Задыхаясь

Наруто запивает свои неудачи крепким алкоголем, а вечерами, смотря на ночное небо, делает затяжки и пускает кольца дыма высоко вверх, где они, чуть погодя, растворяются под напором ветра. Наруто долго смотрит в пустоту и ищет в ней какой-то смысл. Пьёт крепкий кофе со льдом и подавляет в себе какое-либо желание кривиться от горького привкуса. Наруто больше не хочет чувствовать. И вспоминать. Всё было гораздо лучше, когда был Саске. Каждый день он приходил из продуктового с полными пакетами, а Узумаки, словно по команде, выбегал из своей комнаты и мимолётно целовал его. Если же Саске приносил вкусностей, поцелуй был дольше и слаще, иногда даже переходил в нечто больше. Вечерами они часто обсуждали книги и сериалы, поедая мороженое с малиновым сиропом, а ночью спали в объятьях друг друга, как будто так было всегда, как будто они были единственными людьми, существовавшими в этом мире друг для друга. Тёплые вечера под одним одеялом, пошлые слова, произнесённые, однако, от всего сердца, и бесконечные укусы, засосы и синяки на бледной коже Учихи, которые Наруто так обожал целовать и гладить. Саске был слишком скрытен, слишком хладнокровен, однако порой, когда хотелось зарыться в чью-то жилетку и закричать, что есть мощи, Узумаки всегда был рядом и называл того в шутку плаксой, за что не часто получал кулаком в живот. Правда, за это обычно были многочисленные извинения — это уходило в плюс. Наруто нужна была любовь, а Саске — хоть кто-то, кто мог бы принять его таким, каким он есть. И оба отдали друг другу себя без остатка. Куда уж лучше? Разве могло всё это закончиться? Ещё как. Наруто прячется под тем самым одеялом. Дождь беспощадно бьёт в стекло, ветер воет и скулит, донося до ушей парня многочисленные страдальческие стоны и крики людей, которые так далеко, но так близко. Ему вспоминаются крики и стоны того самого человека, с которым когда-то он вот так лежал под одним одеялом, которого он целовал и которому признавался в любви раз за разом, давая тому возможность почувствовать себя нужным и, что главное — важным. Давай же, Наруто, выкинь его из головы, выкинь-выкинь-выкинь. Выбрось, словно его и не было, ты же делал так и раньше со многими людьми, ведь так? Почему же чертовски сложно выбросить из головы одно единственное имя — Саске?  — Знаешь, — он слышит в голове его голос. Отстранённый, холодный, но совершенно искренний. — Если я когда-нибудь и умру, я хочу, чтобы люди, которым я был дорог, не забывали меня. Так я буду знать, что я есть на земле. Или хотя бы часть меня. А если больно вспоминать, Саске? Закрыв глаза, Наруто вспоминает его голос, воспроизводит их первую и самую последнюю встречи. Он повторяет каждое слово, которое он произнёс тогда, и вспоминает все ответы, которые когда-то получил. Наруто не выходит из дома уже четыре месяца, всё вспоминает и вспоминает. Он слишком самонадеян, слишком погружён в себя, чтобы вспомнить, как сильно презирают его прежние друзья, как ненавидят его родные лишь за то, что он такой, какой он есть. Впрочем, нет, он помнит. Он помнит Хинату, с которой его так хотели поженить. Он помнит Сакуру, которая сходила с ума по Саске и строила любые козни, лишь бы предотвратить их с Саске переход от дружбы к чему-то большему. Он помнит родителей, которые, услышав новость про его ориентацию, сдержанно произнесли, что понимают его, и с тех пор ни разу не позвонили и не написали. Он всё помнит. Но это ничто по сравнению с тем, что он испытал, когда Саске, единственный человек, которого он полюбил всерьёз и навечно, упал с моста во время сильного ливня и разбился, ударившись головой о прибрежные валуны. И именно его заставили приходить на опознание, никого другого. Все остальные отказались. Они сделали это с ним, а, когда представился последний шанс измениться, исправить своё отношение, они плюнули ему в душу и остались дома праздновать Рождество, как будто ничего и не произошло. Как будто это не они довели его до самоубийства. Наруто всё помнит. С каждой затяжкой ему приходят всё новые и новые воспоминания, ими наполняется вся его комната, так, что Наруто хочется задохнуться в этом дыме — закрыть глаза и затаить дыхание, пока дело не будет сделано.  — Саске, — мучительные стоны за окном становятся громче, как будто он, тот, кто так далеко, отзывается на своё имя и бьётся в окно. Наруто видит это и поднимается с места. Смотрит в окно и наблюдает, как птица, пролетающая мимо, еле расправляет крылья, чтобы продолжить свой полёт. Кричит, визжит, ищет способ вырваться из этого ветряного потока. Наруто чувствует себя точно также. Узумаки слышит тихий шёпот. Он раскрывает окно, и беспощадный ветер врывается в комнату. Дым растворяется. Наруто смотрит вниз. Там, на небольшом участке, стоят аккуратно машины, словно их специально расставили в шахматном порядке, чтобы потом, словно шашками, управлять ими. Подоконник заливается водой. Становится скользко. Наруто ставит на него ногу и, держась за стены, поднимается полностью и смотрит вниз, где далеко-далеко виднеются уличные фонари и людские фигуры. Давай же, сделай шаг. Разве трудно просто шагнуть? Ветер подхватит тебя, распахнёт объятья для нового своего сына. Просто откройся ему, Наруто, торопись. Он делает шаг вперёд, но, не рассчитывая своих сил, падает обратно на пол, сильно ударяясь затылком. В глазах всё плывёт. Слёзы душат, а рыдания, готовые вырваться вот-вот наружу, заглушает тот же ветер, который совсем недавно тянул его к себе, манил, подговаривал таким дорогим голосом Саске. Может, он, всё-таки, говорил совсем не это? Может, он имел в виду противоположное? Наруто смотрит в потрескавшийся потолок. Трещина, тянущаяся от кровати к журнальному столику, от ветра стала больше. Узумаки вспоминает недоумённые восклицания Учихи, которые он слышал от него раньше буквально каждый день: «Когда же мы, чёрт возьми, покрасим этот грёбаный потолок?!» Смех вырывается сам собой.