Хозяин замка Сигилейф: Сердце камня

Туннель был высокий и широкий, иначе орчиха не смогла бы протиснуть в него свое огромное тело, однако Даег чувствовал, как камень давит на него. В спертом воздухе туннеля повис тяжелый смрад, горечью царапавший гортань. Даег беспорядочно хватался за камни, чтобы не упасть и понять, где он находится, и иногда на пальцах оставался жесткий мох. Когда орчиха издавала утробное рычание, оно раскатывалось по сводам туннеля, достигало Даега, и тело его пробирало дрожью. Ход круто уходил вниз. Чем глубже Даег спускался, тем тяжелее от боли становился лоб. На плечи давил невыносимый вес, будто именно Даег должен был поддерживать толщу земли над ним. Стояла непроглядная тьма, липкая, как след улитки. Вместе со зрением, ставшим бесполезным, нюх со слухом тоже притупились — совсем не как тогда, в туннелях под замком Сигилейф. Мутило. Откуда-то раздался звук капающей воды, мерный и удивительно звонкий. Туннель вел прямо, и чем дальше продвигался Даег, тем громче капли разбивались о камень. Темнота медленно отступала, и спустя несколько драггов Даег осознал, что ему не показалось. Он не заметил, как стало достаточно светло, словно кто-то поставил ряд зажженных свечей. Он окинул взглядом пространство вокруг себя и едва сдержал изумленный возглас. Камень густо порос мхом, который сиял и переливался теплым золотом. Даег поднес руку к особо развесистой поросли, не решаясь дотронуться и сорвать немного. Насколько он мог видеть, впереди этот мох рос обильно, но на стенах плясали длинные тени — как языки черного пламени. Из самого сердца камня доносился беспрестанный гул. Даег замер, пытаясь успокоиться. Сердце колотилось, готовое разорваться, хромую ногу ломило, однако он легко заставил себя забыть об этом. Слишком хотелось продолжить погоню, столь похожую на ту, которую он уже пережил — вот только теперь он был не дичью, но охотником. Едва он подался вперед, чтобы сделать шаг, как на плечи легли две узкие ладони. Даег резко развернулся — нога чуть не подвела его. Алиньо возвышался над ним. Губы искривленные, будто лицо свело судорогой, в застывших ледяных глазах — ужас, как у коней, объезженных Джааном. В волосах над ухом запуталось немного мха, продолжавшего сиять. — Может, вернемся? — прошептал Алиньо, и Даегу на миг почудилось, что в голосе его промелькнула мольба. — Мы не знаем, можно ли доверять ей. Даег с раздражением скинул его руки. — Я знаю, что можно, — выпалил он, впрочем, тоже негромко. — Это долго объяснять… да и надо просто чувствовать. Алиньо отшатнулся, как от удара. — Я вряд ли пойму тебя, твое доверие, — покачал головой он. — Но и ты не поймешь меня. Все как той ночью… Тонкий вой, я слышу его из-под камня. Пронзительный, как свист розги. Хочется плакать. Или тогда, под утро. Опрокинутая книга. Погасшая свеча. Даег моргнул, ничего не понимая. Это были не его мысли, не его воспоминания. Он обернулся туда, где плясали длинные тени. Его пробило холодным потом. Не в первый раз он видит то, что не мог видеть, вспоминает то, что не мог помнить. И всегда видения связаны с Алиньо. Даег сжал кулаки. Вряд ли Алиньо сам вкладывает ему в голову то, что не хочет сказать вслух. Скорее всего, горы, выросшие из подошв сапог Ютичиса, до сих пор пропитаны древним колдовством. — Ты можешь подняться обратно, — предложил Даег, надеясь, что его голос звучит спокойно. Впервые ему не хотелось задеть Алиньо. Он понял: внутри него самого тоже таится страх, как нечто неотделимое от его желания нагнать орчиху. Алиньо яростно мотнул головой, мох выпал из пряди и пристал теперь к штанине. — Конечно, я пойду с тобой. И Даег испытал облегчение. — Только, — протянул Алиньо, подойдя к стене, — я не хочу снова идти во мгле. Он, не дрогнув, содрал охапку мха, обнажив испещренный трещинами камень, чуть помедлил и бросил половину Даегу. Несмотря на сырость в туннеле, мох оказался сухим. Сияние его не потускнело, и он приятно грел руки, не обжигая. На этот раз Алиньо нырнул в проход первым — без слов, без объяснений, едва ли не оттолкнув самого Даега. Тому ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Даег видел подрагивающие плечи Алиньо, но не его лицо. Было ли оно по-прежнему изуродовано страхом? Или он ринулся вперед, чтобы побороть это чувство? Даег выбросил отвлекавшие мысли из головы. Он с трудом держался чуть позади Алиньо, на расстоянии не больше вытянутой руки, и концентрировал все силы, чтобы не отстать. Тьма смыкалась вокруг них, и лишь мягкое свечение мха не давало ей полностью поглотить их. Впрочем, тропа подошла к концу раньше, чем нога Даега начала дрожать и подкашиваться. Орочий дух стал еще тяжелее и удушливее, казалось, его, как и тьму, можно схватить рукой. Гул сменился рыком, и Даег различил множество голосов: от тонких и плаксивых, принадлежащих, по всей видимости, детенышам, до низких и раскатистых. Впереди забрезжил свет, гораздо более яркий, чем ставшее уже привычным свечение. Сердце Даега забилось в груди до боли, но одолевало его волнение — не страх. Теперь Даег с Алиньо вошли под своды пещеры бок о бок, едва касаясь друг друга плечами, но не оборачиваясь. То, что открылось им, настолько поражало, что Даег даже не осознавал своего удивления — иначе оно накрыло бы его с головой и обездвижило. Пещера была запружена орками — совсем не такими, к которым привык Даег у мелланианцев. Они были еще уродливее и отвратительнее, но вместе с тем — выше, сильнее и величественнее. К стенам жались орчихи, держа в мощных руках детей, больше похожих на огромные синие сгустки. В центре пещеры был сложен костер, ветви мха горели и искрились, но не давали дыма. Вокруг очага бродили самцы орков, на спинах и плечах их бугрились мышцы. Даег понял, что ему не хочется узнавать, каковы эти орки в деле. Но по-настоящему привлек его внимание один-единственный орк, которого он в первый миг перепутал со скалой, вросшей в свод пещеры. Он полностью поседел, местами шерсть выпала, обнажив синюшнюю шкуру. Его дыхание с шумом и рычанием вырывалось из пасти, и создавалось впечатление, что он разъярен и готовится напасть. У лап его вилась орчиха с обожженным лицом. Со стороны казалось, что она ему что-то рассказывает или, скорее, докладывает. Нет, они совсем не походили на орков из рассказов Асквы. Алиньо выронил мох из рук и закашлялся. Кашель его поглотили остальные звуки, разносящиеся по пещере, но все же их заметили. Несколько голов повернулись к ним, и самые мощные орки — как будто стражи — изменили свой путь, смыкаясь все теснее вокруг Даега и Алиньо. Даег почувствовал на себе чей-то тяжелый, внимательный взгляд и осознал, что огромный орк, так поразивший его, смотрит на него в упор. Они встретились глазами, и Даега потянуло к нему. Откуда-то извне пришло знание — перед ним король, тот самый, о существовании которого предположили они в стане мелланианцев. Стражи вдруг замерли, как солдаты на смотре, образовав коридор из тел, ведший Даега к королю орков. Он запретил себе колебаться, чтобы не струсить в последний момент, и пошел на немой зов короля. Лишь единожды Даег обернулся, чтобы увидеть, что Алиньо оттеснили к орчихам. Тот сжал побелевшие губы. Алиньо колотила крупная дрожь, но если его и одолевал страх, то он сумел обуздать его. Он напряженно оглядывал пещеру, словно выискивал кого-то, но взгляд его скользил мимо Даега. Вблизи король оказался еще более устрашающим. Плечами он подпирал свод пещеры, однако спину его искривлял горб, и голова все время была обращена вниз. Челюсть орка, когда-то сломанная, сильно выдавалась, несколько резцов выпирало из-под губы и не позволяло ему сомкнуть рот. Даег внимательно посмотрел на руки короля. Они были столь толстыми, что, пожалуй, даже Джаан не смог бы обхватить хотя бы запястье. Маленькие блестящие глазки орка казались слепыми, однако Даег кожей чувствовал, как его внимательно изучают. Он, переломив себя, низко поклонился, не опуская, впрочем, головы и не сводя с короля взгляд. Орк продолжал разглядывать его, и Даег не смел разогнуться. Спину начало неприятно стягивать болью, и Даег радовался, что оркам, окружившим его, незнакомо злорадство. Наконец, король медленно, с трудом шевеля головой, кивнул, и это было равнозначно поклону. Именно в этот миг Даег впервые испытал изумление. Впрочем, длилось оно недолго. Все вокруг уже знакомо померкло, опрокинулось куда-то вниз, подернулось дымкой. В голове раздался голос, и он был намного больше похож на человеческий, чем у орчихи с обожженным лицом. Я смотрю на тебя, а вижу его». «Кого?» Даег одернул себя — он не привык следить за своими мыслями. Вдруг король воспримет его вопрос как оскорбление? «Того, кого вы все называете первым герцогом ор Сигилейфом». Живот Даега свело. Он почти привык к тому, что с тех пор, как он попал к мелланианцам, старые легенды и предания восставали из праха, но это было слишком. Он стоит перед… орком? Человеком? Перед тем, кто был верным другом, а затем предал его предка? «Хотя тебе до него далеко. Ты слишком робок, слишком осторожен. Такой юный, а уже знаешь боль и боишься снова ее испытать. Юнгвар был беззаботным, несмотря ни на что. Пока я не оставил его и не стал служить первозданным демонам. И он был такой рослый и сильный, что все принимали нас за братьев. Он голыми руками душил быков и коней. И хотел бы задушить меня». Король был спокоен, и в голосе его звучала насмешка — над ним, Даегом. Ему потребовались усилия, чтобы не открыть королю орков то, что было слишком сокровенным, чтобы поверять кому-то. Туманные образы — воспоминания о воспоминаниях — обожгли его. Чтобы отвлечься, Даег уставился на рот короля. Голос его звучал лишь в голове Даега, но орк шевелил губами, становясь похожим на засохшую жабу. «Впрочем, в тот день, когда я почувствовал, что в этом мире больше не осталось Сигилейфов, я сам чуть не умер. А на следующее утро появился ты. Поэтому я все равно рад видеть тебя. Я так долго звал тебя, а ты не шел». Голова закружилась. Ее распирал изнутри этот вкрадчивый голос, больше подходящий фокуснику в трактире, нежели королю орков, предателю рода человеческого. «Зачем я тебе понадобился?» «Тьма грядет. Скоро не останется ничего, кроме тьмы». И снова орки говорили о тьме! По спине пробежал озноб. «Совершенные ушли из этого мира. А я слабею и не могу больше их сдерживать». «Их?» Раздалось шипение, какое издает дикое животное, нападая из засады. Земля под ногами затряслась и вдруг рванула вверх. Даег не удержался, пошатнулся, чувствительно ткнувшись больным коленом об острый камень, торчавший из пола. Сгорая от стыда, он быстро поднялся и понял, что связь с королем орков прервалась. Даег оглядел пещеру. Мох в костре потух, тот, что рос на стенах, — частично осыпался. Орки мотали головами и шатались, как пьяные. А затем Даег с трудом сдержал крик. Алиньо ничком лежал в нескольких драггах от того места, где до того стоял, застыв в неестественной позе — лицом уткнулся в пол, руки вывернуты. Первым порывом Даега было подбежать к нему, но путь ему преградила орчиха с обожженным лицом. Он нехотя повернулся к королю, и уже через несколько мгновений разум его распахнулся. «Ты видишь, что происходит. Много сотен лет мы исправно охраняли мир людей от этих тварей. Но мы слабеем. Мой народ разбредается и вдали от меня ленится и тупеет. А они не ждут. И уже хорошо знают твоего друга». Догадка пронзила Даега стрелой, но он не мог собраться с мыслями. Так вот чего так боялся Алиньо… «Что ты от меня хочешь?» «Я достаточно наказан тем, что из-за меня мой народ пришел в упадок, а память моя из тысячи лет сохранила в себе каждый день боли, невежества и унижения. Собери людей против первозданных демонов. А мой народ придет тебе на помощь. Только так мы заслужим, наконец, прощение». Даег хотел что-то возразить, уточнить, спросить, но в голове не осталось ничего, кроме звенящей пустоты. Однако к действительности он сразу не вернулся. Король орков закатил глаза — такие глупые, как у свиньи, совсем ему не подходящие — и застыл. И только тогда Даег осознал, что происходит. От лица короля откололся кусок, как будто он состоял из камня. Подбородок с щекой и частью челюсти сползли по огромному телу и рассыпались прахом. Следом упал лоб, припорошив волосы и одежду Даега мельчайшими пылинками. Не в силах отвернуться, Даег смотрел, как Смерть — на этот раз не воплотившаяся ни в женщину, ни в орчиху — берет свое и насыщается сполна за тысячу лет ожидания. Он смог пошевелиться лишь тогда, когда от орочьего короля, вероломного предателя, не осталось ничего, кроме груды черного праха. Даже мертвый и бестелесный, король возвышался над Даегом. В пещере не было ни одного орка. Мох едва светился. Даег заставил себя оторваться от созерцания останков великого орка и опрометью, сильно припадая на хромую ногу, бросился к Алиньо. Алиньо сумел самостоятельно сесть и теперь пытался отдышаться. Света хватило, чтобы увидеть, что у него глубоко рассечен висок. Кровь залила лицо, скопилась в ухе и уже схватилась коркой на волосах. Даег сглотнул ком в горле. — Даег, это н-не орки сделали, — прошептал Алиньо. — Знаю, — огрызнулся Даег, раздраженный, что Алиньо заботится о каких-то пустяках в такой момент. — Первозданные демоны. Поднимайся! Алиньо повиновался. Вернее, Даегу пришлось самому его поднять и вести, но он хотя бы не сопротивлялся. И весил всего-ничего. Даег даже думать не хотел о том, как бы тащил его в противном случае. И без того приходилось идти чересчур медленно — ушибленная нога постоянно подкашивалась. Даег плохо помнил, как они вышли из туннелей. Когда они выбрались наружу, уже стемнело, но небо было звездным и безоблачным. После мрака туннелей Даег даже не сразу понял, что здесь наступила ночь. Он осторожно усадил Алиньо у вывороченного орчихой небольшого деревца и отошел к месту, где они побросали поклажу. Вещи их никто не тронул — настолько окрестности были пустынны. Он достал меха, наполненные водой, и вернулся. Сел рядом с Алиньо, заставил того выпить немного — это немного уняло его дрожь. Затем оторвал лоскут от своей рубахи, смочил водой и стал промывать рану. Алиньо почти в беспамятстве пытался отвернуться и тихо стонал. Даег похолодел. Он долго беседовал с королем орков и, наверное, еще дольше смотрел, как тот умирает. Затем они с Алиньо поднимались на поверхность — и это заняло еще больше времени, чем спуск. И все это время кровь не останавливалась. Он стиснул зубы. Плохой знак. Очень плохой. Даег перетащил поклажу ближе к входу в туннели и устроился рядом с Алиньо. Вскоре он вынужден был заставить Алиньо лечь. Голова его покоилась у Даега на коленях и давила на то место, где сустав неправильно сросся, но Даег запретил себе обращать внимание на боль. Каждый в Сигрии знал, что главное — уложить больного или раненого как можно выше над землей, чтобы Смерть не могла найти его. Ворча себе под нос — большей частью, чтобы отвлечь себя от отвращения и страха — Даег снова осмотрел рану. Она выглядела слишком аккуратной, чтобы можно было подумать, будто Алиньо, упав, распорол висок о камень. Она больше походила на след от ножа или… наточенного когтя. Даег оторвал еще один лоскут рубахи и, сложив, прижал к виску Алиньо. С губ того сорвался судорожный вздох. Ткань намокла, но Даег продолжал держать, пока кровь не остановилась. — Меня сюда уже били однажды, — вдруг подал голос Алиньо, слабо улыбнувшись. — Первозданные демоны? — ляпнул Даег первое, что пришло в голову. Веки Алиньо дрогнули. — Люди. Я думал, они проломят мне череп. Так что сейчас еще ничего. Даег не знал, что ответить. Перед кем Алиньо пытается храбриться — перед ним или самим собой? — Я видел тебя с орком, — продолжил Алиньо. — Вы как будто были одним целым. Это… красиво. Слушать Алиньо было тяжело. Говорил он с трудом, делая большие перерывы между словами. Лицо его то и дело дергалось. Чтобы не дать ему заговорить снова, Даег принялся рассказывать о короле орков. Не скрывая ничего. Или почти ничего. Он умолчал только о том, что орк знал о тех сутках, что прошли между смертью Юнидо и его собственным рождением. О сутках, когда в Сигрии не осталось ни одного герцога ор Сигилейфа — настоящего, законного, по крови и по дару. В какое-то мгновение он решил, что Алиньо забылся, но стоило ему упомянуть первозданных демонов, как тот едва пошевелил головой, видимо, желая кивнуть. — В этот раз я его рассмотрел. В этот раз? Даег похолодел, но ничего не сказал. Как знать — возможно, Алиньо сам не соображает, о чем говорит. Лучше расспросить его, когда он оправится. Рана снова открылась, и Даег надавил на нее с новой силой. Происходящее нравилось ему все меньше. — Под древним храмом тоже есть туннели, — сказал Алиньо, пытаясь вывернуться. Чтобы не дать ему это сделать, Даег придержал его свободной рукой за подбородок. — В Мирраморе тоже. Там целые катакомбы, правда, в них я не спускался. Вся Сигрия стоит на туннелях. — Пожалуй, это правда, — буркнул Даег, осторожно, чтобы не растревожить рану, убирая лоскут. — Я сам сбежал из замка по туннелям. И не хотел бы снова там оказаться. — Почему? — Алиньо приоткрыл глаза. Расширенные зрачки казались замутненными, как у слепца. Кулон, который Даег носил на шее, починив застежку, вдруг обжег кожу холодом. Он сжал украшение в кулаке. И, сам не заметив, выложил, что помнил о тех событиях — а запомнил он все до последней мелочи. Как хрустела, ломаясь, шея матери, как гулко звучали пинки, которые сыпались на ее уже мертвое тело. Как он срывал ногти с мясом, пытаясь выбраться из ниши. Голос его ни разу не дрогнул, но, чувствуя, как в горной тишине растворяются слова, он понимал, что это останется с ним навсегда. Взгляд Алиньо стал осмысленным. — Джаан достал ее даже после смерти. Даег вздрогнул от верности слов Алиньо, но вместо ответа оторвал очередной лоскут — кровь все еще сочилась. В груди, подобно мгле, зарождалось черное беспокойство. — Сигрия еще не знала человека, которого ненавидели бы так же, как Джаана. Голос Алиньо был хрипловатым и надломленным. — Почему ты не можешь просто лежать? — спросил Даег, промокая снова набежавшую в ухо кровь. Его уже тошнило от крови, ее вида, запаха. Он сам перемазался в ней, и пальцы липли друг к другу. — Потому что мне очень больно, — Алиньо обезоружил Даега ответом. — А так я не кричу. Даег сомневался, что у Алиньо достало бы сил кричать, но вместо этого бросил якобы невзначай: — Еванджа тоже ненавидит Джаана. — Он выкрал Еванджу у родителей, когда семья готовилась выдать ее замуж, — произнес Алиньо, почти не запинаясь. — За хорошего, богатого человека. Джаан сделал ее своей рабыней. Даег ушам своим не поверил. — Наложницей, — уточнил Алиньо, помедлив. — Она провела при нем неотступно два года. Даег вспомнил, как кровожадно горели ее глаза, когда она узнала о смерти Джаана. В голове не укладывалось, что его с Еванджей связывало еще что-то, кроме мелланианства. — Кажется, не только я с радостью воскресил и убил бы Джаана снова. — Я бы тоже. — Что? — Не только тебя и Еванджу Джаан лишил семьи. В тот день, когда Джаан вошел в Миррамор, он сжег рынок. Просто так. Чтобы показать,что он сильнее всех в Сигрии. Мы с матерью тоже там были. Алиньо закашлялся, и от того, как он затрясся, кровь потекла обильнее. Он заговаривался и иногда умолкал, а когда продолжал, то фразы его оказывались бессвязными. Будто он что-то про себя говорил до этого. — Я помню его на коне. Огромный силуэт. Огромнее мог быть только Гунле. Даег понятия не имел, кто такой Гунле, и намного больше его тревожила рана Алиньо. — А от матери ничего не осталось — ни лица, ни имени. Только рука отпускает мою руку, а вокруг бушует огонь. Смешно, правда: запомнить Джаана, но забыть собственную мать? Даег не хотел это представлять. Он не нашел ничего лучше, кроме как огладить Алиньо по лицу. Он желал успокоить, но притворился, будто стирает потеки крови с кожи. Алиньо беспокойно забылся, и Даег остался наедине со своими раздумьями. Камень неприятно холодил спину, по ногам скользил ветер, и тишину нарушал только шелест листвы в погибшем деревце. Даега посетило то же чувство, которое до того мучило Алиньо. Ему казалось, кто-то позади него выслеживает их, готовый броситься исподтишка. «Не оглядывайся, не оглядывайся, не оглядывайся». К горлу и без того, как рвота, подступала паника. Не хватало по-настоящему поддаться ей. Голова лопалась от обилия того, что следовало запомнить, обдумать и уяснить. Король орков сказал, что звал его много лет. Так что, выходит, невидимки, донимавшие его всю жизнь в замке, дети детей Совершенных, пытались передать ему послание? Спрашивать было некого. Орк остался лежать грудой праха в глубине пещер. Даег провел рукой по волосам, собирая черную пыль. Еще орк обронил, что Совершенных больше нет. Сейчас, воссоздавая по фразе беседу с королем, Даег зацепился за это. Выходит, все старания мелланианцев тщетны? Или кто-то умело лжет? Даег уже отточенным жестом придавил кровоточащую рану на виске — уже который раз! Худшие подозрения захватывали его. Кровь останавливалась не более, чем на четверть часа, а затем все манипуляции приходилось повторять. Но так не должно быть. Что, если все дело в том, кто именно нанес рану? Почему первозданный демон напал на Алиньо? Причем, если Алиньо не бредил, уже не первый раз. Даег чуть не закричал, вспомнив, о какой погасшей свече думал Алиньо в пещерах. Он ведь сам тогда перенес Алиньо на постель, а тот лежал неподвижно, словно его парализовало. Но ни ран, ни крови Даег не видел. Зачем Алиньо нужен первозданным демонам? Отчего он молчал? Даег надеялся, что к утру ему будет с кем это обсудить. Ему не верилось, что Алиньо, тонкий, скрытный и покорный старшим мелланианцам, правда был связан с первозданными демонами. Еще более диким ему представлялось то, что этой ночью они с Алиньо сказали больше слов, чем за полгода жизни бок о бок. Как будто правда могли друг другу доверять. Усталость одолевала Даега. Иногда он проваливался в сон, в котором был маленьким мальчиком, стоявшим в огненном кольце. Ноздри забивал запах горелых волос и мяса. Кольцо сужалось вокруг него, столпы пламени превышали его собственный рост. Он коченел от страха и обиды. «За что?» — вопрос бился в голове, как воспаленная жила. Но затем Даег спохватывался — ему нельзя спать — и прыгал прямо в сердце пламени. Просыпался все в той же неудобной позе, с затекшей ногой и раскалывающейся головой. Через несколько часов Алиньо зашевелился и позвал Даега. — Даег, орчиха не вернется, — шептал он сдавленно. — Давай уйдем отсюда сейчас. С той стороны, где была нанесена рана, глаз Алиньо налился кровью и припух. Сердце Даега упало. Он склонился над Алиньо, убеждая подождать до рассвета, хотя прекрасно знал, что утром тот не сможет даже приподняться. — Тот овраг, Даег, — Алиньо схватил его за рукав. — Там кто-то есть. И они зовут меня умереть. Я боюсь, что не сумею противостоять. Даег мягко убрал его руку и накрыл оба запястья Алиньо своей ладонью. Тот был настолько исхудавшим, что из-под кожи выпирали кости. — Я не пущу тебя к ним. Даег сам удивился, насколько успокоили Алиньо его слова. Лицо его разгладилось, и он опять забылся — то ли заснул, то ли потерял сознание. Как силен был зов детей детей Совершенных? Даег знал, что сопротивляться им практически невозможно — песни их сладки, а увещевания соблазнительны. И если тело Алиньо Даег правда остановит… Но за то, что происходило у того в голове, он ручаться не смел. Потому что… Даег шепотом выругался. Потому что Алиньо еще до рассвета истечет кровью и умрет у него на руках. Сейчас Даег особенно остро ощущал, как щеку стягивает шрам, заставляя постоянно ухмыляться. Хотелось содрать с лица эту усмешку, неуместную и глупую. Он думал о том, где похоронит Алиньо. Как ему придется добираться до мелланианцев одному. Сколько это займет — месяц? Два? И если он сумеет вернуться, должен будет держать ответ перед Ульгусом, Еванджей, перед всеми. И даже тогда он будет ухмыляться им в лицо! Даег думал о чем угодно, лишь бы не о том моменте, когда дыхание Алиньо прервется. Об одном-единственном моменте, отделяющем жизнь от смерти. Он надавил на рану уже скорее для очистки совести, как вдруг в голове его раздался резкий голос Еванджи. «Потому что ты давно уже сдох». Что бы это ни означало… если есть хоть доля правды, может ли Алиньо умереть снова? Камень за спиной загудел, но Даег был так поглощен наблюдением за Алиньо, что не придал шуму должного значения. Только когда по воздуху разлилась затхлая вонь, он повернул голову в изумлении. Орчиха стояла, почти неотличимая от скалы. В сложенных ладонях она что-то держала. Присмотревшись, Даег понял, что это — прах короля орков. Повинуясь какому-то порыву, который нельзя было назвать связью с орчихой, Даег встал, осторожно положил под голову Алиньо одну сумку и вытряхнул остатки еды из другой. Туда орчиха и ссыпала прах. Внезапно она сделала знак, повторив его снова и снова, и, понаблюдав за ней, Даег решил, что она шутит — если орки умеют шутить. Однако отмахиваться было глупо. Он раскрыл сумку, зачерпнул немного праха и припорошил им рану Алиньо — подобно кухарке, что солит варево. Ничего не происходило. Даег чувствовал себя круглым дураком. Он отвернулся, чтобы взять мех с водой. Из-за дрожащих рук пролил немного на чахлую траву. А когда вернулся, то вздрогнул, пораженный. Рана Алиньо, что кровоточила всю ночь, затянулась. От нее не осталось даже шрама — только запекшиеся корки. Дыхание Алиньо выровнялось, лицо, бледное до того, — порозовело. Даег с трудом сел рядом и, наклонившись, одними губами прикоснулся к виску Алиньо.