Слепые души

Да, дело, как вы догадываетесь, было в чае. Вместе с безобидным напитком в мой организм попала большая доза противоаллергического препарата супрастина, который, как известно, вызывает сонливость. Его мне подсыпали, чтобы успокоить и усыпить меня, Мадина с Альбиной. Проснувшись не у себя дома, а в спальне Альбины, раздетая до белья и укрытая одеялом, я чувствую себя слабой и больной. Отчего мне так плохо? Я вроде бы ничего не пила вчера, кроме чая... Ах, хитрый чай! Голова тяжёлая, глаза слипаются – ох, не вставать бы вообще... Первой ко мне заходит Мадина. У неё виноватый вид, и под моим взглядом правда сама слетает у неё с языка: – Простите меня, пожалуйста... Я вам вчера супрастин дала, он хорошо успокаивает. Вот вы и поспали. – Это была твоя идея? – сурово спрашиваю я. – Ну... – мнётся Мадина. – Альбина Несторовна сказала, что вас надо как-то успокоить... Что вам надо поспать. Ну, я и предложила дать вам супрастинчика, от него очень хорошо спится. Ничего страшного, это же не клофелин. – И как я теперь смогу тебе доверять? – спрашиваю я. – Вчера ты напоила меня чаем с супрастином, а что ты подсыплешь мне в следующий раз? Цианистый калий? Мадина чуть не плачет. Гладя мою руку, она покаянно бормочет: – Ну что вы такое говорите... Какой калий, вы что! Мы же с Альбиной Несторовной хотели как лучше! Вы были вчера сама на себя не похожи, просто ужас! Такое говорили! Я смутно вспоминаю, и мне делается не по себе. – И что я говорила? Мадина, тараща свои чёрные азиатские глаза, вполголоса заговорщически сообщает: – Ну... Что доктор Андрей Фёдорович – шайтан! Передо мной снова встаёт картинка: горы, я в белом балахоне, с копьём и щитом из солнечного света, а на соседней горе – чудовище с хвостом дракона. После сеансов массажа у меня тоже были видения: снег, меч в моей руке и существо с длинным языком, похожее на глыбу засохшей грязи. Между ним и вчерашним чудовищем просматривается явное сходство. Это – одна и та же тварь? А может, мне всё это померещилось на нервной почве? Неужели эта история с Никой так на меня подействовала? Как бы то ни было, утро первого января я встречаю в постели, с головой, отягощённой супрастином и невесёлыми мыслями. Скользя зрячими пальцами по стенам и косякам, подходит Альбина. Покрывая мои губы бессчётными поцелуями, просит прощения: – Утёночек... Ну, извини. Ты меня жутко напугала, и я решила, что тебе лучше всего будет поспать. Как ты себя чувствуешь? Что я могу сказать? – С Новым годом тебя, Аля. Спасибо за оригинальную праздничную ночь. Чувствую я себя неважно: видимо, с супрастином они слегка переборщили. Вставать не хочется, и я валяюсь в постели до половины двенадцатого. В моей мутной голове тяжело ползут мысли о Нике, о Якушеве, о моих странных видениях. Первое, со снегом и мечом, почему-то страшнее: от него моё сердце покрывается инеем смертельной тоски. Что-то жуткое случилось там, на этой белой горной вершине. А ещё в моих ушах слышится эхо властного голоса, защитившего меня, и я гадаю: кто это мог быть? Я не видела ни лица, ни фигуры, был лишь голос и ощущение света. Кто бы это ни был, он показался мне очень могущественным и добрым, ярким, как солнце. Приезжает Диана Несторовна и наводит в доме свои порядки. Мадина выполняет её распоряжения, как вымуштрованный солдат, и под её руководством накрывает такой стол, что не сесть за него просто грех. Я лежу, свернувшись клубочком под одеялом, но Диана Несторовна энергично тормошит меня: – Ну, ну, не залёживайся, не хандри! Вставай, золотко, пойдём. По случаю Нового года надо выпить хоть бокал шампанского. Она могла бы поднять и мёртвого, и мне не остаётся ничего, как только встать, одеться и сесть за этот роскошный стол. Угощения просто великолепны, но мне кусок не лезет в горло – не помогает даже приказной тон Дианы Несторовны. – У меня что-то нет аппетита, извините, – бормочу я. – Ну, куда это годно! – досадует Диана Несторовна. – И лицо прямо как на похоронах. – Я же сказала тебе, она болеет, – говорит Альбина. – Ничего, мы её вмиг вылечим. Лекарство, которое она ставит передо мной, – сто пятьдесят грамм водки в пузатом коньячном бокале. Я сомневаюсь, что это мне поможет, но Диана Несторовна безапелляционным тоном приказывает: – Ну-ка, одним духом! Водка – после супрастина, практически на голодный желудок и в такой приличной для непьющей девушки дозе – наносит по моей нервной системе мощный удар. Диана Несторовна пьёт сто грамм, закусывает лимоном и говорит хрипло: – Ух, хорошо прошла! Мне кажется, что даже слишком хорошо. Мне хочется ещё, и я выпиваю... не помню, сколько. Просыпается аппетит, и я, поклевав салата, изъявляю желание потанцевать. Звучит музыка, я топчусь около Дианы Несторовны, повиснув на её плечах, а она посмеивается: – Что-то развезло тебя, голубушка. Меня и вправду развезло: ноги заплетаются, и сложное танцевальное па заканчивается падением. – Так, всё, хватит, – говорит Альбина решительно. – Ей пора отдыхать. Я снова оказываюсь в постели. Я не знаю точно, сколько сейчас времени: наверно, часа два или три. В горизонтальном положении у меня кружится голова, и меня начинает тошнить; смутно помню тазик, подставленный Мадиной, какие-то бело-розовые капсулы; на мой немой вопрос я получаю ответ: – Это от отравления. Мне уже всё равно, и я глотаю капсулы. Мне плохо, меня выворачивает наизнанку, по сравнению с этой дурнотой всё остальное ерунда, и я равнодушно слушаю, как Альбина и Диана Несторовна разговаривают на повышенных тонах. Слов почти не могу разобрать, но кажется, речь идёт обо мне. – Ей и так со вчерашнего дня... А ты... зачем было? Что отвечает Диана Несторовна, совсем непонятно, но её голос звучит отрывисто и с металлическим звоном. Кажется, она уезжает; становится жутко, у меня в голове пищат и надрываются на разные голоса какие-то будильники. А потом надо мной склоняется новое лицо: – Что такое с девочкой? Кто её до такого довёл? Я никак не могу понять, кто это. Голос женский, но туалетная вода мужская, горьковато-свежая. Кто-то гладит меня по волосам: – Настенька, открой глазки! Порадуй нас своим лучезарным взглядом! В спальне ещё несколько человек, я обвожу их всех глазами, но не могу узнать лиц. Весёлый голос, пахнущий мужской туалетной водой, смеётся: – О, да ты совсем никакая. Весело встретили Новый год без нас? Мне кажется, что все они смеются надо мной, над моим состоянием, и мне хочется от них спрятаться, но спрятаться некуда. Я натягиваю одеяло на голову и плачу. Раздаётся спасительный голос Альбины: – Оставьте её в покое! Я рыдаю: – Аля, мне плохо... Мне очень плохо... Зачем они издеваются надо мной? Пусть они уйдут... – Господи, Настенька, да с чего ты взяла, что над тобой издеваются? – говорит горьковато-свежий голос совсем не насмешливо, а даже вроде бы сочувственно. – Аля сказала вчера, что ты заболела, и мы пришли узнать, как твоё самочувствие. Если ты плохо себя чувствуешь, мы не будем тебе докучать. Поправляйся скорее. – Может, пивка для поправки здоровья? – язвит кто-то. – Заткнитесь там, – отвечает женский голос с запахом мужской элегантности. И добавил, обращаясь ко мне: – Мы пойдём, Настенька. Отдыхай, не будем мешать. Избавлю вас от подробностей процесса моего протрезвления, скажу только, что оно идёт тяжело и медленно. Мадина скармливает мне целую пачку дорогих капсул, предназначение которых заключается в выведении из организма вызывающих отравление продуктов распада алкоголя. К вечеру мне становится лучше. Я остаюсь у Альбины и на вторую ночь. Если предыдущую я проспала одна, то сегодня ко мне под одеяло проскальзывает рука Альбины, а её голос нежно спрашивает: – Утёнок, можно к тебе? – Зачем ты спрашиваешь разрешения, Аля? – вздыхаю я. – Это твой дом и твоя постель. – А девушка, которая лежит в постели, – моя? – спрашивает Альбина, лаская меня под одеялом рукой. – Конечно, твоя, – улыбаюсь я, возбуждаясь от её прикосновений. – Ну, если так, то, может быть, она не откажется прижаться ко мне сегодня ночью? Она забирается под одеяло и обнимает меня. Наши ноги переплетаются. – Ну вот, я прижимаюсь к тебе, – говорю я. – Отлично, – улыбается Альбина. – Но как насчёт того чтобы сделать это без трусиков? Трусики падают на ковёр рядом с кроватью. Нетрудно догадаться, что на сон этой ночью времени у нас остаётся меньше обычного. Утро второго января встречает меня чашкой ароматного свежесваренного кофе. Сегодня никаких гостей, только мы с Альбиной и солнечный зимний день – точь-в-точь такой, какой увековечил в своём стихотворении Пушкин. У Мадины выходной, и завтрак готовлю я, а Альбина сидит у стола и с улыбкой слушает звуки моей кухонной возни. Когда я ставлю перед ней тарелку с аппетитными дымящимися оладьями, она привлекает меня к себе на колени и приникает к моей шее губами – жарко и щекотно. – Господи, как я тебя люблю, малыш, – шепчет она. – Никому тебя не отдам. Ты моя. – Целиком и полностью, – заверяю я. Идиллия длится до обеда: приезжает Диана Несторовна. Заглянув мне в глаза, удовлетворённо кивает: – Ну вот, совсем другой вид. Я сразу говорю: – Сегодня я объявляю сухой закон. Она смеётся: – Ну, бокал шампанского-то можно! – Вчера, как я смутно помню, тоже начиналось с шампанского, – отвечаю я. – Нет, с меня хватит. Диана Несторовна обнимает меня за плечи и говорит серьёзно: – Ну и правильно. Ничего хорошего в этом нет. Я угощаю её приготовленным мной обедом; мы сидим за столом втроём, разговариваем и смеёмся, и ни о чём плохом думать не хочется. На какое-то время груз жуткого и опасного знания, открывшегося мне позавчера, становится легче, в присутствии Дианы Несторовны я чувствую себя в безопасности, а пожатие руки Альбины под столом наполнено нежностью. – Хорошо мы сидим, это верно, – говорит наконец Диана Несторовна. – Однако, я вот зачем приехала... Пора на работу, Алечка. Отдохнула – и хватит. – А без меня ты никак не справишься? – спрашивает Альбина. – Справиться-то, может, и справлюсь, – усмехается Диана Несторовна. – Только и тебе нужно на работе хоть изредка появляться, дорогуша. Я понимаю, гораздо приятнее проводить время с Настенькой, но и о деле тоже думать надо. – Да я не спорю, Диана, – отвечает Альбина, опираясь о край стола и поднимаясь на ноги. – Ты, конечно, права. Ну что ж, я вызываю Рюрика. – Не надо, – говорит Диана Несторовна. – Пусть отдохнёт парень, Новый год всё-таки. Я сама тебя отвезу. Снова грусть и тревога наваливаются на меня всей своей тяжестью. И растерянность, и страх. Щемящая тоска и одиночество. Я убираю со стола и мою посуду, Альбина идёт одеваться, а Диана Несторовна помогает ей. Когда я заглядываю в спальню, Альбина уже одета в элегантный серый костюм с белой строгой блузой, а Диана Несторовна повязывает ей галстук. Окинув всю её фигуру критическим взглядом, она говорит: – По-моему, эти очки к этому костюму не очень подходят. Давай-ка наденем сегодня другие. У Альбины тёмных очков десятка полтора, и из них Диана Несторовна выбирает те, которые, по её мнению, подходят к этому костюму. В завершение она брызгает Альбину духами, приглаживает её короткие волосы щёткой и подаёт ей пальто, шарф и перчатки. В углу стоит сделанная на заказ тонкая лакированная трость с позолоченной ручкой – дорогой и элегантный вариант трости для слепых, но Альбина редко ею пользуется. Не берёт она её и сегодня, потому что заботливая рука сестры надёжнее любой трости. – Мы подвезём тебя домой, – говорит мне Диана Несторовна. – Настёнок, а может, ты останешься и дождёшься меня? – предлагает Альбина. – Пожалуй, мне нужно всё-таки заглянуть домой, – говорю я. – Надо проверить, как там папа. Мне как-то совестно оттого, что я оставила его одного в Новый год.