Остров сломанных игрушек

– Тихая глубокая ночь. Стояла полная луна, освещая силуэты неистовым светом, верные звезды горели при ней. Тьма – это туман, позволяющий человеку скрыться во мраке совершенных преступлений и принятых решений. Мгла – это занавес, закрывающий от человека его мысли и страдания. Я скрывался в ночи, находил в ней утешение, это позволяло удерживать маску. Но в тот день успокоение обернулось ненавистью.       Наступил вечер, солнце еще не скрылось за горизонтом, но в лес едва проникали теплые лучи и от этого он казался мертвым. Силуэты Пожирателей слились с тенями деревьев, образуя замкнутый круг. Стояла глубокая тишина, казалось, что вымерли птицы и даже деревья не смели шелохнуться на ветру. Слышна лишь мягкая поступь босых ног и шелест мантии Лорда Волан де морта. Перед моим взором была сырая земля, в нос ударял запах плесени и собственной крови, а в ушах стоял гул… Руки затекли и немилосердно ныли, тяжелые металлические кольца цепи натерли кожу запястий, ноги отказывались держать бренное тело и я повис, прекращая свое сопротивление. – О чем вы думали тогда?       Просторная комната с большими окнами, протянувшимися от потолка до пола, сквозь которые проникали мягкие лучи летнего солнца, посредине стоял белый пластмассовый стол, два стула возле него, небольшой диванчик и больше ничего. Мужчина тридцати с небольшим сидел на одном из стульев и, положив руки на стол, смотрел в окно, за которым цвели яблони, и слушал собеседника, лежащего на диване. Его серые глаза уставились невидимым взором в потолок, дыхание было учащенно, а пальцы нервно барабанили по подлокотнику. – Мистер Малфой? – молчание длилось слишком долго, и врач обернулся, внимательно глядя на лежащего пациента. – Мой разум был задурманен, я ни о чем не думал и ничего не знал. Пытки продолжались несколько часов, и я впервые в жизни потерял контроль. Я ни о чем не просил и ничего не боялся, продолжая думать лишь о ней. Меня пугала неизвестность и это заставляло невольно дрожать. Гермиона стояла на коленях напротив меня, но маячащая фигура Лорда мешала разглядеть ее. – Кто-нибудь пытался помочь вам? Другие Пожиратели? Друзья? – задал вопрос целитель Слоан и что-то пометил в журнале. – Друзья, – горько усмехнулся волшебник, – Нет, глядя на них в тот вечер, я вдруг осознал, что в корне мы никогда не были близки. Никто из нас. Волан де морт все время повторял, что мы одна семья, прививал нам верность и любовь друг к другу, но оказался усвоен лишь урок бегства из страха. Животный ужас я видел в их глазах, в тот вечер, и не было там ни любви, ни уважения, ни жалости. – Почему цепи? Он мог просто обездвижить вас или применить невидимые путы. – Полагаю, таким образом он показал уровень моего падения. Предатель крови, попавший в магловскую ловушку – это умно и изощренно, – фыркнул волшебник. – Что происходило дальше? – целитель не отводил глаз с измученного лица Малфоя. – Дальше? – переспросил Люциус и вздохнул, закрыв глаза, – Он предложил мне сделку. За убийство Гермионы, предлагал мне полное прощение и восстановление меня в должности его правой руки. Но впервые это показалось мне таким не значимым и несущественным, и я ответил отрицательно. В тот вечер, каждый из присутствующих, увидел собственными глазами, насколько жестоким может быть Темный Лорд в гневе. Бездушный взор был не читаем, но мускул над верхней губой задергался, и его змеиное лицо исказилось, становясь еще безобразнее. Он долго молчал, обдумывая мои слова, но, от принято решения, земля ушла у меня из под ног, а из легких, словно выжали весь воздух. Лорд отдал Гермиону на растерзание Беллатрисе. Эта сумасшедшая пытала ее, посылая самые изощренные заклинания, истязая тело жертвы до тех пор, пока плоть не обнажила кости, уродовала лицо и заставляла молить о пощаде. А я стоял на коленях в паре метров и не мог отвести от моей девочки глаз, не мог оглохнуть, не мог помочь, я не мог ничего и это мучает меня. – Малфой замолчал и повернул голову в сторону окна. Деревья стояли зеленые, на них висели неспелые ранние яблоки, качающиеся на ветвях. – Вы боялись той ночью? – осторожно, но уверенно спросил Слоан. – Да. Мне было страшно смотреть Гермионе в глаза. Невыносимо видеть в них мольбу или зов о помощи. Но опасения были напрасны. Когда наши взоры столкнулись, ее карие глаза светились решением. Несмотря на мои протесты, сквозь боль и слезы она кричала, что я согласен на сделку. Тогда, мотнув головой, я пополз к Темному Лорду. Схватившись за полы мантии, сжимая их в руках, стал молить его о пощаде. Я сказал ему, что сделаю, что угодно в обмен на ее свободу, я предложил ему свою жизнь в обмен за нее. Но Волан де морт отпихнул меня ногой и громко рассмеялся, сказав: « – Посмотрите, Пожиратель смерти молит меня стоя на коленях о помиловании грязнокровки».        Он вскинул палочку и бросил в меня круциатусом, его ярость была так сильна, что в какой-то момент не выдержав, я попросту отключился. – Расскажите мне о ней. Я хочу услышать историю о девушке Всезнайке,– мягко попросил целитель, откидываясь на стуле и закидывая ногу на ногу. – Я не помнил о ней ничего до того дня, пока Ступьяр не привел ее вместе с дружками в Малфой Мэнор. В то время шла война, мы охотились за Гарри Поттером. Но Гермиона была умна и наложила на него жалящее проклятье, так что его лицо раздуло и мы не могли понять он ли это на самом деле. Лорда не было, попытки вызвать его не увенчались успехом. Золотое Трио провело у нас несколько недель, и Пожиратели пытали их по очереди, каждого в течение нескольких часов на глазах у других, но когда это не возымело должного успеха, мы разделились. Белле достался Поттер, Макнейру Уизли, а мне Грейнджер. Я мучил ее целыми днями, приковывал наручниками и цепями, сдирал кожу с ребер, слушал треск ломавшихся костей, ее крики и стоны, выворачивал тело наизнанку, не оставляя внутри ничего, кроме пустоты и невыносимой боли. Однажды ночью я довел ее почти до смертельного состояния. Девушка едва дышала, пульс был слабым, и я провел ночь рядом с ней в темном сыром подвале. Хрупкое тело дрожало, она стонала, из горла вырывались хрипы. Я подтянул ее к себе и крепко прижал, окутывая своим теплом. Гермиона успокоилась, хотя под закрытыми веками продолжала лихорадочно двигать глазами.        Не боясь ни неудобства, ни осуждения, я почувствовал необъяснимое желание прикасаться к ней, быть рядом. Закрыв глаза, стал глубоко дышать, пытаясь договориться с логикой. Ведь именно благодаря ей, я до сих пор оставался в живых. Я гордился своей расчетливостью и хладнокровием и не тратил впустую время на вопросы о морали. Но, тем не менее, продолжал спорить с логикой. Я пытался найти причину, остановившую жестокого мужчину внутри меня, но не мог. Правда заключалась в том, что я не был прекрасным принцем и не хотел им стать. До встречи с ней. Я хотел жить для охоты и убийств – эти две вещи были единственными, что в течение многих лет, имело для меня значение. Даже в те моменты тьмы, когда мои стремления притуплялись, я никогда не думал о том, чтобы стать кем-то другим, кроме того, кем являлся. Однако за две недели проведенной с Гермионой в темном подвале, мне показалось, что все стало рассеиваться. Я вдруг ясно увидел, что мог стать кем-то, отличным от человека, которым был сейчас. Мне никогда не приходилось думать о таких вещах, или гадать о пройденных или не пройденных дорогах. Я проживал свою жизнь в настоящем, без иллюзий или тревог о будущем. Но тогда, я стал фантазировать. Прижимая ее хрупкое тело ближе, стараясь не задеть поврежденные ребра или вывихнутое плечо, и уткнувшись носом в ее длинные волосы, вдыхал ее запах. Я знаю, это было наивно, глупо и опасно. Человек не мог так кардинально измениться за столь короткий период времени. Нет, я и не изменился, но стал чувствовать себя иначе, и с этим не могла поспорить даже моя логика. – И что же вас связало? – Секс - ответил Малфой оглушительно рассмеявшись, – Это было избиение с изнасилованием. Гермиона кричала и вырывалась из последних сил, но я отвесил ей пощечину и прижал к стене, навалившись всем телом. Смял ее губы в требовательном поцелуе, руки потянулись к груди Гермионы и сжали ее нежную плоть. Прикосновения были жаждущими и грубыми. Она пыталась вырваться из моих рук, но чем больше сопротивлялась, тем сильнее распаляла огонь внутри меня. Неутоленное животное желание помутило мой рассудок, я желал большего, я хотел все. Подушечки пальцев терлись о ее соски, ненасытные губы пробовали вкус кожи на шее. Дрожащими от нетерпения руками, я добрался до ее талии и стянул потрепанные грязные джинсы. Вернувшись ко рту, начал покусывать ее язык и губы. Я прижимался теснее, углубляя поцелуй и переплетаясь с ней языками. Подхватив за ягодицы, обвил ее ногами свои бедра. Расстегнув ширинку и спустив брюки, я коснулся членом ее живота, и, не устояв, толкнулся в мягкое и влажное лоно. Гермиона вскрикнула, прерывая поцелуй, и обернула руки вокруг своего туловища, и немного согнулась, стараясь справиться с болью. Но я обезумел от нахлынувших чувств. Я входил в нее резкими толчками, схватил за зад и насаживал на свой член, помогая себе трахать ее глубже. А она кричала от боли, упиралась кулачками мне в грудь, слезы текли по щекам, а тело сотрясалось от душивших рыданий. Я знал, что она будет ненавидеть меня. Вечно. Я думал, она захочет отомстить. Я стал фантазировать о том, чтобы стать нормальным, чтобы быть тем мужчиной, который сможет дать все, что ей нужно. Тем мужчиной, которого она смогла бы... – Люциус резко замолчал и сглотнул ком, образовавшийся в горле. – Вы считаете, Гермиона способна была полюбить вас?- изумленно спросил мужчина. – Я это знаю. Можете переубеждать меня доктор, говорить, что это был Стокгольмский синдром, привязанность, безысходность и прочая чепуха, я знаю правду. – Как вы можете доказать это? – проведя рукой по лицу, выдохнул Слоан. – В тот вечер, в ее взгляде исчез огонь затравленного зверя. Гермиона поднялась на ноги с холодного пола, намереваясь двинуться мне навстречу, но неловко поставила ногу и споткнулась. Я схватил ее за руку и протянул вторую для поддержки. Но я совсем не ожидал, что вместо этого она коснется рукой моего паха. Сжав зубы, я глубоко вдохнул и выдохнул, советуя ей остановиться. Гермиона подошла совсем близко ко мне и, глядя снизу вверх, сказала: « – Я не хочу останавливаться. Я не хочу ни о чем думать. Я хочу остаться здесь и притвориться, что когда все закончится, нас ничего не ждет».        В тот вечер она сама предложила мне себя. Я занимался с ней любовью долго и нежно. Устроившись между ее ног, я вошел в нее глубоко, накрывая губы своими. Я остановился, давая ей время привыкнуть к ощущению моего члена внутри нее. Спустя секунды, ее тело расслабилось. Я двигался медленно, толчки повторяли ритм моего языка во рту. Она двигалась вместе со мной, раскрываясь все больше. Я ловил ее стоны губами. Толчки становились более резкими, пришлось прервать поцелуй, воздуха не хватало. Возле моего уха чувствовалось ее напряженное дыхание, сильное, быстрое. Темп стал неистовым, и Гермиона закричала от накрывшего оргазма. – Вы понимали, что однажды все закончится? – целитель встал и подошел к окну, повернувшись к Люциусу спиной. – Закончится? – нахмурившись, спросил волшебник и недовольно посмотрел на Слоана, – С чего вдруг? – Рано или поздно, что-то разлучило бы вас, или мисс Грейнджер покинула добровольно, – ответил мужчина, разворачиваясь к пациенту и складывая руки на груди. – Ушла? Черт с два, она бы ушла! Ее у меня забрали. Забрали! Она не уходила и никогда не захотела бы! – кричал Малфой, принимая сидячее положение. – Почему вы исключаете саму возможность ее побега? Вдруг ее любовь к вам всего лишь маска? – настаивал целитель, напрягшись. – Нет, я точно знаю. Я всю жизнь занимался тем, что манипулировал людьми, преследуя одну лишь цель – добиться своего. Были моменты, когда она молчала, но я заставлял ее говорить. Но добивался этого как мужчина над непокорной женщиной. Ласкал губами раковину ее уха, покусывал и посасывал ее соски, скользил пальцами по ее клитору, горячее дыхание опаляло ее кожу; «Ты собираешься отвечать? Или мне снова тебя заставить?». Когда она впервые прошептала, что любит меня, я посмеялся над ней и сказал: « – Ты думаешь, что любишь меня. Потому что я сломал тебя до основания и создал заново, чтобы ты в это верила. Однажды, оставив все позади, ты поймешь.» – Ты поймешь, – глухо повторил Люциус и его голос оборвался. В глазах появились слезы и мир стал мутным. Он силился избавиться от них, но оказался беспомощен перед волной эмоций и воспоминаний, накрывших его. – Мистер Малфой, как вы себя чувствуете?- забеспокоился Слоан и подошел ближе, садясь на край дивана. – Вскрытым на живую. Как - будто кто-то разрезает меня скальпелем и отделяет плоть от костей, ожидая пока вытечет вся кровь и останется только боль. Тик-так, тик-так, мне не нужно фабриковать свою боль - я и есть боль, – отрешенно закончил он, словно подводя итог для самого себя. – Смерть – это последнее ваше воспоминание. Расскажите мне, как она умерла.        На несколько долгих минут в комнате воцарилась тишина, казалось, что даже дыхание мужчин прекратилось, не доносился шум с улицы, а в коридорах больницы резко замерли люди, на мгновение остановилось время, и весь мир погрузился в тишину. – Воландеморт убивал ее медленно, – хрипло начал Люциус, с усилием выдавливая из себя слова, – Он воткнул кинжал в ее грудь. Сначала лишь кончик, затем лезвие вошло по середину, а затем и по рукоять. Я стоял напротив и смотрел на Гермиону. Я пытался вырваться, сопротивляясь изо всех сил, но чем сильнее тянул цепи, тем уже становились кольца на запястьях. А Гермиона… Мерлин, моя храбрая девочка кричала сквозь стиснутые зубы, пока этот ублюдок медленно поворачивал нож в груди и улыбался. Я смотрел, как ее тело медленно оседает на землю, рядом растекается огромная красная лужа, она хрипит, давясь собственной кровью, а глаза, закатываясь, закрываются. – Волшебник замолчал, прикрыв глаза, – Какое-то странное чувство охватило мое сердце в тот момент. Всего пару часов назад она была в моих объятиях, а теперь я держал мертвое истекающее кровью тело на своих руках. Орден пришел, Поттер, Уизли, Кингсли и другие, но это уже не имело значения, потому что они опоздали. Кто-то из них освободил меня, доставил в старый дом Блэков и силился привести в порядок. Я отказывался идти в душ. Кровь Гермионы смешалась с моей, отдавая тошнотворным запахом, но я с завидным упорством отпирался ее смывать. Не помню кому, но им все же удалось швырнуть меня в ванну с горячей водой. Но никто из них не понимал моих чувств. Я боялся, что если смою ее запах с себя, последнее напоминание о ней, то навсегда потеряю связь. Мне хотелось крушить все вокруг, хотелось убивать. Я проводил ногтями по рукам, чувствуя облегчение и боль от того, как кожа надрывалась, и из нее просачивались капельки крови. Я повторял процесс раз за разом – больше боли - больше облегчения. В воде моя кровь вновь смешалась с кровью Гермионы и я сидел онемевший и потерянный, глядя на грязную мутную воду. – О чем вы думаете теперь? – спросил Слоан, возвращаясь к столу и устало опускаясь на стул. – Боль в моей груди постоянна. Всякий раз, закрывая глаза, я мечтаю о Гермионе. В своих видениях я могу прикасаться к ней. Могу проводить руками по ее гладкой, нежной коже, ощущать под пальцами ее тепло. Я чувствую, как она прижимается носом к моей груди и глубоко вдыхает. Мы ощущаем знакомый прилив возбуждения, ее соски твердеют. Она встает на носочки и прижимается своими губами к моим. Я не раскрываю рта. Хочу, чтобы она попросила. Мне нравится, когда она просит. Она мягко хнычет и трется своим носом о мой нос. Я чувствую ее улыбку у своих губ. Раскрывая рот, позволяю ее языку проникнуть внутрь. Начинаю стонать, пока мы целуемся, медленно вдыхая и выдыхая. Но не прекращаю ее целовать, продолжая красть ее дыхание, возвращая воздух лишь после насыщения его своими флюидами. Каждый сделанный ею вдох, должен идти из моих легких. Я вижу сны о ней и теряю их, возвращаясь в реальность. Надеюсь, однажды, это закончится.