Объятья для мрази

Сэм дышал болью. Меня рвало в углу от затхлого запаха крови в зале, а он лишь бросал в меня небольшую бутылку воды и жестом командовал подниматься с колен. Я поднимался и тут же падал. «Дерьмовая у тебя реакция, защитник» — комментировал он, — «я бью, а ты уворачиваешься, разве не понятно?» Мне-то было понятно, а моему телу нет. Оно превратилось в мясо. За каждый пропущенный удар я получал два сверху, а если лежал больше положенного, он мог свободно продолжать меня бить. У Сэма были суровые наказания, и не было иного выхода, кроме как подстроиться под его удары, запоминая каждое движение. Отбитое тело не могло двигаться правильно. Так, как этого хотелось Сэму. Меня неизменно выворачивало от вида крови на полу и стенах, а потом всё закончилось, так и не начавшись. Я никогда не бывал на пытках. Подобные мероприятия не были рассчитаны на лишних свидетелей, но эти ужасы прочно засели в моей голове. Крови я не боялся — боялся криков, звучащих в моей голове. Я должен был бороться с ними — так говорил Сэм: «Ты сильнее их, сильнее всех кошмаров и страхов. Какой же ты защитник, какой боец, если не можешь противостоять самому себе?» Бён, конечно же, знал о том, что я живу в подвале. Кара доложила, как только был поставлен вопрос. Оклеветала меня самым паскудским образом. Я от неё такого не ожидал. Теперь стало понятно, почему Бён не доверяет никому, а я доверился. Как последний дурак... Когда же эта детская наивность покинет меня? Он спустился в подвал тем же вечером. Как-то удовлетворённо оглядел меня, упёршегося застывшим взглядом в стену и спросил, что со мной. В голове всё ещё звучали крики. Я сначала не понял, о чем он меня спросил, а когда поднял голову, чтобы переспросить, Сэм выстрелил в стену прямо рядом с моей головой. Бён многозначительно приподнял бровь, заметив, что я даже не дёрнулся. Мне было всё равно. Эти крики пугали меня сильнее, чем оружие. Бён расценил происходящее по-своему, так и не добившись от меня ответа на один единственный вопрос.       — Видимо, я всё-таки могу ошибаться в людях. Меня выворачивало от этих слов. Осознание того, что я предал его веру в себя, нахлынуло ближе к утру. Сэм не понял, от чего я разревелся, без конца пытаясь пробить дыру в груди. Я привлёк столько внимания, сколько ещё никогда не было. Охрана собралась рядом с Сэмом, отрешенно разглядывая меня. В них не было ничего, что могло бы указать на усмешку. Они с пренебрежением относились ко всем, кто работал так, как я, но (некогда) закрепившийся за мной статус не позволял им тыкать пальцем. Они были выше этого, а я нет. Я понял, что теперь терять нечего. Боль надолго поселилась в моём сердце. Сколько не бей, сколько не ломай, сколько не рви. Сэм не отступал ни на минуту, без конца ударяя по лицу. До крови, до первого крика, рычал, чтобы я сдерживался, чтобы забывал о боли, а потом отступил. Послушался, когда я попросил.       — Я не могу сейчас, — объяснил я, отхаркиваясь от крови, — у тебя будет время превратить меня в мясо, только дай мне шанс поправиться и попытаться сопротивляться. Ты же просто бьёшь меня, Сэм, я даже двинуться не могу. Дай неделю, — умоляюще выдыхаю, — я встану на ноги, и ты вдолбишь в меня всё, что знаешь. Дай мне шанс. Мужчина послушался меня. Я давно прописался на холодном матрасе в одной из камер, бесконечно долго вглядываясь в окровавленные стены и слыша по ночам чужие крики. Ранние подъёмы не способствовали положительному настроению. Постепенно отчаяние отошло в сторону, и я начал чувствовать злость.       — Неделю даю, — сказал Сэм, закуривая прямо в камере. — Увижу, что будешь стараться, по кускам разжую и запихну в твою голову кое-что очень полезное. Никто не знает, что босс предпримет для тебя, но он явно разочарован в тебе.       — Что он сказал?       — Ничего, — усмехнулся тот, — суть в его словах одна: забить тебя нахрен до смерти. Приказ уже четыре дня держится, так что поправиться надо будет в кратчайшие сроки. Либо ты делаешь всё так, как я скажу и стараешься, либо…       — Нет, — закрываю глаза, — только так и будет. Обещаю. Сэм выхаживал меня ровно неделю. Мы практически не говорили с ним, да и мужчина пренебрежительно относился ко мне, злясь каждый раз, когда у меня подгибались ноги. Тело, усеянное ранами, долго не могло восстановиться, и на первую тренировку я пошёл прихрамывая, но со светлой головой и намерением научиться защищать себя. Я не знал, что сделает Бён через час или сутки. Не знал, что предпримет насчёт меня, но надеялся, что в случае полного краха мне удастся постоять за себя и сбежать из этого ада. Мой бывший охранник пристально смотрел на меня, замершего у стены. Я не дрожал, ясно глядя на него, понимая, что это мой последний шанс. Было непонятно, с чего начнётся обучение защите, но я определённо понимал, что с боли.       — Легко не будет, — неожиданно произнёс Сэм, подойдя ко мне. — Я хочу, чтобы ты понимал, что мы собрались здесь научить тебя хоть чему-то полезному, а не раздвигать ноги время от времени. Я поджал губы, борясь с желанием высказаться на этот счёт, но мужчина подошёл ближе, буквально впритык, строго глядя в глаза.       — Ты всё потерял, Пак, — сказал он, — наверх ты уже не взберешься точно. Мне плевать, что ты чувствуешь, потому что мы тут для дела: я — чтоб грохнуть тебя по приказу, а ты — чтоб хоть что-то изменить.

***

Ни один даже малейший успех не делал меня счастливым. Этого не было достаточно. Сэм ни на секунду не давал расслабиться, бесконечно долго разъясняя приёмы, помогая правильно поставить ногу или делая выпады буквально со мной. Я чувствовал себя глиной, мужчина явно не был бережным скульптором, всякий раз ударяя за неудачу, но он видел улучшения. Он был более, чем я, заинтересован во всей этой задумке. По моим меркам, я уже давно должен был быть мёртв (Бён всё ещё не отменил приказ). Сэм не позволял мне думать о чем-то другом, кроме как о тренировках. Я буквально боролся за свою жизнь, зная, что любое неверное движение — это новый приём от охранника, которому я всё ещё не мог противостоять. Не было ни дня, чтобы я почувствовал себя спокойным. Напряжение, сквозящее в теле, передавалось и в голову. Движения получались скованными и недостаточно резкими. За то Сэм бил резко и точно, напрочь отрывая желание двигаться. В такие моменты он стрелял в стену, и мой рассудок как будто подчищался, оставаясь девственно чистым на несколько суток. Я не знал, что происходило наверху, засыпая и просыпаясь под нечеловеческие крики из коридора.       — Вслушивайся, — посоветовал Сэм, провожая меня до камеры. — А ещё лучше представляй, что с ними делают, когда они так орут. Вокруг было насилие. Я подолгу не мог заснуть, вслушиваясь в чужие крики. Перед глазами была пелена, в которой еле заметно проглядывались сцены насилия. Я, испытавший на себе лишь малую долю боли, выпавшую на мою судьбу, не знал иной боли, кроме как насилия в чистом виде. Мне виделось, как человеку скручивали руки и сдёргивали штаны, а на самом деле с него снимали кожу. От этой мысли не было тошноты. Не было и ужаса в глазах — слёзы затмевали взгляд пеленой, поэтому я так свободно вдыхал запах мяса и смотрел невидящим взглядом на уродство. Сэм часто водил меня в пыточные. Я не знаю, чего он хотел добиться, но эмоции будто отключались. Я чувствовал только злость, которая во время тренировок превращалась в бессилие. Закрываясь в себе всё больше и больше, я изо всех сил старался показать Сэму, что достоин чего-то больше, чем обычная борьба и попытки угадать, как наказывают того или иного человека. Но мужчина будто не замечал моих потуг, продолжая оттачивать на мне свои навыки. Окружающие нас охранники не обращали на нас внимания до того момента, как мне удалось задеть Сэма. Я впервые смог ударить его спустя несколько месяцев, и это действительно мне показалось успехом. Единственный раз порадовавшись, я был жестоко наказан. Больше я не радовался, мужчина выбил из меня все эмоции, вынуждая забыть все эти человеческие чувства. Приказ сверху изменился совершенно неожиданно, но горечь от услышанного никак не смогла перебить мою жажду к чему-то лучшему. Я навечно был приговорен к пребываю в подвале, но в глубине души надеялся, что что-то изменится и Бён оттает. Эта фраза никак не укладывалась в моей голове. Я без конца поднимался раньше Сэма, подолгу отжимаясь и разминаясь, пытался не разочаровать хотя бы охранника. Быть одному было намного легче, и равнодушие к насилию, постепенно повышающееся по мере моего пребывая в пыточных, взращивало во мне потенциального ублюдка. Был ли я им с самого начала? Не знаю. Но желание причинять такую же боль, как причиняли мне, возрастало с каждым днём. Сэм понял это не сразу. Постепенно стал приглядываться, пытаясь понять, откуда в руках появилось столько силы, а во взгляде желания уничтожать. Я лишь пытался выгрызть для себя что-то лучшее, но раз за разом спотыкался о собственные желания. Это был первый и единственный раз, когда я действительно разорвался на куски, понимая, что всё, что было до этого, пустышка.       — Ты убивал до этого, да? — вопросил Сэм. Киваю, переводя взгляд согласно чужому жесту. — Вот тебе человек. Нужно красиво убить, ну и чтоб помучился немного.       — Пытки? — вопросил я, чувствуя, как заныло где-то в груди. — Хочешь, чтобы я применил к нему силу?       — «Применил»? — усмехнулся Сэм, отходя к двери. — Типа того. Грохни его, Пак, сделай хоть что-то полезное для Бёна. Может, он сжалится над тобой?.. Подвешен был он, а не я, но казалось, будто всё было иначе. В голове что-то перемкнулось, когда взгляд мужчины немного повеселел. Я стоял на месте, думая, как взять себя в руки, когда впервые услышал его хриплое: «Ты не сделаешь этого». Я кивнул. Я кивнул собственным чувствам, постепенно укладывающимся внутри. Стоя на месте, я просматривал воспоминания о своём первом убийстве, чувствуя, как малая доля уверенности поднимается изнутри. Я не был готов пытать, но я вполне был способен убивать. На столе неподалёку имелся нож, пистолет с запасным магазином и веревка. Я подошел ближе, внимательно оглядывая имеющиеся предметы, понимая, что мне предоставили стандартный набор для пыток. В голове промелькнули образы того, что я видел в других камерах.       — Ты же слабак, — выдохнули слева. — У тебя не получится, парень. Не получится!       — Я тоже так думаю, — киваю, подходя к нему. — Я убил всего один раз, и то, потому что не было выбора… Мне делали больно, и я вынужден был себя защитить. По крайней мере меня так заверили. Я не перебивал чужое шипение, внимательно всматриваясь в чужое лицо. Сэм не сказал, до которого часа я должен успеть что-то разузнать, но время шло, а я даже не прикоснулся к нему. Я запинался каждый раз, когда мне нужно было делать ему больно. Я должен был сделать всё «красиво», без лишних действий и по возможности быстро, но задание…       — Насколько сильно ты хочешь умереть? — вопросил я, стараясь успокоить свои дрожащие руки. — Хочешь, я что-нибудь вырежу тебе на спине? Как ты хочешь, чтобы я тебя убил?       — Да пошёл ты нахер! Первый раз всегда даётся сложно. Чтобы ты не делал, чем бы не занимался — всё равно будет тяжело, даже если ты заочно готовился к этому. Не скажу, что что-то чувствовал, пока резал и вырезал, но где-то в груди ухало каждый раз, стоило крику вырваться из чужой глотки.       — Ты можешь так не орать? Меня это бесило. Я понимал, что начинаю сбиваться, стоит мне услышать чужой крик. Нужно было что-то другое, что-то, чем я мог бы заткнуть его. Подвешенный за руки, он стонал от боли в плечах, наверняка уже затёкших донельзя. Я всё продолжал думать о том, как убивал того главу, как таранил его спину ножом, чувствуя невероятную злость и обиду за то, как со мной поступили. Сейчас меня никто не обижал, никто не насиловал, но это делал я, с силой проводя вдоль позвоночника порез. Мужчина с силой дёрнулся на цепях, и его плечо хрустнуло, уродливо выворачиваясь на моих глазах. Меня практически вырвало. Я присел сзади него, слыша, как он разрывается от боли, и зажмурился. Ладонь с такой силой зажимала рот, что заболела челюсть. Он продолжал хрипеть, а меня всё ещё мутило. Мне нужен был свежий воздух, голова кружилась от чужого крика и боли, впитавшейся в мою одежду. Я не был Сэмом, наслаждающимся пытками, и ни разу не испытал удовлетворения за то время, что провёл рядом с куском мяса. Я открыл глаза. Взгляд уткнулся в пол, залитый красным, и моё сердце чуть не разорвалось от этого оглушающего бам, бам, бам. Лужа крови становилась всё больше. Ему нужно было умереть, — понял я, поднимаясь с колен, — нужно убить его — он заслужил покой. Мне было плевать, как сильно человек провинился перед Бёном, по какой причине он здесь оказался и чем вообще занимался. Это бы никак не смогло изменить моё мнение о том, что я не бог, чтобы лишать кого-то жизни.       — Ну что, — тихо спросил я, став перед ним, — всё?.. Мужчина приоткрыл мутные глаза, обессилено прикладывая голову к натянутой руке. Он смотрел на меня настолько пустым взглядом, что меня пробрало на слёзы. Горло сдавило с такой силой, что я зажмурился, глядя на человека невидящим взглядом.       — Д…вай, — выдохнул он, — только д…раки сомневаются перед атакой. Нож туго вошёл в чужое сердце. Я еле протиснул его между выступающими рёбрами, боясь, как бы убить его точно, чтобы наверняка. Он даже не захрипел, просто широко раскрыл глаза и кончился, продолжая смотреть куда-то сквозь меня. Я ещё долго находился рядом с ним. Возможно, Сэм специально не открыл дверь, чтобы я сошёл с ума. Может, всё это и было запланировано. Я сидел на полу напротив висящего тела, прислонившись спиной к стене, откинув голову к холодному бетону. Сколько слёз я выплакал, уткнувшись взглядом в замерший нож?.. Сколько зажмуривался, промаргивался, пытался очнуться от ужасного сна — всё попусту. Я сделал это ни за что, просто так, потому что так сказали сделать. Сэм открыл дверь, но не сдвигался с места. Я продолжал спокойно смотреть на асимметрично вывернутое плечо, пытаясь представить, как вправляю его обратно. Мужчина сделал шаг вперед, затем медленно снова и снова, наконец, застывая у одной из дальних стен в поле моего зрения. Боялся ли он, что я подорвусь с места и с рёвом брошусь на него? Боялся ли он, что я зарыдаю и кинусь к нему за помощью? Я так тогда и не понял, почему он не подошёл ко мне и ни слова не сказал, медленно подняв руку, указывая в сторону двери. Я не посмотрел на него — спокойно поднялся с места, вышел в коридор и, заметив, что моя камера открыта, прошел внутрь. Глаза я не закрыл — не видел смысла. Мерещилось всякое дерьмо, и мне пришлось отвернуться к стене, набрасывая на голову тонкое одеяло. Я открыл лицо, чтобы было легче дышать, и замер взглядом в темноте, прислушиваясь к каждому шороху вокруг. Было ли там что-то на самом деле? Не знаю. Я ощущал чужое дыхание, видел страшные образы, и до самого утра зажимал рукой рот, боясь показаться слабым. Плевать, сколько Сэм будет заниматься со мной — этого не изменить. Слабость — не преимущество, но моя психологическая конституция была слишком хрупкой. Я должен был быть сильным. Если Сэм хочет видеть меня сильным — я буду сильным. Хотя бы для него. Хотя бы для себя.