На десять лет назад

                    — Это точно был Снегг! — уверял всех Рон Уизли, когда наша веселая компания прогуливалась по берегу озера.              Николь перехватила поудобней книжку и крепче вцепилась в руку Невилла. Гермиона едва не налетела на девочку, но вовремя остановилась и теперь снова шла рядом с ней и чуть сзади, ожидая, когда Николь перевернет страницу. Ну а что поделать, если некоторые книги в библиотеке в ограниченном количестве и нам на всю компанию едва удалось выцарапать одну? Вот выкручиваемся теперь, как умеем.              — Да, точно! Я видел, он ведь смотрел на Лили, когда все происходило.              — Рональд, на Лили смотрела половина стадиона, даже больше, — возразила Дафна. В нашей компании Гринграсс малость оттаяла. Для нас стал сюрпризом тот факт, что она могла при желании переговорить Грейнджер, а также в силу происхождения знала множество вещей, о которых мы втроем, сиречь я, Николь и Гермиона, не имели ни малейшего понятия. Училась Гринграсс, правда, немного хуже, предпочитая не напрягаться особо и держаться на «выше ожидаемого» по всем предметам, но уж она-то могла себе это позволить. Как я могла понять, ее мать обладала обширными связями и при желании дочери пойти после школы куда-либо учиться или работать ей будет по первому требованию обеспечено практически любое рабочее место. Впрочем, фамильная гордость не позволяла Сесилии Гринграсс давать дочери возможность опускаться на уровень ниже плинтуса, поэтому свои четверки Дафне все же приходилось зарабатывать.              Ей меньше перепадало на уроках — это факт. Если бы за бисероплетением тот же Флитвик на своем уроке застукал меня, то отделаться легким испугом мне бы не светило — наснимали бы кучу баллов и вдобавок отобрали бы стороннее занятие. А с Дафной в таких случаях обходились куда мягче. Но и она не пыталась особо наглеть.              В целом, девочка органично вписалась в нашу компанию. Однокурсники на нее не наезжали, и явно дело было не в том, что они боялись моих кулаков или моего же раздвоенного языка. Сесилия Гринграсс. Скорей всего, это она постаралась.              В чем-то я ее понимаю. Нормальная мать, если она не совсем на голову отбитая, попытается найти своей дочери подходящих, по ее мнению, друзей. Компания Малфоя ей по каким-то причинам не нравилась, а слизеринцы в основном только в нее и входили. Чисто гриффиндорцы, понятное дело, не возьмут в компанию слизеринку. А тут подвернулись три когтевранки с двумя «грифами» в довесок. Ну и теперь уже с одним пуффендуйцем, да… Долго объяснять, как это получилось, но мы просто пожали друг другу руки после матча, и… И с тех пор Седрик часто приходил на берег вместе с нами.              Его можно понять. Компания у нас хорошая, вежливая. В душу не лезем, на конфликт не нарываемся, из-за квиддича отношения не выясняем, да и не таращимся на него, подобно фанатам. Рон — с ним все понятно, он за Гриффиндор болеет. Невиллу, Гермионе и Дафне вообще до фонаря этот квиддич — они и на матч-то ходят только потому, что это «традиция» (читай — все должны присутствовать). Мне… Ну, у меня присутствует исключительно спортивный интерес к этой игре, читай — нет намерений строить глазки вчерашнему противнику, вдобавок — отсутствует фанатизм доставать его на предмет совместных тренировок.              Почему-то в прошлом у меня тоже набралось больше полусотни друзей по всему региону как раз из-за спорта. С десяти лет меня брали на соревнования «просто посмотреть», как и остальных ребят с секции. С четырнадцати — начали саму ставить на поединки. И я уже заметила, что настоящие спортсмены, к которым я и себя относила… Ну нет у нас того фанатизма, с которым болельщики месят друг друга стенка на стенку. Наше дело простое: померяться силами, определить победителя, сделать выводы о собственных ошибках и, возможно, научиться чему-то новому в процессе боя. Как-то так получалось, что с большинством моих соперников — и выигравших, и проигравших — я раз за разом налаживала дружеские отношения, которые только крепли после очередного поединка. Может быть, все дело было в том, что Седрик мне одного из таких ребят чем-то напоминал.              Как бы то ни было, но теперь мы какие-то совсем разномастные стали. Ну и пофиг. Главное, что в компании нам хорошо и весело. Гермиону и Николь больше никто не дразнит ботанками, к молчуну Седрику никто не цепляется с разговорами, Рона научили завязывать галстук и следить за своим внешним видом, а Долгопупсу пошла на пользу компания Дафны на уроках зельеварения — теперь он, по крайней мере, не взрывает все подряд и даже получил один раз «выше ожидаемого» к удовольствию себя любимого и к неподдельному удивлению Северуса.              Я… Ну а что я? Мне нужна была компания — теперь у меня есть компания. Компания, которая понимает, когда нужно держать дистанцию, которая не лезет в пекло следом за мной. Компания с мозгами, руками откуда надо и хорошим чувством юмора в лице Рона Уизли. А что еще надо для счастья? Ах да, для счастья надо, чтобы рыжий прекратил развивать идею, что Северус пытался меня убить.              К сожалению, не прекратил. Обо всем наверняка догадавшаяся Гермиона страдальчески возводила глаза к небу наперегонки с Дафной, которая ни на йоту не верила в причастность своего декана к происходящему. Невилл предпочитал молчать в тряпочку, а Николь — делать вид, что книга занимает ее намного больше, чем монолог младшего сына славной семьи Уизли.              Все бы ничего, но мы встретили Хагрида, который занимался тем, что приводил в порядок заросли как раз рядом с нашим местом постоянной дислокации. Рон выдвинул свою теорию ему, после чего Хагрид, невзирая на все мои попытки безмолвно предупредить «молчи, гад», выдал самым будничным тоном.              — Да с чего бы это профессору Снеггу Лили пытаться убить? Она же у него до учебы жила и на рождественские каникулы, вон, небось, туда же отправится. С Дурслями-то ей несладко, а с профессором-то Снеггом они поладили…              — Хагрид, чтоб тебя… — прошипела я под нос. — Тебе же говорили — молчать об этом, а ты!              Великан, спохватившись, прикрыл рот рукой, но поздно — до Рона и до Невилла дошел смысл сказанного.              — Ты… у него… Жила?! — с ужасом посмотрел на меня Рональд Уизли.              — Слушайте, народ. Расскажу все вкратце, ладно, и давайте договоримся больше на эту тему не заговаривать? И никому ни слова. Рон — под «никому» имеется в виду и «твоим родным братьям». Если я узнаю, что ты проболтался — язык отрежу, потому что из-за твоей болтовни таких проблем могу огрести, что не приведи бог!              — Да ладно тебе… Без понятия я, что ли, совсем. Одно дело про Малфоя всем растрепать, а тебя-то мне подставлять зачем? — смущенно попытался оправдаться мальчик.              — В общем, летом мы с Николь были в Коукворте. Сначала мистер Снегг видел один раз, как я с качели слетела и вместо того, чтобы упасть, вверх полетела, а потом опустилась. Я тогда убежала, потому что как-то стремно было, что незнакомый взрослый все это увидел, ну и… Потом мы с Николь гуляли на берегу реки, и на нас напали маггловские отморозки. Лет по шестнадцать, может даже больше, все посильней меня будут, ну и трое их… Мистер Снегг меня вытащил, когда один из них меня в речку с обрыва кинул. А потом пришел уже в Литтл-Уингинг и сказал, что по приказу Дамблдора. Дурсли не стали бы заниматься поисками Косого переулка и уж точно не стали бы провожать меня на Кингс-Кросс, так что у меня особо выбора не было. Предупреждая ваши вопросы: нет. Он на меня не орал, он меня не бил, он меня не запирал в подземельях и не испытывал на мне новые зелья. Не морил голодом, не оставлял ночевать на улице и вообще — не делал мне ничего плохого. С ним бывает сложно общаться — в этом вы правы, но он не монстр, которого нарисовало ваше больное воображение. И на этом тему закроем.              — А кто тогда пытался сбросить тебя с метлы?              — Не знаю, — пожала плечами я, хотя отлично знала, кто это был. Знала и Гермиона — ей сказала Николь, когда поняла, что меня надо спасать, но при этом не привлекая внимания Квиррелла. Грейнджер и не привлекла, и легенду Рона не разрушила: якобы заподозрила Снегга, ну и подпалила ему мантию, за что ей профессор наверняка очень «благодарен».              Уже два дня спустя я поняла, что наше Радио вовсе не такая умная, как другие считают. Хотя, как знать… В общем, девочка рискнула подойти к профессору Снеггу после урока и признаться в том, что это она послужила причиной возгорания его гардероба на квиддичном матче. Ох, Гермиона, Гермиона… Северус, по-моему, и так все знал, но учитывая, как он не любит детей…              Короче, в среду она призналась, а в четверг мы все вместе пришли на отработку к Северусу. Все — это я, Гермиона, Дафна, Николь, Рон и Невилл. В общем, вся компания, которая так или иначе чувствовала себя причастной к произошедшему на матче.              — Это еще что такое? — Северус, завидев нашу веселую группу у себя на пороге, малость окосел. Или нет? Вроде как он неплохо навострился личину-то держать.              — А… Один за вс-сех и все з-за одного, с-с-сэр, — бедняжка Невилл до сих пор заикался при виде Северуса. Ох и грозен слизеринский декан. Для того, чтобы коленки не подогнулись, парнишка ухватился за Рона, который зябко поежился и тихо, но отчетливо пробормотал.              — Вот и я о том же. Раз уж Гермиону наказываете, то и нас остальных.              — Мы больше комментировать ничего не будем, что надо делать? — храбро завершила я. Дафна и Николь положили руки Гермионе на плечи, молчаливо подтверждая готовность заниматься всем чем угодно, поскольку косяк с мантией был всеобщим. То, что при этом они удачно отвлекли Квиррелла, знали только Николь и Гермиона, а все остальные чувствовали всепоглощающую вину.              На долю секунды мне показалось, что он сейчас улыбнется, простит нас всех и отпустит восвояси… Ага, как же… да мы до самых рождественских каникул каждый день приходили на часовые отработки! Сделал из нас домовых эльфов… Ну ничего — Дафне полезно оказалось научиться мыть посуду без помощи волшебства. В последний день мы охамели настолько, что пользуясь отсутствием Северуса, основательно забрызгали друг дружку водой. Еще один плюс — Невилл все-таки перестал заикаться, видя рядом с собой Снегга. А это тоже был прогресс, определенно прогресс.              Перед Рождеством мы с приятелями расставались с большой неохотой. С одной стороны — я могла остаться в замке. Тогда бы остался и Северус. Можно было бы спокойно общаться с Роном, остающимся на каникулы, и с Седриком, отец которого не имел возможности забрать сына домой на рождество из-за загрузов на работе. Но во-первых, не хотелось бы, чтобы какое-нибудь ушлое привидение донесло Дамблдору или кому-то еще о легиллименции Северуса — насколько я могла понять по его оговоркам, он не имеет права делать подобное с одиннадцатилетней ученицей. А во-вторых… Странно, но я скучаю по дому в Паучьем Тупике. По библиотеке Северуса, по самому домашнему Северусу, а не тому строгому школьному учителю, которого мне обычно приходится видеть едва ли не ежедневно. Да и вообще, говорят, что смена обстановки — явление полезное.              На Хогвартс-экспрессе я не поехала — Северус предложил трансгрессировать из Хогсмида, и у меня не было причины отказываться. Никаких неприятных ощущений у меня трансгрессия не вызывала: быстро, просто, удобно. Уже прямо-таки не могу дождаться того момента, когда смогу заниматься этим делом сама. А это, говорят, до семнадцати лет ждать придется…              Ставший родным дом в Паучьем тупике встретил нас неожиданным теплом. Я его словно почувствовала. Нет, на самом деле… Не было того запустения, которое появилось бы в любом другом доме, случись его владельцу уехать куда-то месячишка на три-четыре.              — Юла, пока не забыл, — в руке Северуса появился нож. Я невольно сделала шаг назад, как-то машинально сжимая в кулак левую руку. — Не бойся. Просто дай мне немного крови. Хочешь — на сама.              «А вы так пейте, мистер Снегг, привыкли же, чего уж там», — разумеется, вслух я этого не произнесла. Уже как-то привычно полоснув себя по ладони переданным ножом, я с изумлением обнаружила, что моя кровь словно испаряется с лезвия.              — Отдай сюда и иди в дом. Наружу в течение недели не выходить, все ясно?              Я кивнула. Вещи мы уже занесли, продуктов купили, внутри есть книги и телевизор, право смотреть который мне наверняка теперь будет возвращено без всяких споров… Не выходить так не выходить.              Северус появился только через три часа. Я за это время успела сообразить нам нормальный ужин, переодеться, принять ванну и разобрать вещи. За ужином зельевар был непривычно молчаливым даже для себя самого. Ну а я не встревала с разговорами, поскольку ни за каким хреном мне не надо его злить.              После ужина мужчина повторно спросил меня, действительно ли я готова дать ему доступ к своей памяти. На мой логичный вопрос, поверит ли он мне до конца, если не видел произошедшего со мной собственными, так сказать, глазами, а лишь знает о случившемся с моих слов, Северус отрицательно покачал головой. Ну а на что я надеялась? Какой дурак в наше время возьмет и поверит голословному утверждению без хоть сколько-нибудь материального доказательства? Вот и я о том, что даже дурак не поверит. Именно по этой причине мне пришлось сесть на диван напротив Северуса и дождаться, пока он произнесет короткое:              — Легиллименс!              Сознание словно выключилось, а перед глазами замельтешили картинки из моего собственного прошлого. Ну, что я могу сказать… На кино это точно непохоже. Верней сказать, похоже на кино, крутящееся с очень большой скоростью и при этом — в обратном порядке. Вот как один миг пролетел год моей жизни в этом мире и появилась передо мной картина с того дня, когда я здесь оказалась. Кино замедлилось и пошло в нормальном режиме — видимо, предыдущие воспоминания Северус просто пролистнул, не особо разглядывая, а на некоторых решил по понятным причинам остановиться более подробно.              Это уже было не кино. Это уже был эффект, что называется, присутствия. Мы вместе с прошлой мною и моими напарниками ехали на старом уазике по ухабистым улочкам Мутных Васюков. Я сидела тогда у окна, охотно отвечая на подколки Васи и Махрышкина, которые пробовали меня запугать тем, что мне придется регулярно по таким дорогам ездить. Я снова привычно поправляла косу за спиной перед тем, как выйти из машины. Снова, теперь уже стоя за своей собственной спиной, с долей растерянности наблюдала за открывшейся взгляду картиной. Видела со стороны, как меня подозвал «шишка» и сообщил, что в обмен на детей требуют «рыжую кралю». Одновременно с прошлой собой смотрела в расширившиеся от страха зрачки Васьки, который предпринимал последнюю попытку отговорить меня. Не отговорил. Вот я пошла ко входу в подъезд, а навстречу — дети. Вот мы упали на клумбу и вокруг началась стрельба. Со стороны картина происходящего казалась более четкой — это тогда я валялась, не поднимая головы и крепко прижав ребят к земле. Вот, собственно, и граната в студию, мда… И герой-самоучка, пузом на эту гранату шмякнувшийся. Все как полагается. Все как было. Черт подери, после первого семестра в Хогвартсе и адаптации к детскому телу у меня возникает ощущение, что все это происходило словно бы не со мной.              Я думала, что этим он и ограничится, но нет — по непонятной причине воспоминания продолжили мелькать в обратном порядке, изредка останавливаясь на особо ярких фрагментах. Запомнившихся лично мне или же по каким-то причинам интересных Северусу.              — Я поступила!!! Лидия Петровна, я — поступииилаа!!! Уиииии!!! — рыжая девчонка с толстой косой кружится по кабинету бывшей воспитательницы, а теперь — директора детского дома, крепко прижимая к груди письмо, в котором — копия приказа о зачислении на первый курс той самой школы милиции.              Ссора по поводу поступления с тогда еще парнем. Ну да, конечно… Ему не хочется ждать, когда я завершу обучение. Он считает, что место женщины — у семейного очага. В ответ на его ор я разворачиваюсь и ухожу. Обиды, злости — всего этого нет. Скорей уж мысли вроде «мда… А я-то в поговорку про козла не верила». Неудачная первая любовь тогда быстро забылась в компании симпатичного однокурсника, с которым были проведено три с лишним года вплоть до самого распределения.              Воспоминания из более ранних. Вот десятилетняя девочка сидит напротив пары взрослых людей, уже сейчас по глазам видя, что ничего не изменится. Та же девочка двумя часами спустя в кабинете директора учреждения:              — Ольга Федоровна, я хочу, чтобы мою кандидатуру вычеркнули из списка детей для усыновления.              — Девочка, да что же ты такое говоришь! Мы обязательно найдем тебе хороших маму и папу… — начинает женщина привычно произносить те же слова, которыми утешает и остальных ребят до этого. — Ты такая умная, спортивная, красивая…              Смех девочки ее ошарашивает.              — Ольга Федоровна, миленькая. Ну давайте хотя бы друг другу наедине врать не будем. В том-то и дело, что я красивая. Особенная. Я знаю это и отлично понимаю, почему люди со среднестатистической внешностью никогда не удочерят рыжую девочку с зелеными глазами. Им ведь нужен ребенок, про которого можно будет, переехав в другой район, сказать, что это их собственный, а глядя на меня, сразу становится понятно, что… Как там говорят… Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца, верно?              — Лилечка, солнышко, но разве тебе не хочется уйти из детского дома к новой семье?              — Ольга Федоровна, мне нормально в детдоме. Я не хочу тратить ваше и свое время на поиски семьи для меня. Вы понимаете, насколько для меня вообще звучит смутно понятие «семья»? Что вся моя семья здесь, где я живу уже пять лет? Что я не хочу уходить от друзей и любящих меня людей к тем, кто в первую очередь интересуется моими талантами и внешностью, при этом абсолютно не обращая внимания на мою личность? Понимаете, что меня достало вот так вот, — девочка провела рукой по горлу, — улыбаться и разговаривать с людьми, которые меня оценивают, как лошадь какую-то или собаку. А из питомника? А прививки сделаны? А фокусы она делать умеет? Понимаете, насколько мне противно каждый раз через это проходить? — на последних фразах голос девочки становится совсем тихим, а она сама приближается к столу, за которым сидит смуглая женщина с убранными в высокий пучок седыми волосами. — На-до-е-ло. Уберите меня из списков, прошу. Даже если вы этого не сделаете — приходить на встречи с потенциальными усыновителями я просто не буду. У меня соревнования на носу, к Олимпиаде готовиться надо, а меня непонятно зачем… Ольга Федоровна?              Женщина плачет, закрыв ладонью лицо. Выражение лица девочки смягчается, она подходит к директору и, мягко обняв ее, начинает гладить по плечу.              — Знаешь… Я сколько работаю… А никак не могу привыкнуть к этому. Каждый раз на вас, ребята, смотреть, говорить все это…              — А вы не говорите, — Гладкова едва заметно улыбается. — Мы же не дураки, понимаем все сами. Очередь на усыновление только за младенцами выстраивается. Они маленькие. Им врать можно. Лепить из них что захочется. А мы уже взрослые. Самостоятельные, — последнее девочка произносит с гордостью. — Я вон шарфик связала, видите? Здорово получилось, правда?              Рябь на экране. Все дрожит.              — Северус? — я оборачиваюсь на мужчину, который стоит за моей спиной и расширившимися глазами смотрит на обычный белый шарф с узором из снежинок.              — Можно я сейчас кое-что сделаю? — хрипло спрашивает он у меня.              — Что именно?              — Хочу прокрутить твои воспоминания до самого начала. До того момента, с которого началась твоя жизнь. Не беспокойся — это безопасно, хотя и может быть неприятно для тебя психологически.              — Ты про то, что я могу увидеть человека, который меня в мусорный бачок засунул? Давай, мне прямо интересно стало, — я пожала плечами. Северус посмотрел на меня с удивлением. Ну да, мужик, извини. Я не какая-то там нежная фиалка. Полюбовавшись трупами на фото и вживую, уже как-то нормально можно отнестись к тому, что тебя когда-то едва не сделали таким трупом. Ну и к тому, что… Прямо интересно на мамочку или папочку взглянуть.              Как и водится, в воспоминаниях нас откинуло не на основное событие, а за некоторое время до него. Их было двое. Мужчина и женщина. Он ее старше лет на двадцать, с характерным пивным брюшком и лысиной, зато — в малиновом пиджаке и с кучей гаек на пальцах. Она — с безупречной фигурой и без зачатков интеллекта на мордашке.              — О, как все запущено, — фыркнула я, наблюдая нешуточный скандал, разгорающийся между двумя представителями фауны лихих девяностых.              — Что именно? Что-то я совсем не понимаю, о чем они говорят и…              — Еще бы ты блатной базар понимал, — я снова фыркнула и, устроившись на диване прямо рядом с офигевшим от ора ребенком, замотанным в тугой кокон пеленок и одеял, принялась пояснять. — Смотри, тут имеет место классическая ситуация. Он — старый, но с деньгами, судя по речи — связан с криминалом. Она — молодая и красивая, которая ради его денег с ним и спит. Ну, знаешь, такие мужики по отношению к своим подружкам щедрыми были: ювелирку подарит, шубку справит, деньжат подкинет… В общем, девочки при них как проститутки, ну и показатель статуса: если рядом с тобой эдакая краля с ногами от ушей, значит — у Яши все хорошо. Да не передергивайся ты, я еще самый смак не рассказала, — пожала плечами я.              На бледных щеках Северуса проступил едва заметный румянец. Так… Мда… Это редкий зверь. Таких надо беречь и заносить в красную книгу.              — Короче, во время секса… — Северус покраснел так, что мне пришлось приложить максимум усилий для того, чтобы не заржать и как ни в чем не бывало продолжить пояснять, в чем дело. — Мужик использовал презервативы. Это такие изделия…              К концу моих пояснений о функциях изделия номер два мужчина сидел алый, как помидор, и старательно отворачивался от меня. Мда… Мда… Это просто… Ну, мда…              — Собственно, сейчас происходит ссора по вполне понятному поводу: мадам хотела женить на себе мужика, родив от него ребенка. Для этого она после секса, — экран дернулся, но контроль Северус удержал, — запихивала себе во влагалище содержимое презерватива. В конце концов ее фокусы увенчались успехом, и появилась я. Правда, сейчас папик популярно объясняет мадам, что в его доме повсюду установлено видеонаблюдение и все ее манипуляции ему замечательно известны. Он не собирается жениться на сией особе, а также ему ни за каким чертом не сдался выблядок. Выблядок — это я. Ага, вот… Кажется, пошел разворот действий… Пошли, что ли, глянем?              Ну, собственно, завершилось все у мусорных баков рядом с автобусной остановкой. Дама, заливаясь слезами из-за того, что ее «хитрый маневр» не удался и свадьбы не будет, опустила сверток с орущим грудничком в мусорный бачок и, не обернувшись ни разу, отправилась восвояси.              — Мда… Короче, я даже не понимаю теперь, я больше в мамочку или все-таки в папочку? — ехидно произнесла я, чувствуя, как привычно замелькали в обратном порядке какие-то картинки, смысл которых я теперь абсолютно не понимала. Ну а что там можно понять, если все та же девица, которую, кстати, Марина звали, называла меня Яночкой и без конца повторяла о своей любви ко мне. Да уж, видели мы эту любовь, видели…              — Северус, а почему все дергается сейчас и… И темно как-то?              — Ничего страшного. Чем младше ребенок, тем меньше он воспринимает информации и тем меньше способен запомнить.              — А, то есть к тому моменту, как мы дойдем до, собственно, моего рождения, не будет вообще ничего?              — Да.              — Но зачем тогда мы туда лезем?              — Я уже говорил тебе — хочу кое-что узнать. Верней, подтвердить свои собственные подозрения.              — В чем меня подозреваете, профессор? — скучающе уточнила я. Находиться среди качающихся туда-сюда стен, периодически мелькающего белого потолка, а то и вовсе в полной темноте было для меня занятием безынтересным. Но раз уж Северусу так это нужно — то пусть лезет, куда там ему надо.              Детский крик — отчаянный, захлебывающийся, первый. Он резанул по ушам, заставляя резко выдохнуть воздух и закрыть эти самые уши руками. Впрочем, крик тут же повторился, но он принадлежал уже не мне. Тоже ребенку, но другому.              Было темно, но из темноты начали появляться отдельные фрагменты. Как мозаика, которой недоставало кусочков, или же как комната, которая освещена только в пределах пространства метр на метр, а вокруг — чернота.              Посреди освещенного пространства стояла я. Темные туфли, скромное, но красивое синее платье и рыжие волосы, обрезанные до уровня ниже плеч. За моей спиной — детская кровать с кричащим в ней ребенком.              — Нет, пожалуйста! Только не Лилиан! — кричу… я? Ладно, допустим, не я, а девчонка, так похожая на меня.              — В сторону, девчонка. Мы не будем повторять это тебе еще раз.              — Вы же обещали… — девушка смотрит на участок пустоты впереди с растерянностью и отчаянием, но все прерывается криком:              — Авада Кедавра!              В грудь девушки ударяет луч зеленого света, а потом… Потом она обернулась, и я готова поклясться всем, чем угодно, что… что…              — Она меня видит… — тихо прошептала я. Суеверный ужас сковал сердце. Черт подери, да что это… Что это такое?! Лилиан — это имя той девочки, в чьем теле я сейчас нахожусь, так что же получается… — Получается, что я — это…              — Лили, — обессиленный голос Северуса — последнее, что я услышала перед тем, как вернуться в реальность.