и сделали из них самых надежных стражей для тех, кому они прислуживали ранее. Как схожи и не схожи между собой эти истории! Что меня изумляло с детства — ведь я рос, окруженный отголосками предания — так это то, что герцоги ор Сигилейф никогда не властвовали над землями, где я жил. К тому же когда бушевали первозданные демоны, эта местность пустовала. Откуда берутся знания?
Алиньо остановился. Руки дрожали так, что если бы магический свет колебался, он не смог бы продолжить.Я безмерно счастлив, что не одинок в своем любопытстве и притязаниях! Не кажется ли вам, что стоит испытать судьбу? Попробовать найти тех, кто видел орков вживую — мы-то не можем похвастаться этим. До сих пор изображения в «Бестиарии» нас не обманывали, но облик орков внушает сомнения...
Переписка обрывалась. Алиньо с невыразимым чувством, граничащим с наслаждением, отпустил контроль над магическим светом в пальцах. Боль не утихла, но он ощутил, как она перестала расти и шириться. Он посмотрел на книгу снова. Что стало с двумя монахами? Он знал по летописям, что в течение многих лет служители Совершенных принимали обет молчания, и его строгость вселяла ужас. Знали они друг друга в лицо или нет?.. Успели застать момент, когда тягостный обет отменили? И тут же погибли от рук агленианцев... — Что ты об этом думаешь, а? — обернулся он к Даегу, прежде чем перед глазами все поплыло.***
У Даега в голове все перемешалось. Он перестал соображать, что произошло, еще когда пальцы Алиньо засветились изнутри. Когда же Алиньо захрипел и, закатив глаза, рухнул, Даег едва успел его подхватить. Словно из ниоткуда возник Ингиво, двигаясь быстрее, чем на первый взгляд позволяло его огромное тело. Алиньо, тут же пришедший в себя, едва передвигал ноги. Ингиво усадил его на длинную скамью в пристройке. Еванджа, уже ожидавшая там, держала Алиньо за плечи. Последние фаланги его пальцев почернели и набухли. Ощупав их, Ингиво помрачнел. В руках его оказалась длинная толстая игла, выточенная из кости. — Что ж, будет больно, — скривился он. Ингиво подержал иглу, видимо, грея ее. Как Даег потом догадался, в то же время Ингиво заговаривал ее. И когда он проткнул Алиньо большой палец насквозь, Даег содрогнулся. Игла была слишком толстой, чтобы не причинить боли. Спина Алиньо изогнулась, он запрокинул голову, и кадык его судорожно дернулся. Ингиво несколько раз повернул иглу, и Даега замутило. Его охватило смятение, когда он заметил, что игла темнеет — не окрашивается кровью, а чернеет изнутри. Алиньо не издавал ни звука, даже почти не дышал. Даег ненадолго отвернулся, не в силах смотреть на это. Сделав несколько глубоких вдохов, он обернулся и вздрогнул. Алиньо изорвал себе зубами рот, и на какое-то мгновение могло показаться, что на его белом лице расцвел багровый цветок. Даег поежился от неприятного ощущения. Орки вышли из-под контроля, пусть всего на несколько минут, и это было опасно. Но не настолько, чтобы Алиньо из-за орков надорвался. Даегу не нравилось чувствовать себя виноватым. Истязание длилось бесконечно. На шум успела прибежать Челла, она жалась к Даегу, и он, приобнимая ее, чувствовал, как она сотрясается в беззвучном плаче. По лицу Алиньо прошла болезненная судорога, но взгляд его, как ни странно, постепенно прояснялся. Игла становилась все тоньше, гнулась под нажимом Ингиво. Когда тот завершил свое дело, пальцы Алиньо выглядели израненными, но вполне обычными. Игла тут же рассыпалась в прах. Его Ингиво стряхнул в потухший камин. По знаку некроманта Челла поставила на стол глиняную миску. Ингиво провел большим пальцем у Алиньо под нижней губой и размазал собранную кровь по краям посудины. Затем он начал толочь какие-то пахучие травы — собранные Алиньо, наверняка, — и готовить, как Даег понял потом, заживляющую мазь. Капли крови стекали ко дну миски, и их было больше, чем взяли. Ингиво, обычно добродушный, с обманчиво доверчивым, безбровым лицом, сейчас был мрачнее тучи. Даже его пухлые щеки запали, и выглядел он грозно. Даег смутно чувствовал, какая буря кроется за маской простой тревоги. Алиньо медленно, без посторонней помощи, встал и, пошатнувшись и задев Даега плечом, подошел к бочке с водой. — Мне интересно, что творилось в твоей голове, — обрушился на него Ингиво. — К чему было все это затевать? Алиньо ответил далеко не сразу. Сначала он ополоснул руки — кровь не перестала идти, но, казалось, это никак не волновало его. Затем он тщательно умыл лицо; на губах остались глубокие раны. Время тянулось ужасно долго, а Алиньо никуда и не торопился. Даег ощущал, как в нем начинает закипать злость, подстать той, что испытывал, должно быть, Ингиво. Алиньо зачерпнул воду и принялся жадно пить. Весь он дрожал, зубы стучали по краям плошки, по подбородку стекали струйки воды. Даег не мог отвести от этих струек взгляд, как и не мог отделаться от мысли, что Алиньо таким образом только увиливает от ответа, оттягивая время. — Ты слишком много на себя берешь! — выкрикнула Еванджа. Алиньо спокойно поставил плошку на место. — Да? — Он склонился над бочкой, скрыв лицо. — Но мы узнали то, о чем никто и не догадывался, хотя правда, вот она, была под носом. Еванджа фыркнула, скривившись, и Даег, неожиданно для себя, смутился. Это он начал, и это его интересы Алиньо защищает сейчас, причем так рьяно, будто сам разделял их. Даег никогда ни в чем подобном не нуждался. Ему хотелось уйти, тем более что больная нога, натруженная за день, горела огнем. Алиньо сел обратно и продолжил только тогда, когда Ингиво перетянул повязкой ему последний палец. Воздух пропитался пряным душным запахом заживляющей мази — прозрачной, несмотря на то, что основой ее Ингиво сделал кровь. Даег не вслушивался в слова Алиньо, предпочитая наблюдать за остальными мелланианцами. — Досужий бред, — воскликнула Еванджа, не дав Алиньо закончить, и голос ее звенел то ли от гнева, то ли от подступающей истерики. Даегу была непонятна ее ожесточенность. — Сплетни никчемных пьянчуг и сказки для глупых детей — к этому ты предлагаешь нам прислушаться?! Никто не знает об орках столько, сколько Асква, и если бы он заметил что-то похожее, он бы рассказал Ульгусу об этом, а значит, и всем нам. Остальное не стоит внимания. — Но нам многое стало понятнее, Еванджа, — Асква, грузно передвигаясь, вошел в пристройку; на скуле его расплывался синяк. За считанные часы после нападения его зверей он постарел на несколько десятков лет. — Когда я путешествовал в подземельях и жил с племенем, откуда увел наших орков, я заметил, что они слушают гул камней. Как будто... как будто ждут послания. В горле Даега пересохло от охватившего его странного волнения. Асква оперся на обеденный стол всем своим весом, горой мышц, и тот опасно заскрипел. Рядом с ним Алиньо казался еще более худым и бесплотным. Ненастоящим. Даег зажмурился, борясь с чувством, что действительность ускользает от него. — Я не обращал на это внимание, все эти годы закрывал глаза. И вспомнил об этом только сейчас. Это похоже... похоже... — он замешкался, а затем, видно, найдясь с ответом, усмехнулся. — Похоже на то, как внимают пчелы и муравьи своим маткам. На то, как люди повинуются королю. И если у орков есть назначение, отличное от тупого рытья тоннелей, то почему бы не быть у них королю? Повисло неловкое молчание. Алиньо словно окаменел, Ингиво в растерянности обводил взглядом каждого по очереди. Асква помедлил, как если бы обдумывал то, что сам сказал, и расхохотался. Даегу казалось, что он вышел из тела и наблюдает за происходящим, будто невидимый дух. — Еванджа, ну, Еванджа, не сердись, — раздался глухой голос, от которого внутри все переворачивалось. Мелланианцы на мгновение застыли, и Даег с нехорошим предчувствием понял, что только Алиньо не обернулся на голос. Только Алиньо и сам Даег... — Ульгус... — Еванджа приблизилась к нему медленно. Так завороженная змея выползает из своего укрытия навстречу заклинателю. Некромант взмахнул узкой ладонью, обрывая фразу Еванджи на корню. — Асква, я верно помню, что до сегодняшнего дня орки вели себя смирно и покладисто, как ягнята? Даег покрылся холодным потом и возблагодарил Совершенных за то, что Ульгус его не замечает. Его не покидало подозрение, что в тоне Ульгуса сквозит глумление и насмешка. Асква помрачнел и поскреб заплывшую синяком скулу, оголенную от бороды. — Не то чтобы... но раньше они не осмеливались дотрагиваться до меня. — Он помялся: — По правде говоря, орки еще не успокоились. Я с трудом их запер. — Они бунтуют? Это походило на допрос, на медленный безжалостный допрос, которому Ульгус подвергал всех без разбору. Нога дрожала, будто готовая надломиться, и от этого тягостного предчувствия Даегу хотелось выть. По шершавому дощатому полу полз оранжевый свет закатного солнца. — Н-нет, — запнулся Асква. — Они кого-то зовут... Или откликаются на зов. Даег готов был поклясться, что Ульгус скалится во весь рот под своей маской из костей его врагов, смеется над тем, какие дурни подчиняются ему. — Тогда... почему бы не отпустить одного из них? — Теперь Ульгус явственно хмыкнул. — Но не просто так, конечно, а проследить за ним. — Но, господин, я... — замешкался Асква. — Я и не имел в виду тебя, — прервал его Ульгус, и голос его тек мягко, как мед. — Ты будешь нужен при мне. Я считаю, что в путь должен отправиться тот, кому орки повинуются куда охотнее. Верно ведь? Лицо Даега стало горячим. Он вдруг увидел себя со стороны, ссутуленного, жмущегося в углу, и устыдился. Он расправил плечи и отошел от бочки с водой, за которую до того цеплялся пальцами, чтобы устоять. — А чтобы было кому в случае чего вернуться и рассказать о безвременной кончине товарища, нужен спутник, — Ульгус говорил, как будто сбрасывал камни с обрыва, и все они били Даегу в голову. Алиньо наконец повернул к Ульгусу лицо — белое, строгое, непроницаемое. Ульгус кивнул.***
Было решено, что Даег с Асквой освободят орчиху с обожженным лицом, при этом Даег постарается втолковать ей, что им от нее нужно. Алиньо действительно отправлялся с Даегом, и тот обреченно признавал, что рад компании. Ульгус отдавал распоряжения сухо и скупо, будто он всего лишь посылал кухарку на рынок за покупками. Выслушивал их Алиньо — молча, изредка шумно вздыхая, но Даег подивился ощущению, что Алиньо выступал на равных с Ульгусом. Казалось, между ними нет ни полторы сотни лет разницы, ни несколько ступеней в иерархии. О пустота, да Алиньо не уступал Ульгусу даже в бесчувственности! — Мы выступим через три дня после вашего отбытия, — скрежетал Ульгус, — и не станем вас дожидаться. Мы не станем двигаться быстро — к нам будут стекаться те, кто внял моему зову. Вы нас нагоните. Дорогу узнаете по знакам, которые поймут только верные мне люди. Затем Ульгус объяснил Алиньо, каким путем он выдвинется вместе с войском мелланианцев — вернее, с его ядром, сердцем, которое скоро должно обрасти воинами, как плотью. Даег тоже пытался запомнить, но ничего не понял. Алиньо сосредоточенно кивал в такт словам Ульгуса. Даегу вдруг пришло в голову, что Алиньо уже ходил дорогой, выбранной некромантом, и перед его глазами живо предстает все то, что тот описывал: положение звезд ясной ночью, заброшенные лачуги, звериные норы... Во всяком случае, Даегу хотелось в это верить. Приготовлений Даег не запомнил, он впал в какое-то сонное парализующее состояние, в каком пребывал зимой, когда нутро его разъедала болезнь. Челла собирала им запасы еды, в основном вяленое мясо, которое хранилось в леднике под пристройкой и не должно было скоро испортиться. Вечером Даег наточил нож — с длинным лезвием и удобной рукояткой. Асква объяснил ему — давно, лет сто назад, когда он только начал поправляться после болезни, — что мечом он вряд ли когда овладеет, а вот нож ему вполне по плечу. Асква учил Даега обращаться с ножом, учил нападать так, чтобы как можно меньше веса приходилось на хромую ногу. Но это занятие давалось Даегу даже хуже, чем верховая езда. Тело, несмотря на все старания, несмотря на то, что мышцы его правда крепли от тренировок, оставалось все же недостаточно ловким и гибким. К ножу Даег испытывал почти телесное отвращение — его била дрожь в первые секунды после того, как он прикасался к этому разбойничьему оружию. К тому же, с ледяной беспощадностью осознал Даег, отложив наточенный нож, он совсем не был уверен в том, что при необходимости сумеет им воспользоваться. Так же он сомневался в Алиньо, хотя и не мог утверждать наверняка. Оставалось лишь надеяться, что рядом с орчихой, огромной, как несколько медведей, им не грозит никакая опасность. Ночью накануне похода Даегу не удавалось заснуть. И это невзирая на то, что теперь болела не только хромая нога, но и все тело, непривычно натруженное! Сердце билось так, что Даегу казалось, будто эхо его отскакивает от бревенчатых стен и разносится по всем помещениям. Он старался успокоиться, но тщетно. Он пытался быть с собой честным: меньше всего хотелось плестись вместе с Алиньо и орчихой невесть куда, отделяясь от Ульгуса и мелланианцев и удаляясь от собственного замка, к которому стремился всей душой. Однако... Он плотнее завернулся в покрывало, хотя было жарко. Однако Даег чувствовал, что это ему необходимо. В замке Сигилейф он жил как бы не по-настоящему, как бы крадучись. Оно и неудивительно: он был дичью, каждый неосторожный шаг грозил обернуться смертью. Да, Даег жил под гнетом, каждый день, каждый час ощущая опасность. Эта опасность отупляла его, и до самой смерти матери он мало что знал, почти ни над чем не задумывался. Мелланианцы дали ему то, чего у него не было никогда. Безопасность. Возможность передохнуть и прийти в себя. Но теперь он видел, что этот дар был как благом, так и злом. Он опять закрывался в себе, делал то, к чему привык, но не более. Что же, этот поход — отличный повод испытать себя. Совсем как тогда, когда он стоял перед Арахтой и, едва сдерживая рвоту от гнилого дыхания работорговца, выжидал подходящий момент, чтобы ударить. Он не должен провалиться и на сей раз... Внезапно он понял, что Алиньо тоже не спит, а сидит на постели, подвернув ноги под себя. Чувствовал ли он то же, что и Даег? Или, возможно, возносил молитвы? Да, Алиньо был куда более набожен, чем Даег. Все, что по сути Даег узнал об Алиньо за полгода, сводилось к тому, что Алиньо почитал Совершенных святее, чем Даег — собственную мать. Даег закрыл глаза, не желая выдавать того, что бодрствует. Алиньо резко поднялся на ноги и вышел, ступив в какой-то момент совсем близко от головы Даега. Судя по звукам, он не стал спускаться по лестнице, а остался у двери. Даег насторожился. — Что ты себе позволяешь? — раздался голос Еванджи. Сердце Даега пропустило удар. Еванджа говорила тихо, но из-за того, что Даег не ждал услышать чей-то голос, ее слова раскатывались над ним громом. О крысы пустоты, как он не услышал, когда она поднималась? — Я не понимаю, о чем ты. Даегу почудилось, или в тоне Алиньо в самом деле проскользнул вызов? — О да, это вполне в твоем духе. Проворачивать дела, как тебе пожелается, а потом прикидываться дураком. Даег опасался Еванджу и особенно ее намеков на то, что она была знакома с Джааном, но было в ней кое-что, что вызывало приязнь. Так легко было понять, что она думает! Она лопалась от злости. — Дураком?.. Скрипнула половица. Алиньо отшатнулся от нее, или это Еванджа придвинулась к нему ближе? — Дураком! — рявкнула она. — Я с Ульгусом уже пятнадцать лет, Ингиво — дольше, но мы никогда не дозволяли себе того же, что и ты. Ты выполз из этой вонючей дыры Миррамора, увидел светлячков — и туда же, послание от Совершенных. — Еванджа выругалась. — И сейчас... путаешься под ногами, когда накануне война, развязанная тобой же, и уводишь орка! Орка, как будто их так много! — Но если бы я был не прав, стал бы Ульгус меня слушать? — возразил ей Алиньо, мягко, почти робко, оправдываясь. — Ульгус! Ему полторы сотни лет, и он изнывает от скуки, — сплюнула Еванджа. — А ты этому и рад. Или ты забыл, кем ты был в Мирраморе? — Я никогда не смогу этого забыть, — выдавил Алиньо. — Врешь! — взвизгнула Еванджа, но тут же понизила голос. — Любой пес или любой пьянчуга нассал бы тебе в рот, а ты даже не пошевелился бы! Ты бы сдох до утра, если бы я тебя не пожалела. Даегу стало жгуче стыдно за то, что он слушает это, но отповедь Еванджи сама проникала ему в голову. — Я благодарен тебе за это. — Я вижу, — огрызнулась Еванджа. — А кем ты был еще недавно! Убирал навоз за козами! — Я не считаю это позорным, — отрезал Алиньо. — Я все еще помогаю Челле. — Зато лопаешься от гордости при этом. — От гордости? — Это прозвучало почти насмешливо. — Еванджа, послушай меня. Я ходил прощаться с Грунной. Я видел то, что от нее осталось. Это даже телом назвать нельзя! И я знаю, что нас всех ждет то же самое. Всех до единого — дело только во времени. Как ты думаешь, осталась во мне хоть капля гордости? — Подлец! Раздался хлопок, и Даег только спустя несколько секунд понял, что это Еванджа влепила Алиньо пощечину. Он поежился, представив, какую силу она вложила в удар. — Я должна была позволить тебе сдохнуть, — прошипела она. — Хотя... ты уже сдох. Прошла целая вечность, прежде чем Алиньо ответил. — Мне жаль, что я тебя подвел. Пусть и не понимаю, в чем именно. Еванджа бросилась вниз, шумно топая по ступеням. Алиньо проскользнул обратно и рухнул ничком на постель, спрятав лицо. Даег распахнул глаза. В голове все перемешалось; он не понял и половины из того, о чем спорили Алиньо с Еванджей. Но одно он знал: Еванджа ошибалась. Через щели в половицах пробивался синий свет. Ульгус и Ингиво снова трудились. Над чем? Неважно. Уже завтра это станет неважно. Надо спать...