Источник молодости

Они сидели в кафе международного аэропорта Ганновера. За прозрачной стеклянной стеной бушевал снегопад, крупные белые хлопья кружились в воздухе, не желая падать на землю. - Странная погода, - заметил Колька Романов, с которым они возвращались на родину после почти четырехмесячного отсутствия. - Зима, - пожал плечами Сперанский, поднося к губам чашечку с эспрессо. - Германия же, тут по идее теплее должно быть, чего вдруг непогода разошлась? – пояснил свою мысль Николай. Сперанский вновь пожал плечами: обсуждать очевидные вещи он не любил. С одной стороны, Игорь любил зиму, обожал снег, особенно когда он падал крупными хлопьями, но сейчас, когда рейс на Москву задерживали уже больше, чем на час, снегопад не радовал. Дома наверняка уже вовсю шла подготовка к Новому году. Зная своего Димочку, Игорь даже не сомневался, что елка стоит наряженная и в нужных местах развешаны веточки омелы – к этому растению любимый питал какую-то патологическую страсть. Сперанский хмыкнул, вспомнив, как однажды Димка не сумел перед праздником достать эту самую омелу в натуральном виде и как гости, мягко говоря, удивлялись, видя аптечные коробочки с надписью «Омела белая» в самых неожиданных местах. Можно подумать, Игорь когда-нибудь отказывался с ним целоваться! Очень даже наоборот! - Опять о ненаглядном своем наяву грезишь, - недовольно сказал Колька, больно двинув носком ботинка по Игоревой лодыжке, заставив того поморщиться. - Соскучился, - вздохнул Сперанский. – Гребаная Германия! И работа интересная и тема зашибись какая актуальная, но уж больно долго. - Что, боишься, что твое сокровище тебе рожек наставит? – ехидно отозвался приятель. - Дурак ты, Николай, и не лечишься, - сухо сказал Игорь, отворачиваясь. - А чего ты обижаешься? – продолжал настырный Романов. – Репутация - она, знаешь ли, такая репутация. Он кем до тебя был? Забыл? А люди всё помнят. Мальчик хорошо устроился, ребеночка воспитывает, типа за домом смотрит. Только чего же ты на нем никак не женишься-то, раз он у тебя такой хороший? - Просто мы никак не придем к консенсусу, - сухо ответил Сперанский, думая, что с удовольствием двинул бы в глаз приятелю, или даже лучше в нос, так, чтобы крови побольше. - Он слишком многого от тебя хочет? Не устраивает содержание? – не сдавался Николай. – Все-таки ты ему слишком много воли дал. - Что значит «дал воли»? Он что, раб? Моя собственность без права иметь собственное мнение? – возмутился Сперанский. - Но все равно ты на нем не женился! - торжествующе заключил Колька. – Наверное, содержание слишком высокое заламывает. Игорь уже хотел ответить резко и прекратить эти гнусные инсинуации, но тут объявили посадку. На улице и в самом деле посветлело, и надо было спешить, разговор сам собой отложился на потом. Airbus A319 авиакомпании Germanwings уже ждал их на взлетной полосе. В самолете Игорь запихал сумку с подарками на верхнюю полку и сел возле иллюминатора чисто из вредности, на самом деле ему было все равно, где спать, а вот Николаша обожал сидеть у окошка и пялиться на облака. - Слушай, - локоть друга заехал ему под ребра, - ты меня извини, если что, но согласись, отношения у вас странные. - Коль, вот не был бы ты мне другом, послал бы уже давно, - повернулся к нему Сперанский. – Какое тебе дело до того, как мы живем? - Я, может, за тебя переживаю, - надулся приятель. – Мне кажется, что он тобой манипулирует и денежки сосет. Ребенка-то второго не хочет, фигуру бережет, небось. - Коленька, - Игорь едва сдерживался, - наши внутренние противоречия тебя не касаются, но я все равно скажу: я не соглашаюсь взять назад те деньги, что выплатил ему за рождение сына, а он настаивает. Второго ему рожать просто опасно. Медицина не рекомендует. Почему – это уже другой вопрос. И, Романов, если ты еще раз поднимешь эту тему, то по роже получишь однозначно! Еще что-то интересует? Приятель помотал головой и, вытащив из кармашка сидения рекламный журнал, сделал вид, что информация там для него весьма пользительна. В Москве погода была отличная, с легким морозцем и ярким солнышком на голубом небосводе. Игорь не надеялся, что его встретят, Димка, получивший права не так давно, еще не очень уверенно чувствовал себя в потоке. Поэтому он не сомневался, что придется добираться до дома или на такси, или на общественном транспорте. - Игорь! – окликнул его знакомый голос. Сперанский обернулся и увидел знакомую фигуру в длинном пальто, на руках Димка держал изрядно подросшего Дамира, показывая тому, куда надо смотреть, чтобы увидеть папу. Игорь замахал в ответ, улыбаясь от уха до уха: как же он соскучился по своим мальчикам! Все, больше никаких грантов, пусть и в лучших клиниках мира! - О! – обрадовался Николай, - как хорошо, что тебя встречают, заодно и меня до дома подбросите. Дима подошел, сияя улыбкой, передал на руки малыша, что-то говорил, намекая на невероятные вкусности дома и приятную вечернюю программу, а для Сперанского время остановилось. Как будто сверху внезапно опустился тонированный стеклянный колпак. Пропали звуки, а мир вдруг стал черно-белым: Димка, его Димочка, его стервозный и безумно любимый мальчик, стоящий сейчас в расстегнутом пальто, открывающем чуть округлый животик, который от опытного взгляда не скрывала даже надетая навыпуск рубашка… Игорь не помнил, как они все вместе дошли до припаркованной на стоянке машины, на чистом автопилоте отвечая на какие-то вопросы и тиская сына. - Игорь, с тобой все в порядке? – спросил Дима, когда тот вместе с сыном полез на заднее сиденье, оставляя место рядом с водителем Николаю. - Да, устал просто немножко, и по Дамирчику соскучился, - вымученно ответил Сперанский. - Слушайте, а зачем вы над ребенком-то поиздевались, имечко ему такое некруглое подобрали? – не преминул влезть в разговор беспардонный Николашка. - Чего это некруглое? – обиделся Димка, выруливавший с парковки, - красивое имя! - Да просто оно ни с отчеством не сочетается, ни с фамилией, - пояснил простой как валенок приятель. До самого метро, где надо было выходить Романову, они спорили по поводу имени мальчика. Впрочем, переубедить Димку Николаю так и не удалось, впрочем, как в свое время это не удалось и самому Игорю. Сперанскому безумно хотелось остаться наедине с любимым и побеседовать с ним по душам. Дима оживленно болтал всю дорогу, рассказывая все-все новости. И про ремонт, и про успехи сына в подготовительной школе, как его там хвалят, и все такое прочее, только Сперанскому было ни до чего, он еле сдерживался. Дома, едва за ними захлопнулась дверь, Игорь прижал Димочку к стене и прошипел, разъяренно глядя в бессовестные зеленые глаза: - Какого хрена?! Ты же знал, что тебе нельзя рожать! - Ерунда, - отмахнулся от него молодой человек, - первый раз отлично родил, с чего бы мне и еще раз это не сделать? Ты просто перестраховщик, как и все твои друзья-подпевалы. - Дим, что врачи говорят? – спросил Сперанский, лелея в душе глупую надежду, что, может быть, все обойдется. - Ой, да не знаю я, что они там говорят, - раздражённо сказал тот, вырываясь. – Я у них еще не был. Чувствую себя хорошо, зачем идти-то? - Идиот, какой же ты идиот, - чуть не плача произнес Игорь, опускаясь на пол возле омеги и обнимая его колени, прижимаясь к ним лицом. Последующие дни слились в один непрекращающийся кошмар, состоящий из беготни по медицинским учреждениям, бесконечных консультаций и сдач анализов. Димка злился, не вполне понимая всю эту суету, и ругался на перестраховщика Игоря, а тот становился все мрачнее и мрачнее с каждым полученным результатом. - И чего ты такой кипиш поднял? – ругался он, когда приходилось вставать чуть свет и тащиться на другой конец города, чтобы только пройти очередное обследование и увидеть задумчивое лицо очередного светила. – К празднику надо готовиться, а ты тут фигней страдаешь. Все нормально у меня, я отлично себя чувствую! Игорь сжимал зубы и молчал. Как, вот как он мог сказать самому дорогому человеку, что дни его сочтены, и каждый новый анализ, придуманный отчаявшимся Сперанским, только лишний раз убеждал его, что надежды нет. Зверь внутри бился от безнадежности, заранее оплакивая свою пару. Оставалось только сложить руки и ждать, наслаждаясь теми мгновениями, что им оставила судьба… Он почти смирился, почти принял обстоятельства, и даже обнаружение причины внезапной, несмотря на все принятые меры, беременности Димки. - Этот сученыш проколол тонкой иглой презервативы – не повлияло на его состояние. Сперанский тупо перебирал листы со своими записями. Сколько фактического материала собрано, и толку никакого, помочь родному существу он был не в силах. Остатки заметок и черновики когда-то своей, а впоследствии проданной за хорошие деньги докторской полетели в корзину. Сейчас он совершенно разочаровался в науке. Если в большинстве случаев проблемы с беременностью давали странно необъяснимые сбои в организме, не поддававшиеся коррекции, то в случае с Димкой все было предельно ясно: шестнадцать абортов здоровья никому не добавляли. - Сперанский, ты не ученый, ты дебил! – воскликнул Игорь, потрясенно уставившись в окно. Почему ему раньше не пришло в голову попробовать разработать методику, подобную кесареву сечению у женщин, Игорь не знал. Ну то есть знал, что во всех учебниках написано, что это невозможно, но если нельзя, но очень-очень надо, и если это может дать хоть крошечный шанс выжить Димке, то его долг и святая обязанность попробовать. И хрен с ней, с врачебной этикой, запрещающей проводить эксперименты на живых людях. Это не эксперимент, это единственная возможность спасти жизнь. Даже две жизни. Димка разворчался, когда его положили в клинику аж за две недели до даты предполагаемых родов. Он и так был не в духе, потому что Игорь не слишком часто появлялся дома, и если бы омега не был на все сто процентов уверен, что Сперанский ему изменить не может, то, наверное, совсем бы пал духом. Правда когда Игорь все же соизволял прийти, то был необычайно нежен и все пытался уговорить их пожениться. Дима капризничал и мстительно отказывался, говоря, что Сперанский женат на своей долбаной работе, а номером два он, Димочка, становиться не собирается. Были еще некоторые странности, на которые омега, будучи в другом расположении духа, обязательно бы обратил внимание, например, что сыну наняли няню, а сам Игорь оставался с ним в клинике, не отходя ни на шаг. Омега не удивился, что когда отошли воды, Сперанский с окаменевшим лицом последовал за ним в родовую. Димка не сразу понял, что привезли его не в обычный бокс, а в операционную. Он оглянулся и увидел Игоря, непривычно сосредоточенного, облаченного в специальную хирургическую одежду и шапочку, надвинутую до самых бровей. - Игорь? – удивленно позвал он своего любимого. Тот подошел, наклонился и проникновенно произнес: - Я люблю тебя. Что бы ни случилось, я тебя люблю… Димке показалось, что в темных глазах блеснули слезы, он попытался было что-то спросить, но Сперанский уже отстранился, а к лицу кто-то прижал маску… Дима плавал в каком-то мареве. Было так противно во рту, тошнило… Он с трудом разлепил глаза и осмотрелся: на обычную палату было непохоже, уж очень много приборов и оборудования вокруг. Зато рядом на стуле обнаружился спящий в неудобной позе Сперанский, вот кому нужно задать несколько очень важных вопросов, которые ему вряд ли понравятся. Омега попытался сесть, но живот прострелило такой болью, что он охнул, а половина приборов взбесились и заорали на разные голоса. От этого шума проснулся Сперанский и подскочил, озираясь. - Ну, - недовольно и хрипло сказал Дима, - ничего не хочешь мне сказать? - Операция прошла успешно, малыш жив и находится в отдельном боксе пока, но это просто предосторожность, с ним все хорошо. – откашлявшись, сказал тот. - А со мной что? Какого хрена ты не дал родить мне нормально?! Это что, месть за ослушание, что забеременел без твоего высочайшего соизволения? – повысил голос омега. - Дим, ты что? – потрясенно сказал Игорь, совершенно не ожидавший такого дикого наезда. – Ты считаешь меня самодуром? - Не знаю, - честно ответил тот. - Я всю жизнь занимаюсь осложнениями при беременностях, после твоих абортов тебе вообще нельзя было рожать! Первый раз - это вообще чудо, что все обошлось! – сорвался на крик Сперанский, наклоняясь к лицу и брызжа слюной – напряжение, в котором он провел почти полгода, нашло выход. – Я как идиот искал выход, чтобы не дать тебе сдохнуть, а ты меня обвиняешь хрен знает в чем! Да, теперь ты не сможешь иметь детей, но зато ты жив, понимаешь, ты, придурок, жив! Димка не понял и половины того, что ему говорили, все же он еще не совсем отошел от наркоза, до его сознания дошел только факт того, что его лишили возможности иметь детей в будущем. - Ах ты гад! – взвизгнул он и вцепился в то, что подвернулось под еще слабую от наркоза руку - в докторскую шапочку Сперанского, который резко дернулся, отстраняясь, и зеленоватый головной убор остался трофеем в руке омеги. Димка замер с открытым ртом, разглядывая Игоря. До его сознания начало что-то доходить, и он, помолчав немного, жалобно сказал. - Игорь, а что все совсем плохо было? Сперанский молча кивнул и опустился на колени рядом с кроватью, положил голову на Димкину грудь и слушал, и не мог наслушаться самым прекрасным звуком во вселенной – стуком сердца любимого, не замечая, что из глаз катятся слезы. Дима смотрел на плачущего Игоря, гладил, перебирал абсолютно белые пряди еще вчера таких темных волос и сам боролся с подступающими слезами, и понимал, что сильнее, чем они, любить просто невозможно. Через год Сперанский за разработанную методику родовспоможения получил Нобелевскую премию, но получать ее не хотел, мотивируя тем, что неэтично брать деньги за спасение жизни дорогого человека. По этому поводу они опять с Димочкой не пришли к консенсусу, тот прилюдно обозвал мужа клиническим идиотом и написал в Нобелевский комитет, что деньги они все-таки возьмут, а затем лично сопроводил Сперанского на вручение. - Если тебе, альтруист хренов, деньги не нужны, то о детях хотя бы подумай, - заявил он. Романов, наблюдавший эту битву титанов воочию, веселился. - Господи, как же вы пожениться-то умудрились? - Две здравомыслящие личности всегда могут прийти к компромиссу, - важно сказал Дима. Сперанский молча пожал плечами. Конец