Ему позволено

Когёку находит это ироничным, пожалуй. При первой встрече они мечут друг в друга яростными взглядами, так, что искры летят, силятся сжать руку соперника сильнее, сделать как можно больнее, стараются достать, отомстить тем самым за всю боль и унижения. Тогда они были детьми. Всем сердцем переживающая за жизнь проигравшего маги, находящегося на грани смерти, она, и он… А что он, Аладдин? В ту ночь он теряет гораздо большее. Когёку понимает это только сейчас, оборачиваясь назад и чувствуя себя настоящей старухой, смотрящей в старый фотоальбом и хохочущей до слёз, видя собственные воспоминания иссохшими старыми фотокарточками. Память о событиях минувших несчастных, каких-то жалких трёх лет, не кажется ей больше чем-то весёлым или радостным. Когёку тяжело помнить. Может быть, она и впрямь чересчур высокомерна теперь, став, наконец, Истинной Императрицей? Но она имеет на это право. Имеет право холодно смотреть на старого соперника с немым укором. Он довёл дело до конца. Смог отомстить, несмотря на всё прошедшее время. Девушка не считает Аладдина злопамятным и жестоким, да и не был он таким, но... Не мог быть маги настолько чистым. Не мог быть настолько невинным! Восьмую принцессу слишком резко опустили на самое дно, утопив в грязи и ненависти мира. И она так и не смогла отмыться от этого, жёсткость методов и тяжесть бремени оставили на ней свои следы. Аладдин же... Сколько бы раз он не падал, сколько бы раз не обжигался или не встречался с изнанкой мира лицом к лицу... он не терял своего света. И не теряет. Не тухнет, подобно свече от первого случайного порыва ветра. И этому Когёку искренне завидует. Завидует его детской непосредственности. Искренности. Вере в лучшее... Она ведь давно разучилась мечтать. Давно разучилась верить. Они были детьми. А выросла, возможно, к лучшему, только она. Порой души совсем не соответствуют телам, но его она видит насквозь. Видит куда глубже неискренней порой улыбки. А Аладдин... Он и не пытается что-то скрывать. И это в нём её так восхищает. — Сестрица Когёку! — девушка несмело улыбается уголками губ, но мгновенно серьёзнеет, оборачиваясь к нежданному собеседнику. Запыхавшийся Аладдин широко улыбается, держа в руках какой-то свиток, а невозможные, невинные до одури глаза лучатся настоящей страстью к знаниям, неизведанному.— Ты не поверишь, что я нашел! Императрица лишь приподнимает брови и жестом приглашает его пройтись по саду. Вместе с ней. А фамильярное обращение пропускает мимо ушей уже в который раз. Ему подобное позволено. Однако, девушка уже не впервые задаваётся вопросом, а не слишком ли многое в её жизни ему позволено? — И что ты откопал на этот раз, мм? — Когёку привычно забирает манускрипт из рук маги и мгновенно погружается в чтение. Впервые принесенная Аладдином рукопись кажется ей понятной, написанной на знакомом языке. Аладдин что-то говорит, рассказывает, склоняясь ещё ближе к ней, заглядывая в свиток. А Когёку становится трудно дышать. Чужой голос льётся в уши, и девушка наслаждается им, привычно абстрагировавшись от слов, произносимых парнем. Её личное безумие. Её маленькая тайна, которую она бережно хранит все эти месяцы. Его голос убаюкивает, дарит такой непривычный покой смертельно уставшему сознанию. И она плывёт, плавится, уходя в мысли, рождённые воображением порочные фантазии, научившись мастерски стирать все эмоции с лица в такие моменты. Она обожает его голос. Готова молиться на него, наравне с любыми другими божествами. А потом он берет её за руки, совершенно не замечая, как старая-древняя-единственная в своём роде рукопись катится по сырой земле. — Ты совсем меня не слушаешь, сестрица! — и улыбается. Всё также - тепло и светло. А сердце Когёку пропускает удар, лишая дара речи. Аладдин удивленно хмурится, поднимая глаза и встречаясь с ней взглядом. Когёку прячет глаза под чёлкой, бежит от зрительного контакта, но безуспешно. Ноги безбожно дрожат, рискуя не удержать свою хозяйку. Такое случалось с ней лишь однажды. С одним очень важным для неё когда-то человеком. Но... Это не тот момент, когда стоит воскрешать в памяти Синдбада и горечь её первой влюблённости, несчастной любви. Она плывёт от прикосновений Аладдина, практически также, как и тогда, пару лет назад. И в этом у неё... абсолютно никакой необходимости. Совершенно. Однако… Его губы непривычно мягкие, а руки, удерживающие её от падения, на талии и спине дарят удивительную лёгкость и защиту. Ведь сердцу не прикажешь. Как и тогда.