Ex Libris

Кажется, он орал. Орал на них, как потерпевший, до тех пор, пока не сорвал горло, а они смотрели на него с каменными лицами, и только у Чака хватило ума выглядеть пристыженным и опустить взгляд. Словно Сэму было хоть малейшее дело до божьего стыда, стоящего чуть подороже, чем обточенная зубочистка. Словно ему было хоть малейшее дело до того, что все они и каждый по отдельности одним щелчком пальцев могли при желании превратить его в кучку дымящегося дерьма. Словно ему было что терять. Он орал, не слушая ни одного их слова, просто чтобы выпустить пар, потому что знал: никого из них это не волнует, каждая овца всегда будет спасать только свою шкуру. Чак что-то обещал, говорил, что попытается все вернуть, как только представится возможность, а ждать еще миллион лет Сэм не собирался; Кроули с озабоченным лицом обзывал его истеричкой, и вряд ли его внутренние терзания подразумевали беспокойство за его душевное равновесие. Скорее, он высчитывал, чем для него обернется все произошедшее. В конечном итоге Дин был для всех них всего лишь разменной монетой, так удобно легшей на кассу к Амаре. Сэму остается только одно — сбежать с собственного поля, прежде чем они забрали бы и то, что у него осталось. Он хватает Дина в охапку, садится за руль Импалы, которую Чак вытаскивает наружу тем же щелчком, и рвет с места в никуда, оставляя позади Бункер, божественную помойку и почти всю надежду. Дин смотрит прямо перед собой пустым, мертвым взглядом, в котором отражается только длинная полоса асфальта, ведущая за горизонт, и его голова мотается из стороны в сторону всего лишь от неровного движения колес, а не потому, что он молча подпевает голосящим из динамика Black Sabbath. *** Души Амаре показалось мало, она забрала все, Дина целиком. Или же у нее совсем другие методы. Изредка Сэм глупо надеется, что Дин ответит, посмотрит в ответ, и в его взгляде отразится узнавание, даже если в следующий момент он помчится стрелять по живым мишеням. Пока может, Сэм хоть чего-то ждет. Дин не напоминает собой безвольную куклу, но и человека не напоминает тоже. Он сам ходит, сам ест, когда Сэм приносит ему еду, умывается, спит и так же делает все то, что делают люди, – чисто биологически. Он не разговаривает, не улыбается, почти не понимает, что ему говорят, и у него нет никакой цели, только бессмысленное существование-выживание, состоящее из базисного алгоритма. На второй неделе Сэм учится игнорировать тех, кто тычет пальцем в его брата, и старается все чаще оставлять Дина в машине. Первые три раза он сорвался и чуть не размозжил головы тем, кто очень опрометчиво связал в одном предложении Дина и слово «наркоман». Официантки боязливо отводили взгляд и ничего не спрашивали, но было слишком просто прочитать по их лицам отторжение и страх — все то, что никогда не ассоциировалось с ними и Дином. После этого Сэм все время приносит еду в машину, пока Дин ждет его на переднем сиденье, не шевелясь и почти не моргая. Теперь он ел бы все, что Сэм ему покупал бы, но даже от одной мысли, чтобы накормить Дина его нелюбимой едой, зная, что он никак не сможет этому сопротивляться, Сэма начинает подташнивать. — Ну что, — жизнерадостно начинает он, голос чуть подрагивает от такого насилия. — Чак сказал, что Амара может прятаться в Юте. Возможно, ему так показалось. Всего двести миль, почему не проверить, верно? Нам и меньшего раньше хватало, да, Дин? Дин, медленно моргнув, соглашается. Дин со всем теперь соглашается, даже если он против. *** Постепенно, сотни миль и три недели бессмысленных поисков спустя, Сэм слетает с катушек. Он начинает придумывать себе Дина. — Я тут посчитал, — солнца и в помине нет, но Сэм и не собирается стягивать с себя солнцезащитные очки, — больше месяца прошло, а ты по-прежнему пускаешь меня за руль, хотя я уже две шины спустил. Ты совсем мягкотелый, чувак. Дин, чуть склонив голову к плечу, смотрит на него полувопросительным взглядом. Обе его руки вниз ладонями лежат на коленях, как у какой-нибудь девчонки из интеллигентной семьи в подготовительном классе. Сэм с силой прикусывает изнутри щеку. Тепло, солоно и еще горько. — Возможно, это и верно, — продолжает Сэм, стискивая руль искривленными судорогой пальцами. — Смена приоритетов перед Апокалипсисом и все такое, но, старик, честно? Ты немного с этим опоздал. И я думал, что принципы для тебя святое. — А я думал, что ты не доживешь до того момента, когда тебя окончательно хватанет маразм. Сэм подскакивает на месте и резко выворачивает руль, от чего Импалу заносит и разворачивает почти на сто восемьдесят градусов. Сэм слышит глухой стук, с которым голова Дина встречается с лобовым стеклом, а затем все перекрывается грохотом собственного сердца и матом, срывающимся с губ пулеметной очередью. Сэм резко жмет на тормоз, и Дина вновь отбрасывает обратно на спинку сиденья. — Кроули, — рычит Сэм, взглянув в зеркало. — Тебя стучаться не учили, чертов придурок? Демон, вольготно развалившись на заднем пассажирском, с легкой ухмылкой пожимает плечами. — Мир строевым шагом направляется в геенну, некогда цацкаться, парниша. Сэм титаническими усилиями заставляет себя сидеть прямо, потому что желание вцепиться Кроули в горло неимоверно сильное. — А знаешь что? — его голос спускается до пронзительного шипения, которое прерывается время от времени подобно белому шуму. — А мне плевать. На что там можно? На мир, на Ад, на Рай, на всех вас. Пусть хоть планета с орбиты слетает, мне абсолютно все равно. Сэм видит в зеркале заднего вида, как Кроули демонстративно закидывает ногу на ногу и прикуривает невидимую сигарету. Пальцы уже зудят. — Так-так-так, — тянет Кроули, кривя губы. — Вот и проснулась наша тяга к дешевым драматическим заскокам. Дай угадаю: сейчас на сцену должен выйти Бог, проползти путь от Барселоны до Аляски на коленях и принести тебе Гесперидовых яблок? — Послушай меня сюда, ублюдок, — Сэм резко разворачивается и, рывком дотянувшись, хватает Кроули за лацканы пиджака и дышит прямо ему в лицо. — Ни у кого в заднице ни на секунду не чесалось, когда сиятельствам взбрело в голову использовать Дина, как заводную мышку, напичканную валерьянкой. Теперь, когда дуло выстрелило и промахнулось, вас резко заинтересовала его судьба. Прикидываете, как и где еще его можно применить? Так вот, я отвечу, — с каждым словом Сэм все сильнее сжимает пальцы на ткани, до того, что их края врезаются в горло Кроули, оставляя красноватые отметины, — отъебитесь от нас все. Помощи от вас что с козла молока, ищите другую пешку среди миллиардов, меня не колышет. Но Дина никто из вас пальцем больше не тронет. Мир сдохнет? Да пожалуйста. Сэм отпускает Кроули и откидывается обратно на сидение. Демон брезгливо поправляет складки на ткани, и, когда он отвечает, в его голосе, как ни странно, слышатся нотки уважения. — Ты совсем не умеешь притворяться, Сэм, — Кроули задумчиво почесывает подбородок двумя пальцами, глядя в его глаза через зеркало. — Ты ведь сам задаешься этим вопросом, верно? Почему, стоило Амаре заполучить душу Дина, она мгновенно осела на дно? Я уверен, ты день ото дня ждешь новостей, что где-то кто-то умер, где-то что-то рухнуло. Тебе нужно это услышать, ведь тогда… — Кроули выдерживает драматическую пятисекундную паузу, — ты сможешь поверить, что Амара не получила то, что ей требовалось все это время на самом деле. Ты поверишь, что это не Дин оказался ей необходимым настолько же, насколько и тебе. Ты хочешь, чтобы мир снова продолжил рушиться, только затем, чтобы увидеть, что это ее цель, а не Дин. Потому что Дин… это не то, чем тебе хотелось бы делиться, особенно с Тьмой, не правда ли? Учитывая, что ей автоматически зачисляются пятьдесят бонусных баллов только за грудь третьего размера. Ты в проигрыше, Лось, по всем фронтам. Когда Сэм, вздернув курок, разворачивается обратно, Кроули уже и след простыл. Через секунду в приоткрытое боковое стекло раздается негромкий стук. Ну да, постучался, скотина. — Божинька, кстати, свалил на Канары, — невозмутимо сообщает Кроули, пока Сэм пытается бороться с собственной яростью, не позволяющей ему выкрутить ручку, открывающую окно. — Соитие Дина с его сестричкой удачно устранило ему весь цейтнот, так что ты прав: помощи от него как с козла молока. Если он и обдумывает стратегические ходы, то точно не на тему того, как вернуть обратно твоего любимого братика. И кстати, я бы на твоем месте внимательней приглядывал за зомбированной Белочкой. Она скоро захлебнется собственной кровью. Счастливо оставаться. Сэм на секунду закрывает глаза, шумно выдыхая через нос и мельком думая о том, как же он ненавидит уникальную способность Кроули метко попадать словами по всем целям сразу и превращать это, хоть и в адски жестокую, но терапию. — И как ты с ним уживался, он же невыносимый, — Сэму хочется сказать это со смешком, но горечь лезет из всех щелей, и на выходе получается не вопрос в пустоту, а скорее, мольба. — Я не… Он поворачивается к Дину, и дальнейшие фразы, словно гудрон, вязко застывают у него на языке. Лобовое стекло напротив пассажирского сидения разрисовано тонкой паутиной с розоватым пятном в самом центре, а Дин пусто и без единой эмоции во взгляде смотрит на него, пока кровь продолжает стекать из рваной раны на его лбу; щеки, нос, губы и подбородок уже залиты красным. — Господи, Дин! Почему ты ничего не сказал? — Сэм поспешно стягивает с себя рубашку, без сожалений рвет ее на лоскуты и прижимает к его лбу. — Когда ты прекратишь уже? — одной рукой удерживая ткань напротив раны, другой Сэм оставшимся концом аккуратно вытирает Дину щеки и губы. — Сколько можно, — сердито бормочет он, — пока до реанимации себя не доведет, ни единым жестом или словом не покажет, что ему хреново. Герой недоделанный. Залил все джинсы и сиденье кровью. И заставишь же меня еще вытирать. Ну точно же, да? Так я и думал. Сэм стирает кровь с его лица, продолжая что-то бормотать срывающимся голосом и не замечая уже, что только смазывает кровавые потеки по коже. На лице Дина не дергается ни один мускул. В конце концов, Сэму остается только подтрунивать над его внешним видом и дожидаться ближайшего мотеля. Там он отправляет Дина в ванную и неподвижно сидит на кровати до тех пор, пока дверь не открывается. Когда на него падает тень, Сэм вздрагивает и поднимает взгляд. — Ты уже все? Быстро. Дин смотрит на него как на пустое место. Сэм сглатывает сухой комок и отбрасывает в сторону пистолет, который до этого бессознательно сжимал в руке. — Надеюсь, ты оставил мне горячей воды, — он улыбается, но получается слишком жалко. Он прекрасно знает, что Дин не израсходовал больше, чем предполагает его собственная схема. — Ладно, иди спать. Я тоже ополоснусь и лягу. Дин некоторое время еще прожигает его бессмысленным взглядом, а потом, отогнув покрывало ровно на сорок пять градусов, ложится на спину, накрывается по такому же очерченному механизму и замирает, закрыв глаза. Когда Сэм возвращается из ванной, он уже спит. Помотавшись некоторое время по номеру, Сэм падает на свою кровать и, согнувшись в три погибели и сжав руки в волосах, сидит так долгое время. Когда в темноте он спотыкается о прикроватный столик, Дин даже не шевелится. *** Сэм едет на восток, лишь бы просто куда-нибудь ехать. Случайный город, случайный мотель, случайное кафе и случайная газета в его руках, а в результате не совсем случайное дело. Мысли о том, чтобы бросить, даже не приходит ему в голову, несмотря на то, что ему теперь действительно и глубоко плевать. Он не видит смысла кого-то спасать, если мир в любом случае собирается рухнуть, но, помимо этого, он явно слышит голос Дина в голове Ты сдурел, что ли? — и этого достаточно, чтобы он не прошел мимо. Процентов на сорок. Остальные шестьдесят — всего-навсего бегство от тишины и пустых глаз, от которых он скоро свихнется окончательно. Расследование занимает несколько пустяковых часов — обычный сбрендивший призрак, это было бы смешно, если бы так не хотелось выть. Чак если и слышит, то заглушает его стоны «Ламбадой». — Я скоро вернусь, — сообщает он Дину, которому все равно. Дин отрывает взгляд от четок в своих руках, и Сэму кажется, что в его глазах мелькают все те же бусины. — Если захочешь есть, в холодильнике пицца. Как разогреть, я показывал. И, больше ни слова не сказав, Сэм разворачивается на пятках и вылетает из номера, потому что у него нет больше никаких сил смотреть на Дина и… не видеть Дина. А потом обычный сбрендивший призрак показывает Сэму средний палец, потому что он убивает три часа на то, чтобы в одиночку раскопать гроб и обнаружить, что он пуст. Выматериться по этому поводу он как следует не успевает, поскольку призрак решает, что с него достаточно. Сэм оказывается в одной части кладбища, обрез с солью — в другой, а прозрачный суховатый старичок как был при жизни мудаком, так им и остался. И, если честно, когда тот начинает кипятить его внутренности, Сэм через дикий звон в ушах и мутнеющее зрение думает только о том, что ему вроде как все равно. А когда давление внезапно исчезает и он кулем рушится обратно на землю, судорожно вдыхая в себя ночной воздух, то в его голове не остается ничего, кроме «Ну ты и ублюдок, Чак». Но потом, стоит ему поднять голову и посмотреть наверх, не остается ничего вообще. Потому что перед ним — Дин, который сжимает в руке какую-то кривую железяку. Сэм вскакивает в считанные секунды, наплевав на головокружение, а сердце жалобно стонет от дикой, глупой надежды. — Дин?.. — он, не отрываясь, смотрит на брата, смотрит жадно и ненасытно, выискивая на его лице хоть что-то узнаваемое. — Как ты тут… Дин? Дин, ты… — Сэм давится словами и судорожным вздохом. Дин, ответно взглянув на него, склоняет голову на плечо, отчего становится похожим на любопытную птицу, и, разжав пальцы, роняет железку на землю. Комок в горле по ощущениям похож на моток колючей проволоки, и Сэм не находит в себе сил удержать взгляд дольше. — Молодец, Дин, — сухо говорит он и только в последнюю секунду давит смешок, понимая, что это прозвучало точно так же, как могло бы, например: «Молодец, Плуто!» или «Хороший мальчик Роки». — Жди здесь. Нет, правда. Жди здесь. И Дин ждет весь час, пока Сэм заканчивает дело, на том же самом месте и в той же самой позе, а из его ладони безжизненно свисают четки. Возможно, веры в Сэме осталось больше, чем казалось сначала, а отец на деле оказался еще большей сволочью. Потому что только он мог запрограммировать Дина так, что стремление спасти его, Сэма, оказалось у Дина еще и одним из жизненно важных пунктов этого базисного алгоритма, настроенного, по сути, только на биологическое выживание, которое основано на одних инстинктах, как у животных. Потому что только Джон мог вшить это Дину не только в душу, но даже ему под кожу. Ночью Сэму снится Амара, у нее грустное лицо и глаза Дина. *** Окончательно Сэм ломается через две недели, когда все, чему ему хочется, — чтобы Тьма накрыла Землю и подавилась материками, Бог захлебнулся «Сексом на пляже», и хоть какая-нибудь дрянь, использовавшая Дина, пришла и покаялась, пусть даже без обещаний вернуть его Сэму обратно. Хоть кто-нибудь. Оно должно было быть привычно — они вдвоем, против всего мира, разлетающегося, как кривой пазл, но оно даже близко не так. Потому что есть только Сэм между, и совсем не против, двух миров — одним, его личным, рухнувшим — тем, что тенью застыл на пассажирском, и другим, к сожалению, еще целым — вокруг. Магнитола кряхтит зажеванной лентой, оранжевое небо слишком яркое для глаз, а Дин на двадцатой миле от Фресно поворачивается на сиденье всем корпусом в его сторону и просто смотрит. Так могла бы смотреть бездна — равнодушно, бесстрастно и без какого-либо интереса. Так могло бы смотреть небо — вниз, на умирающую Землю. Так смотрел на него Дин, — когда его разорвали адские псы, и его душу все еще можно было вернуть. Сэм ударяет по тормозам, и Дин — его тело, — резко качнувшись, бьется виском о стекло, попадая рядом с сетью той паутины, за которую Дин, его Дин, должен был его убить. Сэм хочет сказать «прости», а получается совсем другое. — Выйди, — надтреснутым голосом просит он. На виске Дина будет синяк, определенно, и, наверное, это больно. Не то чтобы Дину есть до этого дело, и не то чтобы Сэм может с этим справиться. — Выйди, пожалуйста, — с нажимом повторяет Сэм. Он пытается добавить «Дин», но имя тонет в надсадном выдохе. Дин медленно моргает и, открыв дверь, выбирается наружу. Он ставит сначала одну ногу на асфальт, затем другую и только после этого выпрямляется. Поворачивается, как робот, аккуратно закрывает за собой дверь и, отойдя на несколько ровных шагов, смотрит на Сэма через боковое стекло, словно ждет чего-то. Дальнейших просьб, выполнение которых включено в его базовую программу. Сэм сжимает губы в тонкую полоску и с силой давит на газ. Импала, взвизгнув шинами, рвет с места, а Дин слишком, слишком медленно уменьшается в размере в зеркале заднего вида, по-прежнему такой же прямой, как указатель, и слишком одинокий, как расколотое молнией дерево во время грозы. Ледяной ветер врывается через опущенное стекло, пощечинами долбит по лицу, от чего губы прыгают и дрожат, а в глазах жжет так, словно в них тычут иголками и заливают кипятком, который стекает на щеки. Дорога перед ним смазывается в серое пятно, и за ближайшим поворотом Сэм останавливает Импалу и без сил роняет голову на руль. Его колошматит, как в лихорадке, хотя ветра больше не чувствуется. Пальцы сжимаются и разжимаются, оставляя синеватые полумесяцы на ладонях, и только когда дыхание застревает в глотке, не проходя в легкие, Сэм осознает, что все его тело сотрясают глухие, надрывные рыдания, которых он мог бы стыдиться, если бы ему было чуть более чем все равно. Ему требуется полминуты, чтобы снова начать дышать. Он усмехается в боковое зеркало своему перекошенному зареванному лицу — в конце концов, снаружи это всего лишь вода — и режет асфальт колесами поперек. Дин стоит там же посреди трассы, где он его оставил, в той же позе, с тем же пустым взглядом, направленным на него, всегда на него, и он по-прежнему его брат. Сэм выскакивает из машины, не закрыв за собой дверь, подлетает к Дину и, вцепившись в его плечи, тянет его за собой на асфальт трясущимися руками. Дин послушно, как марионетка, складывается пополам и опускается рядом на колени. В его широко раскрытых глазах отблески оранжевого горизонта и лицо Сэма, и Сэм действительно больше не может смотреть. Не может видеть в глазах Дина себя и только себя и больше не видеть — самого Дина. Сэм прижимается теснее, и на этот раз ему совсем недостаточно слышать стук его сердца и ощущать теплое дыхание на своей коже, а безжизненно свисающие по бокам руки Дина причиняют больше боли, чем могли бы они же с зажатым в них ножом. — Ну врежь мне, слышишь, врежь, — как безумный шепчет он, уткнувшись мокрым лицом Дину куда-то в изгиб шеи; он ведь и правда помешанный. — Врежь, черт бы тебя побрал, Дин. Врежь за разбитое стекло, врежь за эти телячьи нежности, за то, что я салон не отмыл, врежь за то, что я тебя чуть не бросил. Дин. Сделай хоть что-нибудь! — последние слова он орет в голос, но они звучат приглушенно из-за того, что он слишком крепко прижимается лицом к рубашке Дина. — Что-нибудь... Они так и сидят на коленях посреди пустынной трассы, до тех пор, пока на небе не зажигаются первые звезды. Дин — потому, что ему плевать на боль в коленных чашечках, а Сэм — потому, что не может отпустить. И на какой-то дикий придуманный им самим миг Сэму кажется, что прямо над ухом вдруг раздается чуть слышный прерывистый вдох. *** Она приходит к нему во сне спустя сорок восемь дней после точки отсчета. У нее действительно грустное лицо, но глаза — ее собственные и тоже грустные. И если бы это не было сном, то, возможно, у Сэма сдвинулась бы парадигма. — Она не моя, — говорит она и склоняет голову точно так же, как это делал Дин все это время. — Я думала, что у меня получится… Думала, что смогу найти то, что искала. Но она не моя. И никогда не стала бы моей. Амара делает шаг вперед, протягивая сложенные ковшиком ладони прямо перед собой. У Сэма дыхание перехватывает от ее взгляда — беззащитного и ранимого, какого у Тьмы быть никогда не может. В ее руках горит огонек, отчего кожа сверкает, переливается всеми оттенками света, и Сэм даже с такого расстояния ощущает исходящее тепло. Оно узнаваемо и кажется совсем родным. Светящийся шарик в ее ладонях скачет, вертится, крутится волчком и искрится любовью, пробирающейся Сэму глубоко под кожу. — Я так и не сумела забрать всего, ты, наверное, и сам это понял, — Сэму кажется, что он слышит в ее голосе смущение, но это слишком ненормально. — Я до этого не ощущала, чтобы это было… как вы, люди, это называете, разноименные магниты, — она замолкает, словно чувствуя неловкость от собственных слов.— И я не смогла понять этих ваших глупых законов, почему одинаковое отталкивается, а разное притягивается. Это никогда не срабатывало на нас с братом. Он, — она снова смотрит на огонек в своих руках, — пытался мне объяснить. В то время, пока не рвался обратно. Сэм понимает, что внезапно начинает задыхаться от нахлынувших водопадом эмоций, а Амара вдруг улыбается. Улыбка Тьмы, оказывается, несет света так много, что слепит глаза. — Может быть, ты и сам это знаешь, Сэм, но в нем ее так много. Я ее чувствовала, но выдержать… пожалуй, это может только он. Она не моя, — повторяет она простую фразу, смысл которой Сэм не может уловить полностью. Он облизывает пересохшие губы и сипло спрашивает: — Что? — Протяни руки, — просит она, и Сэм, не контролируя себя, вытягивает чуть дрожащие ладони перед собой. Помедлив, Амара по своим пальцам скатывает в них светящийся шарик, и когда, наконец, Сэм чувствует его, он не может дышать, и держать его так же невыносимо, как и отпустить. Слишком, слишком сильно. Весомее, чем земной шар, если бы он лег на его ладони. Шарик тут же перестает крутиться и замирает, прижавшись к его рукам. Он теплый, мягкий, но местами колется и щиплет, и от этого узнавания Сэм невольно улыбается. — Видишь, — Амара делает шаг назад, и ее лицо тускнеет, — она не моя. Она медленно исчезает в серой дымке, и Сэм просыпается, подскакивая на кровати и тяжело дыша. Шарик подпрыгивает и падает на пол. Вопль застревает у него в глотке, Сэм путается в простынях, пытаясь выбраться, но не успевает схватить. Шарик бесшумно ударяется о паркет и взрывается сиянием. Сэм задерживает дыхание. Дин открывает глаза и, повернувшись на бок, смотрит на него с чуть заметной улыбкой, а его взгляд искрит тем же светом, что Сэм по-прежнему прячет в своих ладонях.