***
Апрель 1983 года. Вот уже полгода Надежда Точилина проживала на новом месте. В этот поселок городского типа девушка приехала после окончания областного медицинского училища. Надя с легкостью покинула родной дом, с которым, к сожалению, её уже ничего не связывало, кроме воспоминаний. Когда Наде было двенадцать лет, её отец погиб под завалом в шахте. Мама, потрясенная гибелью мужа, тяжело заболела, через два года не стало и её. Оформив опеку над племянницей, родная сестра отца вместе с сыном и дочерью переехала в дом Надиных родителей. С тётей своей при жизни родителей девочка встречалась нечасто, папа недолюбливал родную сестру из-за жадности и склочного характера. Убедиться в этом Надя смогла на похоронах своего отца — тётку интересовало только одно: сколько денег получит Надина мама в качестве компенсации, и перепадет ли с них что-нибудь ей. Вот и сейчас Валентину волновали лишь прописка в доме брата да пенсия племянницы по потере кормильца. За три года проживания под одной крышей с тёткой и её семьёй Надя не раз ощущала себя Золушкой. Сразу после выпускных экзаменов в школе между тёткой и племянницей состоялась беседа, ставшая своего рода предвестником всех дальнейших событий в жизни Нади: — Послушай, Надежда, ты — девица уже взрослая, школу окончила, а потому содержать я тебя не обязана и не собираюсь. Ты вроде на врача хотела учиться, это сколько лет? Ну что молчишь? Я что, со стеной говорю? — Пять, - девушка напряглась, она давно ожидала подобного разговора, все три года тётка открыто давала понять, что содержит её только до окончания школы. — Этого еще не хватало! Я не собираюсь тебя тянуть еще пять лет, иди работать, а там уже делай, что хочешь. Ты поняла меня? — Да. — Вот и славненько. И еще, голуба, если ты хочешь и дальше проживать в этом доме — плати за жилье и стол, ты и так три года просидела на моей шее. Всё, милочка, халява закончилась. Твои родители при жизни не удосужились позаботиться о твоем будущем — все разбазарили. Ну конечно, то Наденьке надо Москву и Ленинград показать, то на юга свозить — в море поплескаться. Думали, жить будут вечно? И что теперь — где те юга, и где ты? Родичи твои в могиле, а я за них отдувайся. Нет уж… — Как вы смеете оскорблять мою семью?! — волна возмущения, словно цунами, поднималась в душе Нади. Она готова была терпеть попрёки в свой адрес, но глумление над памятью ее родных… Это уже слишком! — Вы, кажется, забыли, что это не я, а вы приехали в дом моих родителей. Вы забрали всё, что принадлежало им, и теперь хотите лишить меня… Хлесткая пощечина обожгла ее лицо. — Ах, ты ж, тварь неблагодарная! — глаза Валентины пылали неприкрытой ненавистью. — Да ты мне ноги должна целовать до конца дней своих за то, что я тебя к себе взяла, а не сдала в приют. Вот моё последнее слово: или ты со следующего месяца платишь за проживание, или проваливай на все четыре стороны. Мне лишний рот не нужен. Вскоре, забрав из дома лишь мамину любимую брошь да альбом с семейными фотографиями, Надя уехала в областной центр. За три года ее учебы в медучилище Валентина ни разу не поинтересовалась жизнью племянницы, впрочем, Надю это вполне устраивало — девушка никак не могла забыть тот их разговор.***
Производство на фабрике росло, и поэтому в поселок по комсомольским путевкам приехало много молодежи. Надя получила комнату в общежитии, и, обладая веселым нравом, с легкостью обзавелась новыми друзьями. В больнице, куда Надя поступила работать медсестрой, она познакомилась с Мариной — молодая женщина одна воспитывала пятилетнюю дочь. Проведению словно было угодно свести вместе столь разных внешне, но очень схожих по характеру людей: высокую, красивую шатенку Надю и маленькую, рыжеволосую толстушку Марину. Их знакомство, переросшее в дружбу, и стало началом этой роковой для обеих истории. Однажды после работы Марина пригласила новую подругу в гости, познакомив со своей дочерью Юлей — Юла, как она ее любя называла. Веселая, заводная девочка постоянно крутилась вокруг матери. — И правда, Юла, — со смехом заметила Надя. За вечерним чаепитием подруги разговорились, и Марина поведала свою историю: — Мне было десять лет, когда мои родители привезли меня сюда к бабушке, а сами отправились на золотые прииски — «За длинным рублем подались», — как говорила бабушка. Там они и сгинули… Первые два года они еще письма присылали, а потом ни слуху ни духу. Бабушка и в розыск подавала, и даже к гадалке ходила — без толку, будто и не было таких людей. Милиция только отписывалась… В общем, поиски так и сошли на нет… А когда мне исполнилось семнадцать и бабушка… ушла, — Марина зашмыгала носом, стараясь не выпустить подступившие слезы наружу. — Она мне, сама понимаешь, и за отца, и за мать была… Долго я тогда в себя приходила. А потом Пашка появился. Ну, ты сама видишь — я не красавица, так что, можно сказать, это была моя первая любовь. Он в нашу больницу попал, к нам в травматологию, ножку сломал — болезный, лучше бы что другое сломал — кабелина. Я тогда только после школы санитаркой устроилась. Ну и понеслось — я за ним ухаживала, а он за мной… Потом к нему в общагу, как собачонка, по первому свистку бежала. Совсем голову потеряла, ну а когда нашла, уже поздно было — второй месяц. Он, как узнал о моей беременности, так сразу и смылся с горизонта — молча, ни тебе здравствуй, ни тебе прощай, словно и не было его… Да хрен с ним. Он хоть и сволочь приличная, но за Юльку я ему все же благодарна. Дочка, кстати, точная его копия. Красивый — стервец. Так за неспешной беседой подруги и не заметили, как время перевалило за полночь. Возвращаться в общежитие было уже поздно, да и далеко, и Марина предложила переночевать у нее. С тех пор Надя частенько оставалась на ночлег у подруги. Марина жила на окраине поселка, а на самом отшибе, почти у обрыва, стоял старый дом. По покосившейся крыше и заросшему бурьяном двору, было понятно, что в нем давно никто не живет. От старожилов Надя не раз слышала: «Проклятый дом». Будучи по своей натуре любознательной, она решила выяснить историю этого дома. — Марина, а что это за дом по соседству? — О, да, домик и правда с историей — мне бабушка рассказывала. Началось все очень давно, поговаривали, что еще в гражданскую войну, в этом доме кулаки вырезали всю семью председателя местной партийной ячейки, а самого сожгли на глазах у односельчан. После этого дом долго пустовал, а где-то в конце тридцатых годов в поселок приехала пожилая женщина с сыном и невесткой. Откуда приехали, никто не знал, сами они о себе не распространялись — заселились и стали жить по-тихому. Любопытствующие пытались выяснить у местного участкового что-нибудь о новоселах, но получив ответ: «Не ваше дело», больше с расспросами лезть не стали. Ну а так как время было мрачное, решили семейку на всякий случай обходить стороной, да и они сами общаться с местными не спешили. Как бабушка заметила: странная семья — нелюдимые. А самое главное, что не придавало особой радости местным дамочкам, так это то, что невестка была очень хороша собой. Бабушка говорила, что мужики не особо стойкие аж слюной капали, когда та мимо них проходила. Где-то за два года до Отечественной войны она родила девочку и назвала ее необычно для того времени — Альбина. В сорок первом сына, как и большинство мужчин в поселке, призвали на фронт, а через год пришла похоронка на него. С войны не все мужчины вернулись, естественно, жены своих мужей крепко в руках держали, а неженатых сразу молодухи расхватали. В конце сороковых на месте старой лесопилки стали строить завод по переработке древесины, и в поселок приехал молодой инженер. Дочка директора завода сразу на него глаз положила — замуж ей захотелось. Девица избалованная — привыкла, чтобы было все, как ей угодно. Может и вышло бы все по ее желанию, да вот угораздило инженера того влюбиться в мать Альбины, а та отталкивать не стала, хоть и немного старше была, все-таки трудно было тогда без мужика семью тянуть. Женщина тихая, скромная — старалась лишний раз не привлекать к себе внимание. Бабушка рассказывала: дочка директора, как узнала об их романе, такой хай на весь поселок подняла, многих местных кумушек на свою сторону перетянула, особенно тех, чьи мужья еще до войны на женщину засматривались. Ну и стали ее изводить: проходу не давали — на весь поселок и потаскухой, шалавой обзывали, даже на глазах ее дочери, некоторые дом грозились поджечь. Ну и не выдержала бедолага, девочка утром в сарай зашла, а там мать в петле висит… Представь, что с ребенком было? Клуши местные с перепугу тут же притихли, мало ли, что могли им в то время устроить, и бабку с внучкой оставили в покои. Моя бабушка слышала, как на похоронах женщина прокляла всех, кто виновен в самоубийстве ее невестки, пережила она ее лет на десять. Завод развивался, и в поселок начали приезжать новоселы, многие из них были семейными. Девочка к тому времени выросла, став очень красивой девушкой. По словам бабушки, Альбина красотой затмила свою мать, но в отличие от нее чарами своими пользоваться не стеснялась. Словно в отместку за мать — кружила головы местным мужикам без сожаления. Причем не гнушалась ни холостыми, ни женатыми. По поселку прошел слух, будто она привораживала мужчин при помощи черной магии, те после знакомства с Альбиной, словно завороженные ходили, только о ней и думали. Естественно, что женам все это не нравилось, пытались с девушкой поговорить, некоторые на жалость давили: «Не лишай детей отца», иные открыто угрожали: «Со света сживу». Да Альбина только смеялась над ними, а на угрозы отвечала: «Попробуй, если здоровья не жаль». В итоге кроме как Ведьмой ее в поселке не звали. И однажды местные рыбаки рано утром у речной запруды обнаружили обезглавленное тело Альбины. Опознали девушку по очень приметной родинке в виде сердечка чуть выше локтя. Переполох, конечно, был страшный, как бабушка рассказывала — милиция аж из области приезжала. Многих тогда таскали, допрашивали, да толку-то — так никого и не нашли, кто сотворил такое. А может и не искали особо, слухи-то о местной Ведьме далеко разошлись, так что многие только вздохнули с облегчением. Кстати, голову так и не нашли… С тех пор дом так и стоит пустой, вот уже лет двадцать. Вот, собственно, и вся история. — А почему местные называют его проклятым? — Разное говорят: одни — что те, кто побывал в том доме, умирают не своей смертью. Даже примеры приводят. Другие рассказывали, что иногда по ночам в окнах дома мерцает тусклый свет, мол, это Ведьма по дому ходит. — А ты сама что-то подобное видела? — Да ты что?! Я не то, что ночью, днем его стороной обхожу… Мальчишки местные видели — в окошко заглядывали. Но мало ли, что с перепугу почудится. Надя посмотрела в окно: на поселок окончательно опустилась ночь, вдали были видны смутные очертания старого дома. Вдруг ей показалось, что в окнах появился блеклый, неясный свет. Девушка зажмурилась, а открыв глаза, вновь устремила взгляд в окно — свет пропал. «Померещилось», — подумала она. Ночью Наде приснился этот заброшенный дом и мерцающие огоньки в его окнах. Вдруг картинка сна сменилась: перед ее взором возник образ красивой, незнакомой девушки, и откуда-то издалека она услышала тихий шепот: «Приди. Помоги мне». В ужасе Надя открыла глаза, ее колотило как от озноба, лоб покрылся испариной. В воздухе разливался слабый цветочный аромат. Весь день Надя убеждала себя в том, что тот странный сон — всего лишь игра ее воображения. Но и следующей ночью, и всеми последующими ночами, Наде снилось одно и то же — бледное лицо и шепот: «Приди. Помоги». Что-то подсказывало ей, что девушка из ее сновидений, никто иная, как та самая Альбина. Понимая, что так просто избавиться ото сна, мучившего ее уже почти неделю, не удастся, Надя пересказала его подруге и поделилась своим планом. — Даа, и что ты собираешься делать? — Марина передернула плечами, бросив испуганный взгляд в окно. — Пойду в тот дом, раз Альбина просит. — Надь, ты с ума сошла?! С чего ты вообще взяла, что привидение реально существует, мало ли, что люди сочиняют? — Ну, вот в доме и разберусь. Если оно там — даст знак, если нет, значит, у меня просто разыгралось воображение. Марина, пойми, я так больше не могу. Еще пара таких ночей, и я свихнусь… Ты пойдешь со мной? — Я?! Туда?! Нееет, даже не проси, — Марина в ужасе замахала руками, но, наткнувшись на умоляющий взгляд подруги, сдалась. — Ладно, пойду. Вдруг и правда помощь понадобится… Слушай, а почему ты решила, что девица из твоего сна — Альбина? Надя пожала плечами. — Просто знаю. Во дворе старого дома Марина испуганным шепотом произнесла: — Ты дальше сама, ладно? Я здесь подожду… Прости уж меня, трусиху — ноги не идут. Надя распахнула входную дверь, и, шагнув в темный коридор, вся сжалась от страха. Ей захотелось выскочить обратно на улицу, но ноги словно приросли к полу. Она затаила дыхание, прислушиваясь к тишине и всматриваясь в темноту коридора — сама не зная, что хотела увидеть или услышать. С трудом уняв дрожь в ногах, она проследовала в самую дальнюю комнату. Почему именно эта комната — Надя не знала. Небольшое, полутемное помещение оказалось девичьей спальней. Но почему она так не нравилась Наде? Она обернулась назад — на стене, за ее спиной, висели фотографии. Надя непроизвольно провела рукой по запыленному стеклу одной из них и отшатнулась, словно от удара током — с портрета на нее смотрела девушка из ее сна. Людская молва не обманывала — Альбина была нереально красива. Не в силах отвести взгляд от портрета, Надя слегка осипшим голосом произнесла: — Ну, здравствуй, Альбина. Вот я и пришла. И чем же я могу помочь тебе? Воздух вокруг стал наполняться сладковатым ароматом цветов, как завороженная девушка продолжала смотреть на фотографию. И вдруг произошло то, что потом Надя так и не смогла себе объяснить — губы на портрете растянулись в самодовольную улыбку. В ужасе девушка кинулась к входной двери. Ноги налились свинцовой тяжестью, перед глазами плыло. В нос снова ударил сладкий, удушливый запах, задыхаясь, Надя уперлась рукой о косяк, боясь упасть. — Все, все, остановись! Я сделаю так, как ты хочешь, только не трогай меня, — Надя с трудом восстанавливала дыхание. — Просто подскажи, куда идти? Хоть знак подай, где искать? И словно ответом на ее вопрос возникает мысль: «Погреб». Дальнейшие свои действия Надя помнила как в тумане: вот она подходит к люку в полу, вот тянет за крышку погреба (на удивление, крышка поддалась без лишних усилий), вот спускается по крутой лестнице вниз. В погребе стоял тяжелый, тошнотворный запах гнили. — Куда дальше? — будто чьи-то руки развернули ее, глаза постепенно привыкли к темноте, и Надя направилась в самый дальний угол, к куче сваленного на полу хлама. Под ним и обнаружился тюк, перемотанный старым жгутом. «Вот оно», — трясущимися руками девушка схватила находку и опрометью кинулась вон из погреба. Выбежав из дома, Надя без сил опустилась на ступеньки крыльца, стараясь восстановить сбившееся дыхание. — Ты почему так долго?! Что ты там делала столько времени?! Я уже хотела тебе за по… — Марина, сходу набросившись на подругу, вдруг побледнела и замолкла на полуслове. Женщину заколотило, зубы выбивали «морзянку». — Эт-т-то оно? Д-д-да? Тяжело дыша, Надя молча пожала плечами, только сейчас она заметила, что вокруг стемнело, на небе появились первые звезды. — Пошли отсюда быстрее, что-то мне совсем не по себе. Жутковатое место… — Марина, немного уняв дрожь, потянула подругу за руку. — Ну вот, что ты расселась, тоже мне, нашла место для посиделок… Пошли, пошли, дома отдохнешь. Зайдя на свой двор, Марина произнесла, указывая на сверток в руках у подруги: — Надь, ты извини, но это в дом заносить не надо, я боюсь… Давай сразу в сарай, там и посмотрим. Развернув несколько слоев полуистлевшей рогожи, они увидели старый вещмешок, источающий сладковато-тошнотворный запах. Стараясь совладать с чувством брезгливости, Надя непослушными пальцами развязала узел, и из мешка с грохотом выкатился круглый предмет. Подруги в ужасе уставились на лежащий перед ними на полу череп. Уже позже, сидя на кухне с кружкой горячего чая, Надя произнесла слова, о которых потом очень сожалела: — Знаешь, я слышала байку: если в полнолуние на могиле у ведьмы зарыть что-то при жизни ценное для нее, то она отдаст тому человеку свою силу… Бред, конечно. — Бред… Конечно… Наверно. Хотя… — Марина задумчиво смотрела куда-то перед собой, во взгляде ее что-то промелькнуло. И это «что-то» Наде не понравилось.***
В тот поздний вечер Надя не собиралась навещать подругу, но почему-то изменила свои планы. Она увидела Марину на улице, недалеко от ее дома, в руках та бережно несла тот самый вещмешок. — Марина, что ты задумала? — Я?.. Ничего… — она старалась не смотреть в глаза собеседницы. — Ничего я не задумала. С чего ты взяла? — Пожалуйста, не делай этого! Все может плохо закончиться! — Что плохо закончится? Не знаю, что ты там себе навыдумывала, а я просто собираюсь отнести этот мешок туда, где он и был, — Марина постаралась придать непринужденности своему голосу. — Ты сама себя слышишь?! Ты собралась сейчас идти в тот дом?!.. Марина, не смеши меня, тебя при дневном свете под пулеметом туда не загнать, а ты пытаешься меня уверить, что в ночь полезешь одна в погреб. Не ври мне… Ты на ее могилу направляешься… Ведь этой ночью полнолуние? — Ну… — Марина смущенно потупилась. — Я просто отнесу ее… Ну, не на помойку же выкидывать, совсем уж не по-людски. — Зачем тебе нужен этот ритуал? Мариш, услышь меня, пожалуйста, ничего хорошего из этого не выйдет. — Надя, ты серьезно веришь в эти сказки про ведьму, про привидение? — Не знаю… Не верила, пока не увидела сама… Ну а если ты не веришь, зачем идешь на ее могилу именно сейчас? Почему не подождать до утра — вместе и отнесем? — Нет… Я пойду сейчас… Одна… Я так решила. Возьми ключи от дома, заодно и Юльку проверишь, вдруг проснется, а дома никого. Испугается, чего доброго… Все, иди. Понимая, что никакие уговоры на подругу не действуют, Надя решила использовать последний аргумент — дочь. Может, хоть мысль о ребенке Марину остановит. — А ты о дочери подумала, если с тобой что-нибудь случится, что будет с Юлей, у нее ведь никого кроме тебя нет. — Ты это… Ты Юльку не трогай, — взвилась Марина. — Я за дочь, ты меня знаешь, хоть кого загрызу. И тебя, если понадобится… Ну все, давай иди… Да, дверь не запирай, ложись спать и не жди меня. Утром поговорим. Всю ночь Надя не сомкнула глаз, она слышала как скрипнула входная дверь — Марина вернулась около двух часов ночи. «И что столько времени можно делать ночью на кладбище? Ох, чует мое сердце, добром это не закончится». На рассвете задремавшей Наде привиделся сон: мертвенно-бледное лицо Альбины и тихий, злобный шепот: «Не прощу». В ужасе девушка открыла глаза, в воздухе вновь ощущался уже знакомый цветочный аромат. — Господи, и приснится же такое… Нет, все это не может быть правдой. Это дурной сон, я просто вчера сильно перепсиховала. Да, надо взять себя в руки и успокоиться, если я каждый раз буду так реагировать, скоро окажусь в дурке. — Надя прикрыла глаза, глубоко вздохнула и, «гоняя облака», постепенно погрузилась в сон. Разбудил ее яркий солнечный свет, слепивший глаза, часы показывали 12:10. Разговаривать с подругой именно сейчас Наде не хотелось — все равно правды не скажет. Но, понимая, что уйти «по-английски» будет совсем уж некрасиво, скрепя сердцем поплелась на кухню. — Ну, ты подруга и горазда дрыхнуть! Я уже и Юльку в садик отвела, и обед приготовила. Надя сидела за столом, отрешенно уставившись в тарелку, из головы никак не выходили странные слова: «Не прощу». Из задумчивости ее вывел обиженный голос Марины: — Ты чего не ешь, не вкусно? — А… Что? — Говорю не вкусно, что ли? Сидишь, вилкой ковыряешь. — Вкусно… Прости, что-то аппетита нет. Голова болит. — Спать меньше надо, — недовольно буркнула Марина. Надя подняла взгляд на подругу, та вела себя нарочито непринужденно, упорно делая вид, что ничего не произошло. «Все будет хорошо. Все должно быть хорошо», — мысленно убеждала себя девушка, но какое-то десятое чутье подсказывало ей, что произошедшее этой ночью будет иметь последствия — и последствия явно недобрые.***
Начало сентября в этом году выдалось жарким, даже ночью легкий ветерок с реки не мог развеять духоту в помещении. Наде не спалось. Сидя на подоконнике своей комнаты в общежитии, она с улыбкой смотрела на круглый диск луны. На душе было спокойно и радостно — только вчера самый лучший парень на свете признался ей в любви. Как же долго она ждала этого признания… Вдруг на лунном фоне стал проявляться женский облик, и перед Надиным взором возникло уже полузабытое лицо Альбины: тяжелый взгляд, злорадная улыбка и все тот же тихий шепот: «Не прощу». В воздухе витал слабый цветочный аромат. Да, что же это такое?! Неужели все повторяется вновь? А ведь она надеялась, что эта история осталась далеко позади. С той апрельской ночи прошло почти пять месяцев. В жизни Нади ничего не изменилось, за исключением, пожалуй, одного — этот долговязый, лопоухий паренек, кажется, окончательно влюбил ее в себя. Да и ему она похоже была не безразлична. Осталось только дождаться признания в любви, но первый шаг должен сделать мужчина — все-таки женская гордость превыше. Впрочем, и у подруги все было по-прежнему… Хотя нет, кое-что изменилось. Надя, поглощенная своими чувствами, не сразу заметила эти перемены. Внешне Марина осталась все той же веселой, неунывающей толстушкой, но… На нее все чаще стали засматриваться мужчины, причем как холостые, так и женатые, естественно, что их жен сей факт весьма не радовал. Некоторые особо ревнивые дамы предъявляли, пока только, словесные угрозы: «Повыдергивать ей рыжие космы и выцарапать ее бесстыжие зенки, что бы не пялилась на чужих мужиков». Но Марину, похоже, эти угрозы ни сколько не волновали — она лишь посмеивалась, и словно назло ревнивицам продолжала флиртовать с их мужьями. Надя пыталась предупредить подругу, чтобы та «не играла с огнем», но получила весьма резкий ответ: — Не лезь не в свое дело! Что, жаба душит? Конечно, раньше все только на тебя глазели — ты ж у нас первая красавица на селе, а теперь и на меня, сирую, внимание обратили. Вот ты и бесишься. — Марина?! — Надя ошеломленно смотрела на подругу, не зная, что ответить на ее выпад. — Что Марина?! Что… — она осеклась, наткнувшись на недоуменный взгляд девушки, и, словно очнувшись, затараторила: — Надя, Наденька, пожалуйста, ты только не обращай внимание на мои слова, я сама не понимаю, что несу… Такое ощущение, что кто-то говорит вместо меня, голову словно туманом накрывает, ничего не соображаю. Знаешь, мне иногда кажется, что я — это не я, будто кто-то другой внутри меня…***
В этот вечер Надя шла к подруге с нехорошим ощущением чего-то дурного. Уже подходя к дому Марины, она услышала истошный детский крик. Вбежав в дом, она застыла в шоке посреди комнаты от представшей перед ее взором картины: Юля, сжавшаяся в комок в углу дивана, и Марина с занесенной для удара рукой. В последний момент Надя успела перехватить руку женщины. — Марина, что ты делаешь?! Опомнись, это же твоя дочь! Марина обернулась к подруге — в глубине ее глаз плескалась смертельная ненависть, и в то же мгновение взгляд женщины стал холодно-спокойным, она посмотрела на дочь и, развернувшись, быстро вышла из дома. Надя обняла Юлю и тихо спросила: — Ну все, все, девочка моя, успокойся. Все теперь будет хорошо, больше тебя никто не обидит. Расскажи мне, что случилось? Почему мама так рассердилась на тебя? — Я не знаю, — Юля, всхлипывая, еще теснее прижалась к Наде. — Я рисовала за столом, вдруг мама подбежала ко мне, стала трясти за плечи и кричать, что я плохая, что я ей жизнь испортила и меня надо наказать, сильно наказать. Девочка испуганно посмотрела на дверь и прошептала: — Надя, я ее боюсь. Эта тетя — не моя мама. — Ну, что ты, Юлечка, — Надя потрясенно смотрела на перепуганную малышку. В памяти всплыли слова Марины: « Иногда мне кажется, что я — это не я». Она успокаивающе погладила Юлю по спине. — Конечно она твоя мама, и мама тебя очень любит. — Нет, нет, я правду говорю — она — не моя мама. У мамы глаза голубые, добрые, а у этой тети — черные и злые. До поздней ночи Надя не ложилась спать, дожидаясь возвращения Марины домой. И где ее только черти носят? Из головы никак не шел испуганный образ девочки и ее слова. В конец измучившись, девушка, стараясь не потревожить беспокойно спящего ребенка, легла подле нее и провалилась в глубокий сон. — Надя, Надя, — из забытья ее вывел испуганный голос Юли. — Надя, мне страшно… Там кто-то ходит. — Это, наверное, мама пришла, — она притянула девочку в объятия. — Ну, не бойся, что ты… Шаги снаружи становились все отчетливее, дверь в комнату распахнулась, и Надя увидела стоящую на пороге женщину, фигурой очень напоминавшую Марину, но с лицом Альбины. Юля испуганно вскрикнула и еще теснее прижалась к Наде. Женщина медленно приближалась к ним. Подойдя почти вплотную к кровати, она склонилась над девочкой и протянула к ней руку… Надя еще крепче обняла малышку, та пронзительно вскрикнула и стала оседать. Марина повернула голову в сторону Нади и словно обожгла ее взглядом полным ненависти, губы беззвучно произнесли: «Не прощу». Удушливый приторный запах, словно одеялом, накрыл девушку, в глазах потемнело, в легких отчаянно не хватало воздуха, и Надя, задыхаясь, на мгновение, потеряла сознание. Придя в себя, она увидела женщину уходящую в глубь коридора. Вскоре скрипнула входная дверь.***
Десять лет спустя. Надя закашлялась и открыла глаза — по виску медленно скатилась капля холодного пота. Вновь этот сон и удушливый запах… «Господи, да сколько же можно?! Когда это все закончится?» Пройдя в ванную комнату, Надя ополоснула лицо холодной водой. — Ну а, что ты хотела, — обратилась она к своему отражению в зеркале. — За все, милочка, надо платить, а за глупое любопытство вдвойне… Будь он неладен, этот дом. Если бы я не полезла в тот погреб, если бы не вытащила этот чертов мешок — все бы сейчас было по-другому. И Марина бы не пропала, и Юлька не потеряла бы мать… Если бы, если бы… И во всех этих «если бы» виновата я. Вот и расплачиваюсь теперь за все. С тех событий прошло десять лет, и каждый год в одну и ту же ночь Наде виделся один и тот же сон: взгляд полный лютой ненависти, и Марина, уходившая в темноту. Марину с той самой ночи никто больше не видел. Милиция проводила поиски, опрашивали друзей и знакомых, выдвигали разные версии, водолазы даже осматривали дно реки, рассчитывая найти тело — все напрасно, Марина как сквозь землю провалилась. Следователь пытался поговорить с Юлей, но от испытанного шока девочка получила частичную амнезию и потеряла голос. Надя же не стала рассказывать в милиции правду о той ночи и событиях предшествующих ей, здраво полагая, что все равно этой правде никто не поверит, а только сочтут ее саму умалишенной. В конце концов, поиски прекратили и Марину объявили пропавшей без вести, а через год признали умершей. Надя за это время оформила опеку над Юлей и, получив на руки свидетельство о смерти подруги, так как близких родственников у той не осталось, вместе с девочкой уехала из поселка. Постепенно Юля отошла от пережитого шока, со временем к ней вернулась память и восстановился голос. Жизнь потекла спокойно и размеренно. Утро началось буднично, если не считать Надиного сна. Она как обычно накормила Юлю завтраком, и та, по обыкновению чмокнув опекуншу в щеку, побежала собираться в школу. Надя убирала посуду со стола, как вдруг услышала за своей спиной голос, заставивший ее задрожать. — А ведь это ты тогда должна была стать мной, — по спине Нади пробежал противный холодок. Этот голос навсегда врезался в память — ЕЕ голос. Надя медленно обернулась. В дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, стояла Юля с милой улыбкой на красивом, юном лице. Но глаза… Это были глаза Альбины. — Я тебя выбрала. Но знаешь, так даже лучше, с этой девочкой мне справиться будет легче.