* * *
Жадные губы крепко и пылко прильнули к моим, завладев ими так надолго, что у меня захватило дух. — Моя... Ты моя, — шептали они. Потрясающие ноги, которыми я восхищалась бы, даже если бы мир вокруг начал рушиться, были переплетены с моими на шёлке простыней — я и не верила, что такое когда-нибудь станет возможным. Я не верила, что однажды приму эти бёдра в свой исступлённый обхват ног, что позволю этим рукам извлекать из меня каскады аккордов восторга. Мне даже не снилось, сколько раз я взлечу на вершину безумного, разрывающего душу наслаждения в те моменты, когда рядом со мной будут серые глаза, из которых ушёл в прошлое раз и навсегда холодный блеск амальгамы. Неважно, когда это случилось — в первый день или двадцатый, считая с того вьюжного вечера, когда я промёрзла до костей, легла спать и была разбужена звонком в дверь. Время для нас вообще не имело значения, ибо точка отсчёта затерялась где-то в столетиях. — Даже не верится, — шептал мой самый родной на свете человек, пропуская пряди моих волос между пальцами. Мне оставалось только с наслаждением раскрывать губы навстречу новым и новым поцелуям, при помощи которых моё родное существо пыталось удостовериться в реальности происходящего. Шёлковая и трепетная нежность, ненасытная, горячая и влажная борьба, прерывисто-удивлённое дыхание... Я хотела отложить это на год, а возможно, и навсегда. Я отталкивала эти защищающие меня крылья. — Лёнь... Когда мне случалось дотронуться до тебя, ты так напрягалась... Мне казалось, что это тебе неприятно. — Саш... Я напрягалась совсем по ДРУГОЙ причине. — Блин... — Её лоб уткнулся в мой. — Вот-вот. — Я запустила пальцы в её короткие волосы. — Глупая ты моя. — Поцелуй меня ещё раз, я никак не могу поверить... Моему ангелу-хранителю пришлось проделать ко мне очень долгий путь, но мы его прошли. И встреча состоялась. Оставалось совсем немного — один шаг, чтобы ангел окончательно поверил, что я тоже его люблю. Но, как выяснилось, и этот отрезочек пути приготовил свои трудности. Мне предстояло пережить ещё одну операцию, а также написать ещё одну книгу. Ну, и самое главное в жизни дело — приручить моего ангела-хранителя, ещё слегка дикого и взъерошенного, не верящего своему счастью.23. Ангел-хранитель
17 декабря 2012 г. в 15:43
С тёмного неба падали ясные, суетливые искорки-снежинки: Новый год разбросал по городу миллионы огней, окутал улицы мандариновым духом и пропитал ёлочной морозной колкостью. Я жутко замёрзла на балконе, но не признавалась в этом женщине в роскошной шубе из чёрно-седого меха, по которому струилась плащом, мерцая рубиновыми завитками, великолепная густая шевелюра. Дым уже второй подряд сигареты частично улетал в зимнее пространство ночи, а частично попадал мне в горло, заставляя покашливать.
— А-а, вон как всё сложно... Мда. А я думала — ты Ксюхина новая девушка. Вы с ней, кстати, хорошо смотритесь.
Мою курящую собеседницу звали Эля. Она была давней знакомой Ксении и пришла на новогоднюю вечеринку со своей подругой — щуплой стриженой девушкой в мешковатых штанах, на вид — пацан пацаном. Это был союз очень разных людей, причём во всём — от возраста и внешности до уровня доходов.
Иногда так бывает: совершенно незнакомому человеку раскрываешь свою душу, как не раскрываешь и близким. Обе слегка «подогретые» вином и шампанским, мы разговорились как-то неожиданно легко, будто знали друг друга уже много лет. Наверно, было в моей случайной собеседнице что-то располагающее... Даже не знаю, что именно — может быть, ласковая искорка в глазах, прячущаяся в уголках губ добродушно-ироничная улыбка, тембр голоса — низкий, с приятной хрипотцой, царапающей, как нагретый песок летнего пляжа. Решительно стряхнув пепел вниз с балкона, Эля сказала:
— Я думаю так: если ты чувствуешь, что человек тебе — родной, что тебя тянет к нему как магнитом и, как ты говоришь, даже дышать больно в разлуке, то какого хрена ты мучаешь себя и его? М?
Пытаясь оградить себя от холодного дыхания зимней ночи, я потуже запахнула дублёнку, в которой я ходила уже пятый год. Рядом с царственно-роскошной шубой Эли она смотрелась весьма убогонько. Но ночь, утешая, накинула на мои плечи чёрный бархатный плащ, расшитый блёстками звёзд и городских огней — это было самое богатое одеяние, какое можно только измыслить.
— Просто с гибели Яны прошло ещё слишком мало времени, — призналась я с глухой болью в душе. — Четыре с половиной месяца — это ничтожно мало... Я хочу подождать хотя бы год, прежде чем задумаюсь о каких-то новых отношениях. Да и не знаю, честно говоря, буду ли вообще задумываться. Я просто не могу...
Эля выпустила дым длинной струёй, философски прищурив тяжёлые от толстого слоя туши ресницы.
— А зачем это всё? Думаешь, она хотела бы, чтобы ты вот так хоронила себя заживо? Носила вечный траур? Пойми ты, дурочка... Ты плачешь здесь — её душа плачет ТАМ. Вы всё ещё связаны, и твои страдания заставляют страдать и её. Пойми, она хочет тебе счастья, а не этого монашества в миру... Год... — Эля хмыкнула, щёлкнув по сигарете. — Выдумала тоже. Целый год самоистязания... Думаешь, твоя Яна этому сильно обрадуется? Стань ты наконец счастливой, чтобы она была спокойна за тебя!..
Она попала в мою болевую точку. Ведь с мамой я уже постигла эту науку — отпускать ушедших близких, почему же так трудно повторить это с тобой?.. Словно в первый раз... Огни города поплыли перед глазами в солёном тумане.
— Э! А ну-ка, отставить сырость... — скомандовала Эля, смахивая с моей щеки слезинку пропахшим сигаретным дымом пальцем. — Слушай... У тебя глаза, оказывается, зелёные-презелёные!.. А я никак не могла понять, какого они цвета. Чудо ты глазастое, вот ты кто!
Эля засмеялась, да так заразительно, что мои губы невольно сами растянулись в улыбку.
— Саша меня так называет — «чудо», — сказала я, вытирая остатки слёз. — Уж не знаю, что она во мне «чудесного» находит...
В чайной глубине тёмно-карих глаз Эли замерцали задумчивые блёстки.
— Светлая ты потому что. Так и хочется погреться возле тебя, как у костра. Ох, заварила же ты кашу, красавица, своими ясными глазками... — Ласково любуясь мной, Эля пропустила пряди моих волос между пальцами, расправляя их и перекладывая из-за плеч вперёд. — Нет, я за Ксюху не беспокоюсь: она у нас натура увлекающаяся, влюбчивая, но ветреная. Сегодня — одна дама сердца, завтра — другая... Хотя... Если за четыре с половиной месяца она всё ещё не потеряла к тебе интерес, значит, зацепила ты её не по-детски. У неё ж любовь — максимум на месяц, а тут... Прямо небывалое дело какое-то. Похоже, занозочка ты та ещё!..
Снежинки, падая, искрились, как пузырьки в шампанском. Там, внутри, за балконной дверью, блестела ёлка, разговаривали, ели, пили и веселились люди. Кроме Эли и её подруги пришло ещё пятеро или шестеро гостей, причём все — темные. Я мало с ними общалась, и сейчас их образы в моей памяти уже почти стёрлись. Поэтому я вырежу их в виде бумажных фигурок, нарисую условные лица, кому-то оставлю длинные волосы, кому-то — обкорнаю. Поставив их в хоровод вокруг ёлки, я обозначу только их присутствие, но не их личности. Возьму щепотку конфетти, подброшу вверх — вот вам и новогодняя тусовка у Ксении дома.
— А знаешь, я ведь сюда пришла на тебя посмотреть, — сказала вдруг Эля, по-прежнему глядя на меня сквозь задумчиво-смешливый прищур. — Из любопытства — что же за зазноба такая у Ксюхи появилась? Прямо femme fatale какая-то.
— Какая уж там из меня «фам фаталь», — усмехнулась я.
— Верно, — кивнула Эля, снимая с себя широкий кашемировый шарф и набрасывая его мне на голову в виде накидки. — Рафаэлевская Мадонна. Вот на кого ты похожа... Ох... Не слушай меня, пьяная я, вот и несу Бог знает что, — оборвала она сама себя, засмеявшись.
Мы вернулись внутрь — в тепло, к мерцающей огнями красавице-елке, шампанскому и салатам, а также к бумажным фигуркам гостей. Ксения шутливо набросилась на Элю:
— Элька, ты же мне Лёню совсем заморозила!
— Значит, надо скорее отогреть её в жарких объятиях, — засмеялась та, уже действительно слегка хмельная.
Как вообще получилось, что я встречала Новый год в незнакомой компании? Что в это время делала Александра? Перенесусь на машине времени на несколько дней назад.
В декабре мы виделись с Ксенией довольно часто: она приезжала встречать меня с работы. По вечерам зимой темно, девушкам опасно возвращаться домой в одиночку — так она объясняла свою неустанную заботу. Я так привыкла, выходя после рабочего дня на улицу, видеть её машину, поблёскивающую в свете фонарей, что это стало частью меня. Если Ксения здесь и ждёт меня — значит, всё в порядке, мир ещё стоит.
А ждала она зачастую не с пустыми руками. То коробка конфет, то шоколадка, то цветы или какая-нибудь милая плюшевая зверушка с пищалкой в животе — в целом, стандартный, но никогда не надоедающий набор. По выражению Аиды в «У сумрака зелёные глаза» — неувядающая классика. Впрочем, вскоре я попросила её больше не дарить ничего: это было похоже на ухаживание, а я не могла предложить ей что-то кроме дружбы. Ксения со вздохом сожаления согласилась на это условие, и наше общение продолжилось без оттенка романтики, чисто в дружеском ключе. В конце концов, было бы глупо, грустно и жестоко прогнать её совсем, если она не переходила границ дозволенного, ни на чём не настаивала и не приставала. Ксения была приятной собеседницей, остроумной, неизменно жизнерадостной, и время с ней пролетало в один момент, а самое главное — я забывала о боли и тоске. Мне становилось хорошо, светло и легко рядом с ней, она осыпала мои серые будни блёстками радости, покоряла своей заботой и рыцарским отношением. Однако время от времени меня начинал грызть изнутри жестокий зверь — совесть. По его мнению, я должна была прекратить с Ксенией всякое общение, если не хотела подавать ей надежду и подпитывать её чувства, которые явно были отнюдь не просто дружескими. Промучившись этими противоречиями достаточно долго, я всё же решилась сказать о них Ксении.
Когда мы проезжали мимо заснеженного, сонного парка, она предложила там прогуляться.
Я люблю мягкую снежную погоду, хотя при этом мне частенько хочется спать. В тот вечер я чувствовала себя очень усталой, но зима наколдовала в парке такую красоту, что отказаться от прогулки было просто нереально. Пелена туч подсвечивалась с земли городскими огнями, ещё и отражающимися от снега, и небо выглядело не чёрным, а сизым. Шагая под руку с Ксенией посреди зимнего волшебства безлюдной аллеи, я ощущала себя в сказке. Светящиеся шары фонарей, неподвижные ветки, словно щедро обсыпанные сахарной пудрой, скрип шагов, таинственная тишина...
— Не знаю, стоит ли нам продолжать в таком духе, — вздохнула я. — Вы знаете, что я не смогу перейти на иную ступень отношений... А дружба вас когда-нибудь перестанет устраивать.
Мы остановились. Завладев моими руками в двойных пуховых варежках, Ксения с улыбкой заглянула мне в глаза. Снежинки цеплялись за её ресницы, пушисто дрожа.
— Пусть это вас не тяготит, Лёня. Если вы думаете, что я страдаю оттого, что не могу назвать вас своей девушкой, то ошибаетесь... Мне вовсе не нужно обладать любимым человеком, чтобы быть счастливой. Стремление обладать кем-то — это уже не любовь, а собственничество, оно закрепощает и причиняет мучения обеим сторонам. Меня делает счастливой уже просто факт вашего существования, возможности видеть вас, говорить с вами. Ваша улыбка, ваш смех. Вы вдохновляете меня на жизнь, на работу, на движение вперёд. И я хочу сказать вам за это спасибо.
Её лицо приблизилось, и губы легонько коснулись моих. Снег снова заскрипел под нашими шагами, шары фонарей поплыли мимо, а сахарные ветки заблестели, переплетаясь таинственной вязью.
— Вы просто очень самодостаточный человек, — проговорила я. — А я, наверно, не умею так... Мне важно ощущать любимого человека физически, иметь возможность быть рядом, заботиться... Делить крышу над головой и постель. Быть вместе во всех отношениях. Мне нужна половинка — та самая, единственная, моя, без которой я на этом свете — как отрезанный ломоть или порванная пополам фотография. Наверно, я приземлённая и примитивная в этом плане.
Ксения, рассеянно скользя взглядом по застывшим в зимнем сне деревьям, улыбнулась.
— Нет, Лёнечка, вы не примитивная... Вы — Прекрасная Женщина. — Два эти слова прозвучали из её уст именно так — с большой буквы. — И я вас люблю. Но не бойтесь этого и не напрягайтесь, это вас ни к чему не обязывает. Просто будьте собой. Но вот с чем не могу согласиться, так это с тем, что вы сама по себе — ноль целых пять десятых, и вам нужно ещё столько же, чтобы стать целой. Каждый человек — уже единица изначально, в нём есть всё.
— Интересная арифметика, — сказала я. — Тогда зачем единице другая единица? Чтобы стать двойкой?
— Думаю, чтобы чем-то обогатиться, — ответила Ксения. — Все, кого мы встречаем — друзья ли, враги ли, случайные попутчики — наши учителя. Все они что-то нам дают. Но больше, чем единица, человек стать не может.
Я не заметила, как мы оказались в окрестностях того самого кафе. Нашего... Сердце ёкнуло, вздрогнуло и утонуло в волнах кофейного аромата.
— Зайдём? — предложила Ксения.
— Да, было бы неплохо, — пробормотала я. — Устала, знаете ли... Присесть хочется.
После холодной зимней сказки кофейное тепло окутало меня почти домашним уютом. Клетчатая скатерть, рисунок в чашке на шапке из пены и шоколадно-сливочный десерт стали прекрасным завершением дня — как тихая гавань для усталого странника.
— Какие у вас планы на Новый год? — поинтересовалась Ксения. — Просто у меня соберётся небольшая компания, человек шесть-семь... Все в теме. Приходите, если надумаете, буду вам очень рада.
— Вообще-то, я пока не знаю... Я всегда проводила этот праздник в узком семейном кругу, с Сашей и Яной. — При мысли о тебе моего сердца снова коснулось холодное крыло тоски. — А что я буду делать в этот раз — понятия не имею.
— Ладно, когда определитесь — дайте знать, — улыбнулась Ксения, делая глоток кофе. — Но в любом случае вам не следует оставаться одной, не советую.
Придя домой, я почти сразу плюхнулась в постель и уснула так крепко и хорошо, как уже давно не спала. Помню даже, во сне мне очень хотелось торта со взбитыми сливками и шоколадным бисквитом.
На следующий вечер Ксения снова встречала меня с работы. По моей просьбе она в этот раз ничего не принесла в качестве подарка, но «подарочек» сделали мне другие люди.
Я как раз села в машину и ещё не успела закрыть дверцу со своей стороны, когда рядом притормозил, скрипя колёсами по снегу, джип Александры — подкрался из сумрака, как огромная чёрная пантера. Стекло опустилось, и я увидела её глаза с холодным стальным блеском.
— А, вот оно что, — проговорила твоя сестра. — Ну, не буду вам мешать.
— Саш, подожди...
Я не успела ничего сказать: джип укатил. Когда его габаритные огни исчезли за поворотом, я нагнулась вперёд, на бардачок.
— Лёнь, вас что-то расстроило? Я чего-то не знаю? — спросила Ксения обеспокоенно.
— Ничего, всё... нормально, — ответила я глухо, выпрямляясь и откидываясь на спинку сиденья.
Не знаю, что сподвигло Александру без предварительной договорённости приехать за мной: может, она хотела сделать сюрприз... Мда, сюрприз удался, только не очень весёлый. То, как она уехала — молча, стремительно и неотвратимо, было гораздо страшнее, чем та драка в мой день рождения. Честное слово, лучше бы снова произошла стычка — хоть какие-то понятные эмоции и определённость. Жуткое чувство чего-то непоправимого пронзило моё нутро, как раскалённый железный штырь.
Пару дней я ходила расстроенная и озадаченная — ни сна, ни покоя в душе. Холодно-стальной блеск глаз Александры ранил меня в самое сердце, и только теперь я оценила по-настоящему ту теплоту и грустную нежность, с которой она обычно на меня смотрела. Что имеем — не храним... Это было ужасно. И с этим следовало что-то делать.
В самом преддверии Нового года, двадцать девятого или тридцатого декабря, я решилась ей позвонить. Едва придя домой, даже не переодеваясь и не ужиная, я сразу же набрала номер Александры. Я собиралась сказать ей, что она — мой самый родной человек после тебя, и мне невыносимо видеть этот холод в её глазах...
Ответил мне чужой, но смутно знакомый женский голос:
— Да? Саша сейчас в ванной, не может подойти... Ей что-то передать?
— Н-нет, не надо, — пробормотала я и разъединилась.
Ну, похоже, с планами Александры на Новый год всё было ясно. В компании этой девицы скучать она не будет: увлекательный досуг ей обеспечен. Надо и мне как-то заполнить эту жуткую околопраздничную пустоту...
Я набрала другой номер.
— Слушаю, — ответил голос Ксении.
Слава Богу, хоть здесь никаких неприятных сюрпризов...
— Добрый вечер, — довольно бодро сказала я. — Помните, вы просили меня дать знать, когда я определюсь с новогодними планами? Я определилась. Ваше приглашение ещё в силе?
— О, Лёнечка, здравствуйте... Приятно вас услышать! Конечно, всё в силе. Значит, вы придёте?
— Да, я хотела бы.
— Прекрасно. Тогда я жду вас... Начало — в восемь вечера. Вы помните, где я живу?
— Напомните адрес, пожалуйста. Я по ДубльГИСу посмотрю и сориентируюсь.
Я кликала мышью по электронной карте, выясняя номера маршруток и автобусов, на которых я могла добраться до Ксении, а в горле пульсировала солёная боль. Дубльгисовская карта услужливо выдала все возможные варианты проезда, но в каком справочнике найти ответ на вопрос, почему мне так невыносимо тоскливо и плохо? Утёнок вытирал мне слёзы мягким крылышком, но и он понятия не имел, как мне быть.
Впрочем, одну вещь я уже уяснила с совершенной определённостью: Александра сейчас была мне нужна более, чем кто-либо на свете. Почему я так сопротивлялась этому чувству? Почему отвергала даже мысль о том, что она может стать для меня кем-то большим, чем только твоя сестра? Нет, твоё место не занять никому — оно навсегда останется за тобой, но человеческое сердце — большое, оно вполне может вместить в себя больше одной привязанности. И всё-таки я презирала себя за то, что не могу сохранить тебе лебединую верность, не могу похоронить себя вместе с тобой, как преданная индусская жена, что желание жить, любить и быть любимой во мне побеждает. Почему моё сердце оказалось такой живучей заразой? Почему оно не разорвалось в тот же миг, когда остановилось твоё?
Жизнелюбие или легкомысленность? Просто человеческое желание быть счастливой и кого-то любить или неверность и распущенность?
Как бы то ни было, больше всего я хотела отмотать время назад и сказать Ксении: «Простите, сегодня я хочу пойти домой одна». А потом дождаться Александру и сесть в машину к ней. Увы, это было невозможно.
Первого января приблизительно к обеду новогодний ветер сдул все бумажные фигурки: время их отбытия зависело от того, когда гость проснулся и в каком состоянии. Последнее, в свою очередь, напрямую соответствовало количеству выпитого в новогоднюю ночь. Что касается автора этих записок, то она вообще не смогла заснуть и к утру чувствовала себя неважно.
Праздник прошёлся по местности с апокалипсическим размахом, оставив после себя заваленный грязной посудой и остатками пиршества стол, усыпанный конфетти и серпантином пол, подавившуюся бычками и скончавшуюся от удушья пепельницу... Чьё-то забытое в ванной нижнее бельё. Надкусанный торт в холодильнике и использованная для новогоднего салюта бутылка кетчупа (точнее, уже из-под него), а также всеми забытый одинокий гость, похрапывающий под кухонным столом с упаковкой туалетной бумаги «Зева» вместо подушки — вот далеко не полный список разрушительных последствий этого катаклизма...
Кроме меня, дольше всех в гостях у Ксении задержались Эля со своей подругой. Немного ослабевший градус веселья был восстановлен небольшими дозами горячительных напитков, но вот вопрос: чем заняться уставшим до состояния зомби «последним героям», когда менее выносливые гости уже расползлись по домам, как нюхнувшие дихлофоса тараканы? Правильно — сыграть в фанты! Более абсурдную идею родить было сложно, но других просто и не водилось в отяжелевших головах «героев». Предупреждение! Автор не несёт ответственности за нижеописанный сюр и фарс: развлечения счастливчиков, переживших новогодний «армагеддец» — не для трезвомыслящих и разумных.
— Короче! Игра старая-престарая, но смешная! — сказала Эля. — А нам как раз надо взбодриться. Кто не помнит или не знает: пишем на бумажках задания... ну, желательно смешные, складываем всё в шапку, перемешиваем и тянем. Примерно так.
Кисловатое настроение и неважное самочувствие не способствовали искромётности фантазии, и меня хватило только на то, чтобы родить такое задание: «Жонглировать сырыми яйцами, в случае неудачи убрать за собой». Эля же, видимо, выдумала что-то обалденно уморительное, потому что писала у себя на бумажке с хихиканьем и ужимками.
Бумажки с заданиями были свёрнуты и брошены в шапку, перемешаны несколько раз, после чего каждая из нас вытянула по фанту. Я не спешила разворачивать своё задание, ждала, пока откроются другие.
— Блин, я не умею танцевать стриптиз, — фыркнула Элина подруга Маша.
— Что значит «не умею»? — нахмурилась Эля. — Задание есть задание, надо выполнять! Ну-ка, а мне что досталось? — Она развернула свою бумажку и уже сама недовольно скривилась. — Жонглировать яйцами? Пффф... Кто придумал этот бред? Я что вам — ковёрный клоун?
— Задание есть задание, — передразнила её Маша.
Мне было предписано исполнить танец живота.
— О, ё-моё, давай поменяемся, а? — Эля жадно протянула руку к моей бумажке. — Я это просто обожаю! Бляхо-мухо, это должен был быть мой фант! Ну пожалуйста, плиз, плиз, плиз-з-з-зз!
Она так умоляла, что я сдалась и согласилась выполнить собственное задание. Вслед за ней ко мне обратилась Маша:
— А может, лучше я яйцами пожонглирую? А то стриптизёрша из меня та ещё.
— Нет уж, всё, — твёрдо отказала я, не желая больше проявлять уступчивость. — Кому что досталось, то и выполняем.
Ну и, наконец, Ксения прочла своё:
— Поцеловать Лёню.
Судя по торжествующему хихиканью Эли, автором этого задания была она.
— Йессс, — прошипела она с соответствующим жестом.
— Ты придумала? — усмехнулась Ксения.
Но это и так было понятно. Теперь предстояло выполнить задания, и между нами разгорелся спор: кто первый? После минуты бестолкового кудахтанья я предложила следовать алфавитному порядку наших имён. Все с этим согласились.
— Ну, целуйтесь, — сказала Эля нам с Ксенией, потирая в предвкушении руки.
Ксения выполнила задание с нескрываемым удовольствием. Хоть это был и не французский поцелуй, но мои губы словно перцовой настойкой обожгло. Чтобы поскорее прогнать смущение, я потребовала:
— Так, ну, где мои яйца?
Эля, побагровев от смеха, придушенным голосом ответила:
— Так ты это у Боженьки спроси, который предписал тебе родиться девочкой, а не мальчиком!..
— Очень смешно, — буркнула я. Мне уже вообще хотелось поскорее попасть домой и завалиться спать.
Яйцо в холодильнике нашлось только одно. На замену мне был предложен банан, яблоко или мандарин — на выбор. Я отдала предпочтение мандарину и приступила к выполнению сего циркачества, а поскольку была не в лучшей форме для каких-либо трюков, то продлилось оно не слишком долго. После второго подбрасывания яйцо улетело... и упало между диванными подушками, естественно, не разбившись. На этом я предпочла благополучно закончить своё выступление и откланяться перед зрителями. На «бис» проделать то же самое я из осмотрительности отказалась, желая сохранить яйцо целым, а пол — чистым. В награду мне было позволено съесть мандарин, которым я жонглировала.
Настал черёд стриптиза. Маша долго ломалась и смущённо отнекивалась, но после поднесённой ей Элей стопки водки решилась. Врубили соответствующий музончик, и Маша начала выполнять своё задание очень даже недурственно. Эля подбадривала её:
— Шикарно двигаешься, зай! Ну вот, а говорила: «Не умею!»
Войдя в раж, Маша повертела над головой своей чёрной водолазкой и зашвырнула её на люстру. Мешковатые джинсы-шаровары никак не хотели расстёгиваться, и вышла заминка... Заело молнию. Горе-стриптизёрша уже сама покраснела и сгибалась от смеха пополам, а о нас, зрителях, и говорить нечего: мы просто валялись в истерике.
— Вся эта ситуация напоминает мне фильм... Ну, там... «Лёгким движением руки брюки превращаются... превращаются брюки...» — вытирая выступившие на глазах слёзы, смеялась Ксения.
— Ну ладно, короче, — решила выйти из положения Маша, переходя к лифчику.
Его она сняла успешно, вызвав бурное одобрение Эли. Та, разрумянившись и сально поблёскивая глазами, даже сунула ей в карман джинсов пятисотку.
Для исполнения зажигательного восточного танца нужно было хоть как-то подчеркнуть бёдра и оголить живот, что Эля и сделала, раздевшись сверху до лифчика и повязав на своё нижнее танцевальное орудие собственный шарфик. Будучи уже давно не семнадцатилетней девушкой, она обнаружила при этом довольно упругое и красивое тело, без дряблых складок и лишнего жира, на которое было приятно смотреть. «Зажгла» она весьма энергично и умело, продемонстрировав явное наличие навыков в этом виде танца. Больше всего впечатлил финальный штрих, когда она сделала мостик, после которого сумела разогнуться снова без посторонней помощи.
— Вау, вау, вау, — выразила восхищение Ксения, медленно и весомо аплодируя. — Ты прямо профи! Занимаешься, что ли?
— Ага, ходила одно время в кружок, — ответила слегка запыхавшаяся Эля.
Её большая мягкая грудь вздымалась и колыхалась от тяжёлого дыхания. Плюхнувшись на диван, Эля потребовала стакан чего-нибудь прохладительного. Маша поднесла ей сок, но та царственно-небрежным жестом отказалась:
— Он тёплый... На столе стоял. В холодильнике ничего нет?
Из холодного была только минералка, но это устроило всех наилучшим образом. Усталость всё сильнее стискивала меня в объятиях, сердце то принималось бешено колотиться, то замирало.
— А пойдёмте, погуляем! — вдруг предложила Эля, подойдя к окну и обозрев открывавшийся из него вид на парк. — На улице сейчас так хорошо!..
В целом, она оказалась права. Мороз не слишком свирепствовал, небо сияло глубокой и холодной синевой, а солнце уже клонилось к закату, озаряя снег оранжево-розовыми лучами. Мы шли двумя парами: Эля — с Машей, Ксения — со мной. Эля, выглядя в своей шубе румянощёкой боярыней, травила анекдоты и сама же над ними смеялась своим заразительным, светлым контральтовым смехом, упругим, как скачущий мяч. В её исполнении даже заезженные и бородатые шутки звучали как новые. Вышагивая чуть впереди осанистой походкой царицы, она то и дело оборачивалась на меня с Ксенией:
— Ну, чего вы там, как неживые? Уснули, что ли? Ха-ха-ха!..
В парке была сделана большая ледяная гора для детей. Шумная кучка ребят там уже каталась, но это ничуть не смутило Элю. Подобрав полы шубы, она начала карабкаться на горку, повергая малышню в изумление.
— А ну-ка, мелюзга, посторонись! — зычно приказала она. — Ща тётя Эля прокатится! У-ха-ха!
Парочка бабушек неподалёку неодобрительно качала головами: взрослая тётка в дорогущей шубе, на вид приличная, а ведёт себя... тьфу! Пьяная, не иначе.
Но Эле было плевать, что о ней подумали какие-то старухи. Она прокатилась со смаком: часть спуска — на попе, а потом — на боку. Поднявшись и встряхнув рассыпавшейся по плечам волнистой рубиновой гривой, она помахала нам рукой:
— Э-гей! Круто! — и, тут же поскользнувшись, шлёпнулась в снег и опять расхохоталась.
Маша бросилась помогать ей подняться, но Эля и её уронила, и они принялись возиться, как малые дети, смеясь и заляпывая друг друга снегом. Бабушкам это не понравилось, и они начали бурчать:
— Это что за безобразие! Взрослые люди... Напьются как свиньи, а потом начинается... Какой пример детям подаёте...
— Сами вы свиньи, ха-ха-ха! — последовал Элин бесшабашный ответ. — А детишкам мы подаём пример, как надо веселиться!
— Угу, упиться до поросячьего визга и вытворять чёрт те что, — ворчали бабки. — Хороший пример, нечего сказать!
Старушечье ворчание хоть и врезалось досадными помехами в общий фон, но не помешало Эле оторваться в своё удовольствие. К её звучному и громкому хохоту вскоре присоединился тоненький детский смех: весёлая и заводная тётя понравилась ребятам. До её прихода они катались скучно, каждый по отдельности, а она в одну минуту организовала и объединила их вокруг себя, заставив кататься с горки «паровозиком», потом придумала парное соревнование — что-то вроде бобслея, кто дальше прокатится, а сама изображала из себя спортивного комментатора.
— Стартовать готовятся Лёша и Витя! Это опытные мастера горочного спорта, за их плечами — километры накатанного льда! Посмотрим, как они выступят сейчас! У них серьёзные соперники, такие, как Максим и Наташа, Дима и Дениска! Сейчас мы увидим, смогут ли они оставить их позади!
Мы с Ксенией и Машей играли роль болельщиков, причём фаворитов среди ребят у нас не было: мы поддерживали всех.
— Ну Эля и массовик-затейник, — сказала я.
— Да уж, с ней не соскучишься, — согласилась Ксения.
Глядя, как веселились дети, бабки подобрели и перестали ворчать, даже сами стали изображать болельщиц. В общем, было здорово.
Но всё хорошее, увы, быстро кончается, закончился и Новый год. А дома, в тишине, на меня снова навалилась тоска. Александра даже не позвонила, а самой позвонить мне мешала глупая гордость. У неё и без меня всё отлично, упрямо твердила себе я, у неё есть с кем скрасить досуг... Твердила, а сама закусывала губу и глотала слёзы.
Но долго я так не выдержала. Прямо во время обеденного перерыва я набрала её номер, внутренне холодея от волнения.
— Саш, привет... — Нервный глоток, дрожь голоса. — Извини, если отвлекаю... Мне нужно с тобой поговорить.
— Лёнь, мне сейчас немножко некогда, — ответила она сухо. — Прости, не могу.
— А вечером? — ещё на что-то надеясь, спросила я.
— Ммм... Я не знаю, на вечер у меня есть кое-какие планы, так что вряд ли. Давай попозже. Потом.
— Понятно. Извини. — Я разъединилась.
Пару минут я сидела, совершенно убитая, не в силах даже шевельнуться. Внутри была гулкая, холодная пустота, незаполнимая, пожирающая душу.
Вечером я добиралась домой одна. Даже Ксения не встречала меня, уехав на несколько дней из города. Вдобавок ко всем несчастьям ещё и погода решила надо мной поиздеваться: ветер то и дело пытался сдуть меня с ног, пронизывал до костей, обжигал лицо, швырял в глаза мелким колючим снегом, превратив дорогу от магазина до остановки и от остановки до дома настоящим квестом — «доберись до квартиры, не заблудившись и не сдохнув от холода, найди холодильник и отыщи там еду». Домой я дошла еле живая, выпила горячего чая и забралась в постель: на еду уже не хватило сил.
Едва я согрелась под одеялом и начала проваливаться в тёплую невесомость дремоты, как вдруг — звонок в дверь. Сердце бухнуло и рванулось из груди, будто от тревожной вести, заставив меня подскочить на кровати. Пошатываясь и прихрамывая спросонок, я поплелась в прихожую: «Кого там ещё нелёгкая принесла так поздно?» Глянула мельком на часы: да нет, не так уж и поздно, ещё и десяти не было.
— Лёня, это я, — услышала я из-за двери знакомый и родной голос.
Я не могла поверить глазам: порог перешагнула Александра, серьёзная и мрачноватая, словно чем-то встревоженная. Я онемела перед её высокой фигурой в короткой белой шубке и белых сапогах, а потом просто обняла её за шею и повисла на ней.
— Лёнь, что случилось? — спрашивала она, с тревогой пытаясь заглянуть мне в лицо, которое я норовила спрятать в её шарфе. — Ты чего? А ну, посмотри на меня. — Её пальцы вытирали мои мокрые от слёз щёки, а брови грозно хмурились. — Тебя кто-то обидел? Эта... Ксения? Я так и знала... Вот уродина!
— Нет, нет, никто не обидел, — бормотала я, плача и смеясь одновременно. — Ксения ни при чём, её вообще сейчас нет в городе. Просто... Саш, я по тебе ужасно соскучилась.
Её глаза округлились от удивления.
— И только? Это всё, что ты хотела сказать?! То есть... Ты позвонила в обед, нагнала тумана, лишила меня покоя на весь день... только ради вот этого?!
— Саш, не сердись, прости меня, — зашептала я, прижимаясь к ней всем телом и не выпуская её шею из кольца своих объятий. — Я хотела сказать, что ты — мой самый родной на свете человек... Что ты мне нужна, как никто другой. И я не могу без тебя. Ксения — просто друг, я уже говорила тебе и ещё раз повторяю. У меня ничего с ней нет и не было. И... не может быть, потому что я её просто не люблю. Доказательств нет, только моё слово. А верить мне или нет — решай сама.
Да, эти слова до меня уже произносились сотни раз. Да, это звучало глупо, пафосно и банально, но я не могла придумать в тот момент какие-то другие выражения. Скорее всего, и не в них было дело, а в том, что уже никакие слова не требовались, когда наши ладони соприкасались. Так было всегда, с самого начала, с самой первой встречи.
— Уфф... — Александра закрыла глаза, прислонившись своим лбом к моему. — Что ж ты со мной делаешь, а? У меня там Алиска рвёт и мечет — вечер накрылся медным тазом...
— Прости, не надо было из-за меня ничего менять в своих планах, — сказала я, отступая и раздавливая боль в зародыше, растирая её в порошок. Я выдержу: моё сердце выжило после самой страшной катастрофы — выживет и сейчас.
— Да не беспокойся ты о ней, — усмехнулась Александра. — Не любит она меня ни капли. Всё, что ей нужно от меня — это секс и деньги. Эта маленькая хищница своего не упустит. Ладно... Как у тебя дела-то вообще?
— Дела? — Я даже растерялась от такого внезапного перехода от накала чувств к обыденности. — Да ничего... Нормально.
— Самочувствие как?
— Хорошо...
— Ну, и слава Богу.
Кухня, чайник, две чашки чая, метель за окном. Дежавю: это уже было. Две пары рук и две пары глаз, тепло и нежность во взгляде Александры — то самое, которое нужно мне, как выяснилось, больше всего на свете.
— Саш, а что дальше?
— Дай мне несколько дней. Надо решить кое-какие вопросы. Тогда я точно скажу, что дальше.
Когда она уходила, моё сердце рвалось следом, но разум сказал: надо ждать. Набраться такого же терпения, каким обладают ангелы, хранящие нас, и ждать.