Ты

      Вечер. Дневные заботы позади, шум и суета оставлены за прозрачными, как туман, тюлевыми занавесками. Осенний дождик зябко скребётся в оконное стекло, как усталый и голодный бродяга... Хочется его впустить, накормить, обогреть. Я открываю форточку: «Заходи».       На плите шумит чайник, собираясь вот-вот закипеть. Делаю два вида бутербродов: с мягким творожным сыром и печёночным паштетом. Из комнаты доносится тихий серебристый перезвон гитары.       Откинувшись на подушки, ты сидишь в углу раздвинутого дивана и перебираешь струны. Легендарный Джефф Хили* играл на гитаре, положив её на колени, как гусли, а ты держишь инструмент традиционно. Твои глаза закрыты. Стараясь не мешать творческому процессу, я потихоньку ставлю тарелку с бутербродами и чай на табуретку. Ты так увлечена, что даже не поворачиваешь головы в мою сторону. Присев на другом конце дивана, я слушаю. Твои губы шевелятся: рождается новая песня.       Наконец струны смолкают, ты ставишь гитару на пол, прислонив её к дивану.       — Ну, давай.       Я ставлю DVD. Сегодня мы смотрим «Зелёную милю», хотя аудиокнига тобой прослушана не на один раз. У нас много аудиокниг Стивена Кинга, и часто по вечерам, когда я сижу в интернете или пишу очередную свою графомань, ты слушаешь их. Подвернув под себя ноги калачиком, ты сидишь на диване или в кресле с наушниками на стриженой голове. В такие моменты к тебе лучше не подходить: ты так глубоко уходишь в мир произведения, что любое прикосновение тебя пугает. Поэтому обычно я просто жду, когда ты сама снимешь наушники: это означает, что ты вернулась в реальность.       Фильм начинается. Я пристраиваюсь рядом с тобой, прильнув к твоему плечу, и комментирую недоступный тебе видеоряд — описываю, что происходит на экране. Это не так уж просто: нужно умудриться втискивать комментарии в промежутки между репликами актёров так, чтобы не заглушать их. Ещё нужно подбирать слова для описания точно, лаконично и быстро. Комментарии должны быть краткими, но ёмкими, чтобы по ним можно было максимально точно представить себе картинку. Раньше я сначала просматривала фильм сама, для себя, чтобы подготовиться, а уже потом — вместе с тобой: переводить знакомый видеоряд в словесный несколько проще. Сейчас я уже так натренировалась, что могу с первого раза «озвучить» для тебя и незнакомый фильм.       Ты жуёшь бутерброд и пьёшь чай. Мой рот занят комментированием, поэтому мне сейчас немного не до еды.       — Нажми на «паузу», поешь, — предлагаешь ты.       Чай уже остыл, но мне сойдёт и так. Я беру бутерброд с паштетом.                     До девяти лет ты могла воспринимать мир с помощью зрения, но травма во время летних каникул погасила свет в твоих глазах навсегда. Из обычной школы тебя перевели в спецшколу для слепых.       К тому времени ты уже три года занималась музыкой... Как быть дальше? Слепота — препятствие, но преодолимое, и ты доказала это всем, как доказывали до тебя многие слепые музыканты. Музыка для тебя была и остаётся делом, без которого ты не мыслишь своего существования, разлука с ней для тебя подобна смерти. В тогдашней тебе, маленькой слепой девочке, обнаружилось такое упорство, такая железная воля и вдохновение, что мрачное безглазое чудовище, поражённое светом твоей души, отступило с позором с дороги.       Ты овладела гитарой и фортепьяно, выступала на концертах, а с пятнадцати лет начала пробовать свои силы как композитор. Ты закончила музыкальное училище с красным дипломом. В двадцать два года в тебе проснулось желание помогать слепым деткам развивать в себе музыкальный талант, и ты стала преподавателем в филиале музыкальной школы, открытом при том спецзаведении, в котором ты сама училась. Представляя собой вдохновляющий пример, ты стала проводником слабовидящих и незрячих ребят в мир музыки.                     Отставив в сторону пустую кружку, я снова нажимаю на «воспроизведение», и просмотр фильма продолжается. Твоя рука обнимает меня за плечи, грея своим теплом, а в окна с завистью заглядывает холодный осенний вечер. На экране мелькают кадры, комната погружена в уютный полумрак, а по дивану протянуты твои ноги в домашних спортивных штанах.       Когда знаешь содержание книги, это, с одной стороны, облегчает восприятие фильма, а с другой стороны, цель такого просмотра — уже не сам сюжет, а то, КАК он из литературного переводится на язык иного вида искусства. Передо мной стоит задача как можно более точно и красочно передать тебе визуальный ряд, чтобы это самое «как» ты могла почувствовать и понять: ведь особенности твоего восприятия окружающего мира делают кинематограф малодоступным для тебя... Впрочем, тебя это не останавливает, как не останавливало в жизни ничто и никогда.       «Зелёная миля» — фильм довольно мрачный и тяжёлый, но завораживающий. Единственное, что я избегаю комментировать — это сцены казней на электрическом стуле: чтобы ощутить весь ужас этого, достаточно и звуков. А описывать бешеные мучительные судороги, сотрясающие тело казнимого, прикованного к стулу крепкими кандалами... как-то не поворачивается язык.       Но тебе это и не нужно: по слуховому каналу ты получаешь гораздо больше информации и впечатлений, чем зрячие люди. Твой слух — не такой, как, например, у меня. Даже не знаю, какой термин подобрать к этому явлению. Это что-то вроде «зрениеслуха» — сложного, необычного, не такого, как у видящих, органа чувств. Ты умеешь «видеть ушами».       Фильм заканчивается. Я спрашиваю:       — Ну, как?       Но ты не торопишься делиться впечатлениями. Тебе надо подумать. Помолчав, ты просишь:       — Завари-ка ещё чаю, птенчик.       Конечно, «смотреть» фильм без изображения — довольно странная затея, но тебе доступен только такой способ. Я могу только пытаться представить себе, как это выглядит в твоём восприятии, какие картины рисует твоё воображение. Учитывая то, что первые девять лет твоей жизни ты могла видеть, в твоей памяти должны были сохраниться зрительные образы этого мира. Ты помнишь, как выглядит первый снег, золотые волосы, летнее утро; ты знаешь, что такое красный цвет и пожухшая осенняя трава. Поэтому ты многое можешь себе представить. Моя же задача — подобрать меткие слова, чтобы твоё воображение заработало. Знаешь, это для меня — неплохая тренировка. Такой навык очень помогает мне, когда я пишу: текст получается «визуальным», описанные в нём картины оживают. Ну, по крайней мере, мне так говорили те, кто читал.       Чайная глубина впитывает твои мысли, и они застывают там, как доисторические мошки в куске янтаря. Если ты хочешь оставить их при себе, я не буду настаивать: они только твои, и ты вольна ими распоряжаться по своему усмотрению. Я просто подливаю тебе чай и пододвигаю бутерброды.       — Неплохо, — выносишь ты наконец свой вердикт фильму. — Но лучше, конечно, читать книгу.       Свою писанину я стесняюсь давать тебе читать... Не знаю, почему. У тебя не так много свободного времени, и его лучше тратить на что-то действительно стоящее. Вот сейчас, например, можно пойти прогуляться перед сном и послушать шёпот осени. Осень — очень интересный рассказчик.