І
Время от времени они бывают вдвоем в темном трюме корабля. Тут не тревожат фонари команды и офицеров, снующих туда-сюда по своим делам. Но ни здесь, ни в любом другом уголке корабля, невозможно найти полного уединения. Никакая темнота не скроет достаточно надежно, риск разоблачения есть всегда. И все же они упрямо продолжают идти на поводу у своих желаний. Они называют это "испанской привычкой," потому что именно в испанской тюрьме желания впервые вырвались на свободу. Арчи перегибается через груду мешков с зерном, его лицо скрыто в сумраке влажной ночи. Из уст вырывается имя или, возможно, фраза, но она обрывается от прикосновения к его рту руки Горацио. Они оба напряжены, толчок и ответная реакция, все глубже и быстрее. Ничто и никогда не было настолько опасным и, в то же время, настолько правильным. И именно это они всегда ощущают, когда стоят рядом на палубе "Славы". Единство. Вздох и приглушенный стон. Горацио хорошо знакомы эти звуки, также как и вкус пота на шее Арчи, его запах в темноте. Он верит, что по одному только запаху мог бы найти Арчи в многотысячной толпе. Это убеждение настолько твердо, будто ему действительно приходилось искать возлюбленного с закрытыми глазами, полагаясь только на свои ощущения. Но в действительности вовсе не они помогли ему в этих поисках, а что-то другое, менее определенное, и, в тоже время, более надежное. И потому их взгляды всегда находят друг друга на палубе во время сражений и повседневной суеты, при любых обстоятельствах. Пальцы сжимают бедра Арчи. Горацио жаждет прикоснуться, увидеть все то, что было таким родным, но скрытым с тех пор, как они покинули тюрьму. Ощутить в полной мере упругость кожи и местами ее нежность. Увидеть гораздо больше, чем обаятельную сверкающую улыбку Арчи. Но что либо большее под запретом теперь. Лишь украденные моменты близости, короткие, как промежутки между вдохом и выдохом. Арчи изгибается под ним и почти вырывается, Горацио слегка зажимает зубами кожу у основания его шеи. Член Арчи привычно отзывается на касания любовника. Арчи вздыхает от удовольствия, вызывая волнительный трепет у Горацио. Снова толчки, и дразнящее ощущение обнаженных участков кожи – это все, что он может получить и принимает с благодарностью. Они долго шли к этому, каждый своей дорогой, без компаса или путеводной звезды. Им столько еще нужно познать на этой неисследованной территории. Военный трофей, полученный дорогой ценой. После всего Арчи прикасается к лицу Горацио и шепчет: "Возвращаемся?" Он ускользает первым, стараясь двигаться бесшумно. Несмотря на темноту, Горацио знает, что Арчи улыбается.ІІ
Плечом к плечу на палубе, глаза устремлены вдаль. От них все еще пахнет порохом и морской солью, а головы кружатся от чувства собственной неуязвимости и бессмертия. Привилегия юности. Они склоняются друг к другу, хотя у каждого руки скрещены за спиной в попытке соблюсти приличия. Озорной огонек вспыхивает в глазах Арчи, и он шепчет, "Что скажете, мистер Хорнблауэр, если я сейчас повалю вас прямо здесь, на палубе? Думаете, старший офицер это одобрит?" "Думаю, ему это покажется интересным зрелищем", отвечает Горацио, с трудом сдерживая смех. "Да, и для команды тоже, эти парни оценят такое представление". Арчи облизывает губы. "Спорим, вы вдохновитесь проявить все ваши таланты?" "Вы уже знакомы со всеми моими талантами – по правде говоря, вы в полной мере прочувствовали их на себе". Один многозначительный взгляд вниз, и на лице Арчи расцветает широкая улыбка. "Мистер Кеннеди шлет вам свое почтение, сэр!" Поклонившись друг другу, лейтенанты разворачиваются, один вправо, другой влево, и теперь могут почти соприкасаться, когда разговор пойдет на более серьезные темы. Их кожу ласкает легкий бриз и теплые солнечные лучи. Именно это они будут вспоминать, когда наступит сезон штормов.ІІІ
Когда после сражения волна адреналина в его крови спадает, оставляя после себя усталость, в душе Горацио растет чувство благодарности за то, что он жив. Он знает, что его жизнь ценна не только для него самого, не только для его отца, что вполне ожидаемо, но и еще для кого-то. Для того, кто всегда рядом. Силы Арчи тоже на исходе после боя. Сегодня они будут спать, и речи быть не может о чем-то большем. Усталость вот-вот грозит свалить Горацио, все плывет перед глазами. Но он не настолько слеп, как хотелось бы Арчи. Он замечает ярко-красное пятно – признак уходящей из тела жизни, и чувствует сладковатый запах крови, вытекающей из сквозной раны. Паниковать не в его характере. Нет, руки пытаются нащупать слабый пульс и осторожно убрать одежду, чтобы осмотреть рану. Горацио уже приходилось нести это тело, когда искра жизни в нем была еще слабее, и он легко справится с этим сейчас. Страшные призраки прошлого начинают царапаться в его двери, но он не поддается. Горацио во власти воспоминаний о тех днях в тюрьме, в чистилище между спасением и освобождением, когда они любили друг друга, и любовь спасала от всех страхов и застарелых ран. Он уверен, в этот раз все будет точно также. Его рука касается прохладной кожи, словно впитывая боль новой раны. Они пойманы в ловушку лицом к лицу со смертью, холодные и глубокие воды моря уносят их вслед за собой. Арчи молчит, его голова свешивается на плечо Горацио, а тело обмякает в объятиях друга.IV
В этой комнате столько лжи, лишь десятая часть - правда. Горацио смотрит на своего капитана – единственного капитана, как будто никогда и не было других – так долго, как только возможно. Когда-то он поклялся, что никогда не допустит, чтобы Пеллью разочаровался в нем, и даже сейчас он чувствует стойкую веру капитана. Его якорь в течении этих долгих дней, среди всей этой лжи - это вера в глазах Пеллью и презрение в его голосе по отношению к происходящему. Но не сейчас. Сейчас он ничего не видит и не слышит, кроме толпы незнакомцев и их громких, возбужденных голосов, стука каблуков по натертому полу. Он ничего не понимает: ни расстроенного выражения лица обвинителя, ни своего облегчения. Единственная мысль – слишком высока цена. Как будто их только двое в этом зале: Арчи, от которого исходит боль, сила и мужество, и Горацио, которому теперь все равно, что могут подумать окружающие. Не в состоянии ни пошевелиться, ни произнести хоть слово, он может лишь смотреть на своего спасителя. Толпа все ближе. Вокруг него сплошной поток шерстяных кителей и накрахмаленных рубашек, но он один в целом мире.V
Там, где раньше был его друг, теперь пустота. О принесенной жертве напоминают лишь пропитанные горячечным потом простыни и окровавленные бинты. Горацио прикасается к ним, затем к подушке, все еще сохранившей аромат дыхания Арчи. В эти тихие вечерние часы никто не позаботился заправить пустующие кровати, в коридорах царит тишина, последнего пациента не стало. У этого места нет какого-то определенного запаха, вроде запахов антисептиков или вони гниющей плоти. Почему-то это успокаивает Горацио, облегчает страдания и помогает справиться с горем. В памяти остается лишь смех с привкусом морской соли на губах, запах солнца, пропитавший одежду и въевшийся в кожу. Это наследие их дружбы; как и последний дар с примесью горечи – возможность жить, делать карьеру, сохранить репутацию и доброе имя. Горацио вскоре вернется в Портсмут. Здесь они в последний раз были вместе, пили за предстоящие победы, уверенные в том, что никогда не потерпят поражения. Он долго будет лежать без сна в холодной постели, закрыв глаза руками, напрасно пытаясь сдержать рыдания. Когда же слезы высохнут, он будет жить дальше, как просил Арчи: ведь курс проложен, подзорная труба наготове, а море вновь спокойно.