Ближе, чем кажется

Иногда Юнги кажется, что он потерялся. В чем именно, пока не ясно. Намджун пишет, что у него все хорошо, нашел себе очень послушную модель, и что он пробудет в Ницце еще около недели — не всё успел сделать. Юнги даже не парится, потому что пока Намджун не пишет, он его даже не вспоминает. По сути, Юнги должно быть стыдно, но оправдывает себя тем, что слишком много дел, чтобы отвлекаться на что-либо. Дедлайн не стоит на месте, он же не Юнги, ага. В городе на протяжении недели отвратительные ветра, из-за которых не хочется вообще как-либо функционировать с этим миром, особенно выходить на улицу. Однако парню приходится — Хосок как-то странно себя ведет, у него лицо стало голым, что даже смотреть как-то болезненно. И это не та обнаженность лица без макияжа, это глубже — когда даже черты становятся другими, словно кто-то взял в руки ластик и размыл границы рта, глаз и носа. Хосок выглядит замученным и задушенным. Только вот чем — Юнги не берет в толк. И отчаянно пытается разобраться в ситуации, звонит, даже если легкие саднит и колет, пишет, ненавязчиво давая понять, что, вообще-то, переживает, ну, и куда-нибудь с собой зовет периодически. Юнги заебался, если честно, ему вся эта ситуация не нравится (потому что его друг всё чаще молчит и отказывается от чая с травами, запас которых почти иссяк и придется покупать новый набор) Точнее, его бесит вся эта недосказанность. Бесит, что Хосок мудак, который привык держать всё в себе, бесит, что он слишком похож на другого мудака — на Юнги. Да, Юнги готов выслушать, да, он хочет помочь, да, обычно у него здорово получается поддерживать, но… Давайте начистоту? Он не профессиональный психолог, и не может нести ответственность за чье-либо выздоровление. Особенно, когда от него мало что зависит. И вообще… Это страшно, когда гаснет тот, кто всегда был светом. Страшнее, когда ты эти перемены наблюдаешь. Юнги бы кто сказал, что он и так делает всё, что от него зависит, что не нужно так беспокоиться, что Хосок не маленький, сам справится, только вот нет никого. Поэтому Юнги медленно тонет в этой беспомощности, а Хосок всё чаще на него срывается. Он не понимает, что Юнги от него нужно, почему он резко проявил такой интерес и не хочет ли он, пользуясь его состоянием, вновь затащить в постель, как в былые времена? Хосок закрывается дома, кутаясь в старый зеленый свитер, его состояние немного убивает. Он слушает музыку, смотрит фильмы, цепляется за какие-то нити желаний, но всё спит. Его птицы в груди не поют, они ревут, они хотят вырваться наружу не для того, чтобы облегчить страдания, а для чтобы растерзать. Его это правда немного пугает, но доктор упрямо советует дальше пить таблетки, Хосок думает, что кроме них он больше ничего и не употребляет. Что самое интересное, так это то, что ничего не случилось. Он померк в один момент. Когда руки дрожали, а слезы какой-то жгучей обиды таяли, он писал Тэхену письмо. Юнги сидел за столом и копошился в бумагах, периодически выпивая по чашке травяного чая, от которого мутит уже обоих, а Хосок впервые за долгое время закурил. Всё, о чём он думал — это выпустить птиц в письме, хотя бы попытаться избавиться от них, вдруг Тэхёну удастся их приручить? Хосок выглядел отвратительно, его волосы отросли, а лицо стало бледным и помятым, но он очень хотел создавать образ уверенного в завтрашнем дне человека, поэтому старался улыбаться. Выходило отвратительно, но Юнги молчал. Ему нельзя ломать чужой карточный домик. Хосок, прежде чем начать, проводит рукой по сальным волосам, тяжело вздыхает и закусывает губу. Ему почему-то беспокойно. « Черт, знаешь, так глупо жить вымышленной атмосферой, причем не в ней, а ей. Я живу в иллюзии, где всё такого теплого, родного персикового оттенка, у кого-то полосатая длинная кофта, свет солнца льется тихо во все окна, древесные лестницы и всё так мило сердцу, и мы давно забыли про все эти дурацкие недомолвки, неудачи и глупых птиц, что терзали каждого из нас. Тебя ведь тоже, правда, Тэхён? Кто-то романтизирует это состояние, кто-то о нём мечтает. Меня оно травит, Тэхен. Потому что было бы это всё хотя бы осмысленно и понятно — я бы описал это как следует, чтоб потом как в старую жестяную банку чая с встроенной музыкальной шкатулкой — послушать, вздохнуть, ощутить. Но всё так глупо. Я устал. Люди говорят, что во всём нужно искать плюсы — что ж, как-то не хочется ни искать ничего, не готовое забирать с подноса. Я бы и рад быть одним из тех романтиков, что этой херней наслаждаются, пишут песни (мой друг, кстати, так и делает), но не могу. По умолчанию. Достало. Я, вообще, в последнее время вспоминаю себя, когда был увлечен танцами, джазом, видео, и все пахло лавандовым маслом и ощущения другие были. Всё сейчас кажется таким чуждым, но в то же время корябает по голове. Своё. Так грустно. Тогда, я думаю, атмосфера своя была — поэтому. И музыка удовольствие приносила, и новый вкус какой-то был, и так хотелось жить со всем этим. Точнее, всем этим. Дышать глубже, чувствовать удары сердца, не бояться закрывать глаза, не бояться кошмаров, не пить таблетки. Говорю же, раньше такая увлеченность была. Я так жалко выгляжу вообще сейчас, я понимаю что ты — не волшебная пилюля, и выливая свою херь это тебе настроение только испортит, а мне мало чем поможет. Но я же блять все равно пишу? Я ною. Жалко, гнусно и тупо ною. Ожидая, что пожалеешь? Нет? Когда во мне поселится эта блять уверенность. Понимаешь, я вообще ни в чем не уверен, у меня везде есть свое „но“ и свое „хотя, может…“. Я продолжаю что-то делать, (ныть, тем же самым образом, например), понимая, что блять тупо трачу время, но ничего не делаю. Я даже не знаю, меня, может, устраивает эта позиция жертвы? Может, мне так удобно? Видишь, я даже этого не понимаю. Я так хочу быть светом для кого-то, хотя бы для Юнги с Намджуном, иду на авантюры, стараюсь поддерживать, пытаюсь вселить какую-то уверенность. Только кажется мне, что как-то не так я это делаю и вообще нахера? Точнее, это то хорошо, окей, но я не чувствую этого самого, уверенности, что всё получается. Я хочу быть тем, кто раскрывает людей. Потому что если взглянуть — все они классные ребята, но их, блять, комплексы и прочая хуйня — они так мешают им раскрыться. Им бы меньше думать, смелости и плюнуть на комплексы — они бы так загорелись, понимаешь? Я хочу видеть их такими: счастливыми, разгоряченными, увлеченными любимым делом. Я просто хочу чтобы они были собой. Но я сам, не более, чем такой же И вместо того, чтобы что-то сделать верно, я получаю ебанную апатию с помесью криков по ночам. Господи, как много я ною, можно от этого как-то забаррикадироваться? Прости. У меня догорает сигарета Юнги, и…я не знаю, зачем тебе это пишу. Прости. Ты, наверное, там счастлив. Не выходишь в сеть, ничего никуда не выкладываешь. Ты, наверное, счастлив. Я за тебя рад, правда. Пусть хоть кто-то будет счастлив. Я бы сказал что-то воодушевляющее, но ты, наверное, видишь, что я не в духе. Извини ещё раз. Мне пора перестать надеяться, что кому-то интересно меня слушать. Живи там, пожалуйста, счастливо. Целуй того, кого любишь, улыбайся настолько ярко, насколько сможешь. А я просто постою в сторонке, посмотрю на тебя, ускользающего к кому-то другому, улыбнусь в ответ, в моей груди что-то защемит, но я буду знать, что ко мне вернулся твой ворон. Ворон безответных фантазий. Не читай стихи, что я прикрепил, дотронься до них своими красивыми пальцами и сожги. Другой радости мне и не нужно. Спокойной ночи, Тэхен.»