Церера на дне зрачков

Странник за третьим столиком, Послушай добрую сказку. Пока не осела пена в душе... Ю.Манаев

У девочки теплые руки и его королевская надменность искрится на кончиках ее пальцев. Они начинают дрожать, стоит хозяину Лабиринта только подойти ближе. Да и вся она начинает дрожать. Это по началу даже забавляет. Эгоистичное и тщеславное дитя. Маленькая Сара шарахается, когда он клацает зубами над ее ухом, но упрямо смотрит вперед, оглядывает замок, кажущийся столь близким и утирает вспотевшие пальцы о широкую блузку. - Он дальше, чем кажется. Время ограничено. – ему, право, совсем не хочется играть в детские игры. Королю Гоблинов больше лет чем только можно представить. Он видел матовую бездну с россыпью звезд, видел, как с оглушительным ревом сталкивались пронзительно-огненные планеты, раскалывались на острые позвонки и спаивались в яростных взрывах, наблюдал терраформирование. На дне его зрачков двигались материки и горела Церера. Он каменел со скуки и давно рехнулся от одиночества. Он умирал вместе с исполинскими ящерами под свирепствующим огневом астероида, он просыпался в новой эпохе под льдистым заревом ядерной зимы. Видел начало. Увидит конец. А здесь эта девчонка с ее нелепостями. - У тебя тринадцать часов, милая Сара. Иначе твой брат станет одним из нас. Навсегда. Конечно не станет. Мужчина вернул бы его по истечению времени домой. И все. Потому что невозможно стать частью несуществующего мира, иллюзии, которой давно уже пора на покой. Вместе с ее Королем. Но левый зрачок ныл, когда на его дне отражался силуэт девочки. И было мучительно хорошо ощущать что то, совсем не похожее на апатию. - Но… - девочка до сих пор надеется на его милость. А нет у него милости. Вообще ничего нет, дитя, ни-че-го. - Какая жалость. – говорит он и не жалеет. Пытается только угадать, сколько же продержится эта Сара. Он ставит на то, что она не зайдет в лабиринт. *** Ребенок в руках неистово плачет и бодает маленьким носом широкую ладонь перед собой. Это должно бы раздражать, но нет. Джарет хочет танцевать, хочет петь. Он хочет упрямую Сару. Подданные, иллюзорные все как один, по мановению его рук пляшут вместе с ним. Смеются в ответ на его глупую песню. И он тоже смеется. Радостный, что за несколько столетий его впервые удивил человек, а он, глупый Король несуществующей страны, ошибся. Тоби уже не плачет. Смеется, когда Король Гоблинов опасно высоко подкидывает его и ловит его когтистыми ладонями в плотных кожаных перчатках. Мужчина останавливается, глубоко дышит и хочет снова взглянуть на маленькую пташку в его Лабиринте. Но видит лишь ее ужас и падение, и сотни рук помощи, поддержавшие ее, подозрительно кажутся Владыке его собственными. Он подносит ладони к лицу и видит изогнутые когти, бритвенно-острые, жуткие. И на смену извечной апатии приходит злость. - Заткнитесь! – кричит Джарет, запоздало понимая, что по правде говоря, в этом мирке существуют только Сара, малыш Тоби и он сам. Хотя на счет себя он уже сомневается. Да и мира этого нет. – Она в темнице. Она не должна была туда дойти! В Лабиринте нельзя умереть. Ты же сам его создавал, старый дурак. С девочкой не может ничего случится. На Тех руках нет когтей. - Она никогда не сдастся! – говорит он себе устами гоблина-подданного. - Она сдастся, когда узнает, что нужно начинать все сначала. – и он впервые не знает, что будет. Не может, не хочет угадывать. – Смейтесь же, ну! Ему не смешно. Девичий страх ранит его. Джарет помогает ей в облике старого Хогла, оберегает, играет роль труса для нее, Сары, чтобы она почувствовала себя храброй героиней сказки, о коей мечтала всю свою короткую жизнь. И она чувствует себя бесстрашной. Чувствует, пока Король не вжимает ее в стену сырого коридора. - Как, тебе Лабиринт, Сара? – тянет Джарет издевательски. Он и так знает «как ей». И после диалога с собой-Хоглом, затеянным им же непонятно зачем, он не удивляется своим поступкам. - Проще простого… - Девочка поднимает на него глаза, храбрится, мнит, что сведенные к переносице бровки придадут ей уверенности. - …Ваше Величество. – зачем-то добавляет она и ойкнув, совершенно по-детски захлопывает рот ладошкой. И Король смеется. Впервые за чертову вереницу лет. Это не притворный, иллюзорный смех, в нем не найти злобы и фальши, он теплом исходит из глубины его груди. В нем лишь йота снисходительности и насмешки. Мужчина встряхивает головой, так, что длинные волосы скользят по покрасневшему девичьему лицу. - Для тебя просто Джарет, дорогая. – говорит он и прислоняется к Саре еще ближе, упирается руками аккурат у тонкой шеи, клацает острыми зубами и сыто щурит глаза. – А чем собственно обязан такому обращению? Я же, кажется, негодяй, а? - Это просто вежливость. Девочке страшно, отчаянно ужасно от понимания, что эта сказка оказалась не сказкой. В ее любимых историях короли всегда благородны и прекрасны и у них не бывает осклабленного частокола острых клыков, нет голода в разномастных глазах, и они уж точно не прижимают девиц к холодным стенам подземелья. Но Сара знала, как нужно обращаться к королям, какими бы ужасными они не были. Однако, что они делают с юными принцессами в темноте своих владений она не знала. - О, мой Лабиринт научил кое кого доброму тону. Только поглядите-ка. – шепчет он у самого ее лица, обдавая запахом пепла и спелых персиков, и глядит ей прямо в глаза, долго, жутко. Она не может, не хочет выдерживать этот взгляд. Отворачивается и начинает сползать по стене, потому что в нескольких жалких сантиметрах от ее головы замерли длинные темные когти, пропоровшие кожу перчаток. Ей хочется закричать, громко, чтобы кто ни будь услышал, спас ее, как спасают тех нежных принцесс в ее книгах. Но ее друзей нет, Хогл предал ее и, наверное, сбежал, а из ее рта вырываются лишь слабые всхлипы. Сару подхватывают у самой земли, привлекают к твердому телу мертвой хваткой, гладят по спутанным волосам и к своему ужасу девочка отчетливо чувствует покалывание тех самых когтей на затылке. - Тише, девочка, все хорошо. Тебе не нужно боятся. – Король сразу понимает в чем дело, крепко держит и глухо шепчет успокаивающие слова в чужую макушку. Перебирает тонкими пальцами темные пряди. – Видишь? Совсем не страшно. И пугает ее еще больше. Отводит тяжелые волосы с бледных щек, совсем забыв об испорченных перчатках. И когда его храбрая Сара начинает вырываться, колотя хлипкими кулачками по его груди и плечам, Джарет не придумывает ничего лучше, кроме как подхватить ее под мышки, оторвать от земли и снова вжать в стену, скрещивая чужие лодыжки за своей поясницей. - Перестань. Пусти. – Просит девушка. И ей почти стыдно от ощущения твердых бедер, прижатых к ней. – Я честно пройду твой Лабиринт. Без уловок, слово чести. Только пусти. - Не пройдешь. И разве это не приговор? Глупое человеческое дитя всхлипывает и откидывает голову, резко ударяясь головой о стену, глядит куда-то вверх, в темноту каменных сводов, и там ей чудятся мерцающие огоньки, они переплетаются, машут ей и двигаются отчаянно хаотично. Но сквозь пелену слез на глазах она едва ли может их разглядеть. Вскоре, когда горячие капли скатываются с ее ресниц, и к Саре возвращается зрение, огоньков уже нет. Есть только темные глаза напротив. Затем она слабо понимает, что происходит. Король обхватывает одной когтистой ладонью ее бедра, а другую, чуть погодя заводит за ноющий затылок, поглаживает, а потом резко и властно тянет на себя. Впивается твердыми губами в ее рот, покусывает, касается языком маленьких следов от своих остроконечных зубов, целует, отнюдь не мягко, но ярко и бесконечно осторожно. Отрывается для того, чтобы провести носом по алеющей щеке, целомудренно коснуться губами виска, а затем, с ухмылкой прикусить маленькое ушко, ощутимо, но не до боли. Сара дергается, но игры закончились и чужие пальцы на своей коже она не в силах разжать. Она хотела бы отдать первый поцелуй принцу, рыцарю, смелому и красивому. А его забрал силой Король Гоблинов. Но это почему-то совсем не расстраивает ее и лицо от этого начинает полыхать. - Отпустить тебя? – хрипло спрашивает Джарет, куда-то в ее волосы. О, конечно он знает ответ. В конце концов ему тысячи лет. Миллионы. Он давно все предвидит. Знает, что с этим ее воинственным «да» начнет рассыпаться тяжелыми ломтями пепла его усталый мир. И, подобно капитану, тонущему вместе с кораблем, он рассыплется под агонию умирающего Лабиринта. Знает, что с ее «да» на дне зрачков, он проснется на голубой, увядающей Земле. Его будут звать Дэвидом, думает он. Он будет актером Дэвидом с необыкновенными глазами. И он сможет сыграть самого себя в своем следующем мире. А она говорит: - Нет.