Вражда враждой, а сердце сердцем

- Серёга! Серёга! Апрятин с вдохновением спешил к одиноко стоящей палатке на склоне холма. Он не слишком любил одиночные рекогносцировочные миссии. Как человеку, привыкшему скорее быть бригадиром, чем исполнителем, и работать в команде, эти многодневные переходы, когда казалось, что ты остался один во всём мире, давались ему тяжело. Жора всегда старался придерживаться им самим же и созданного образа Жоры Апрятина – полярного волка, немногословного и независимого, которому всё нипочём. Истинный комсомолец, который не боялся ни бога, ни чёрта, на самом деле, в душе оставался мальчишкой, не смотря на суровую северную закалку и приближающийся тридцатник. Он привык перебрасываться острыми философскими фразами с коллегами и жёстко отбривать зарвавшихся, по его мнению, подчинённых, поддерживая знаменитый образ. Сейчас же, после трёх дней пути, он снова был самим собой, простым парнем Жорой Апрятиным, незадачливым и единственным внуком знаменитого профессора и исследователя Центральной Азии Михаила Васильевича Апрятина. Как уже было сказано, Жора в приподнятом настроении, которое не мог испортить даже факт встречи с давним соперником, направлялся к одинокой палатке. Он уже предвкушал особый металлический вкус чая, заваренного по обычаю «Северстроя» в консервной банке, приторную тягучесть сгущёнки на зубах и возможность, наконец, почесать языком. Последнее было главным фактором его отменного настроения. На лице застыла глуповатая и немного нетерпеливая улыбка ребёнка, которому Дед Мороз вот-вот вручит подарок. Только вот Баклаков почему-то не спешил показываться из палатки и отвечать на крики Жоры. Стояла удивительная даже для Территории тишина, тем-более совершенно несвойственная разбитому в глуши лагерю. Ни потрескивания огня, ни шипения закипающей в банке воды, ни шуршания в палатке. Странно. Обойдя прикрытую снежными блоками палатку, Апрятин автоматически бросил взгляд на землю. Его запорошенное снегом лицо постепенно приняло растерянное выражение. Он даже не сразу остановился, на автомате продолжая движение. Тёмные глаза за стёклами очков прищурились, в них застыло непонимание. Сергей Баклаков безвольным телом лежал, завалившись на один бок и привалившись к снежным глыбам, рядом валялся опрокинутый примус. На снегу темнел разлитый чай. Жора медленно наклонился и аккуратно перевернул закутанное в меховую кухлянку тело, сразу же заметив аккуратную дырочку в одежде на уровне плеча. На удивление, крови почти не было. Видимо, никаких артерий не было задето, а всё, что вытекло, впитала подкладка из оленьего меха. Сколько он вот так пролежал, сказать было затруднительно, но видимо довольно долго. Примус успел остыть, да и сам Апрятин никакого выстрела не слышал, хотя в тишине бескрайних просторов Территории малейший звук имел обыкновение разноситься на огромные расстояния. Он просто обязан был его услышать, разве что ветер помешал, унёс в другую сторону. Нагнувшись ещё ближе, мужчина прислушался и с трудом уловил едва слышное дыхание. Жив. Что тут произошло, он будет разбираться позже, а пока он должен доставить раненого на ближайшую базу, откуда уже можно будет вызвать самолёт и врачей и молиться, чтобы этот самый раненый до этого момента дожил. До базы Монголова несколько дней пути. Это факт. Баклаков ранен хоть и не смертельно, но Территория не щадит слабых и раненых. Это тоже факт. Сможет ли он дотащить Сергея, Жора не знал. Хватит ли у него сил? Едва ли. Но не бросать же товарища в беде. Как говорил Илья Николаевич Чинков, это его элементарный товарищеский долг как коммуниста и геолога. Таков печальный итог. Апрятин подумал: «Все мы здесь живём по закону Территории, а он жесток и бескомпромиссен. Если ты легкомыслен и одинок, тебе здесь не выжить. Наша сила в единстве и крепком дружеском плече, на которое всегда можно опереться. Хотя какое, к чёрту, дружеское плечо?!!» Он раздражённо сплюнул и нехотя с трудом взвалил себе на плечо отяжелевшее бессознательное тело. Надо идти. С каждым сделанным шагом Жора всё больше ненавидел глупого Баклакова, Седого, который скорее всего и подстрелил напарника, Территорию и собственную слабость. Ноги налились свинцом. В лицо постоянно дул ледяной ветер, временами кидая пригоршнями снег, отчего он уже почти не чувствовал кожи. Неприятное покалывание постепенно сменилось почти полным бесчувствием скорого обморожения. Мысли вяло перекатывались в уставшем мозгу. Почему судьба распорядилась вот так, чтобы именно ему, Жоре Апрятину, было доверено нести ответственность за жизнь своего давнего и злейшего соперника? Не врага, нет, но соперника. Апрятин появился в управлении Посёлка с лёгкой руки своего деда задолго до появления там Сергея Баклакова. И хотя до недавнего времени, в отличие от Баклакова, его частенько назначали начальником работ, по факту, сколько-нибудь достойного стабильного успеха он так и не добился. По дурацкому стечению обстоятельств, под его началом то и дело происходили трагические случаи. И если быть уж до конца откровенным, Жора осознавал и целиком и полностью принимал свою вину. Взять хотя бы недавний случай, когда он запретил подчинённым сразу взять с собой запас еды, в результате чего Салахов и Бог Огня едва не погибли. Сам виноват. Хотел крутым казаться, доказать… Кому, что и зачем, один Бог знает. Тем сильнее его бесила удача Сергея. Его восходящая звезда грозила заслонить Апрятина, лишая того возможности вписать своё имя в историю Территории и «Северстроя». Прошлую зиму они провели в одном бараке, делили соседние койки. Жора спал с револьвером под подушкой, а по утрам чистил оружие, как будто собирался в некий хунхузский набег. «Как настоящий ковбой!» – однажды заметил Баклаков. Он искал спасения в возне с оружием и виртуозным владением грубой речью работяги. Пижонство. Самое настоящее пижонство. В особенности по сравнению с утренним купанием в Баренцевом море самого Сергея. Свалив ставшую неподъёмной тушу товарища на землю, Апрятин с отвращением понял, что вся их вражда тянется от простой зависти. Ну как вражда? В отличие от него, Сергей никогда не демонстрировал по отношению к нему никаких признаков негатива, никак не проявил недовольства вечно хмурым и раздражительным товарищем Апрятиным. Наоборот, он был щедрым, добродушным и всепрощающим этот простой вятский парень. В жизни всё давалось Сергею Баклакову просто: любое дело в его руках спорилось, ему не приходилось бороться за расположение людей, с самого начала все отнеслись к нему дружелюбно. И Жора завидовал ему. На него самого всё время сыпались одни только упрёки начальства и подчинённых. Чего только стоил недавний выговор от Чинкова. «Твоему деду было бы за тебя стыдно» – было сказано тихо и бескомпромиссно, как приговор. В тот момент Жоре хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не видеть притворно сочувственного, а на самом деле насмешливого взгляда Гурина. Тот уж никогда не упускал возможности кинуть камень в его огород, да пнуть побольнее. И прицельно же выбирал, гад! Как будто чуял, где шкура потоньше. Ветер усиливался, по земле стелилась позёмка. Впереди, насколько хватало взгляда, простиралась пустынная тундра. Сил двигаться дальше не оставалось. Нужен отдых. Последним усилием воли мужчина подтащил Сергея к небольшой впадине и начал собирать камни, укладывая их вокруг как защиту от ветра. Вскоре небольшая каменная стена была готова. И хотя сквозь её щели по-прежнему продолжал задувать ветер, это, всё же, была какая-никакая защита. Внимательно вглядевшись в бледное даже сквозь полярный загар лицо, и задержав взгляд на посиневших губах, Жора убедился в том, что его ноша всё ещё дышит и явно нуждается в тепле. Если так пойдёт и дальше, то Баклаков умрёт не столько от потери крови, сколько от банального переохлаждения. Апрятин оставил фактически всё своё снаряжение, вместе с собранными образцами, на заброшенной стоянке, понимая, что тащить одновременно и Баклакова и вещи не сможет. В походном рюкзаке остался и примус, от которого, впрочем, сейчас всё равно не было бы никакого толку. Столь маленький огонёк не способен согреть смертельно замёрзшего человека. Оставалось только следовать древней мудрости «настоящих людей», коренных жителей Территории: греться кожа к коже. Негнущимися пальцами Апрятин расправил меховой кукуль, спальный мешок по-нашему, и попытался стянуть с товарища одежду. В спальных мешках было принято спать обнажёнными, не оставляя на себе даже обуви и исподнего. Там было тепло, и леденящий ветер бескрайних просторов тундры не мог пробиться сквозь плотные оленьи шкуры. Помучавшись некоторое время, ему наконец удалось запихнуть неконтролируемо содрогающееся тело Сергея в меховые объятия кукуля. Дальше последовала его очередь. А надо сказать, что раздеваться зимой на лоне природы за Северным полярным кругом – то ещё удовольствие. Ветер немилосердно обжигал обнажённую кожу, окончательно выгоняя из тела остатки тепла. Когда зубы уже начали выстукивать дробь, Жора скользнул в тепло спального мешка, сразу же натыкаясь на холодное, как ледышка, тело соседа. «Нужно греться» – сказал себе Жора и придвинулся ближе, начиная растирать руками чужую кожу. Он старательно мял и похлопывал Баклакова всюду, куда доставали руки, пока не услышал чужой судорожный вдох. В слабом свете, пробивающемся сквозь прорехи мешка, Апрятин увидел, как дрогнули чужие ресницы, однако раненый так и не пришёл в себя. Тем не менее, видимо, Сергей чувствовал что-то, потому что вскоре Жора ощутил, как к его ногам прижались чужие ступни, переплетаясь с его собственными в поисках тепла. Апрятин рвано выдохнул. Внутри него поднималась волна непонятного чувства. Он впервые задумался, а сколько же у него уже не было женщины. Женщин в «Северстрое», да и в самом Посёлке было не густо, да и те, либо в возрасте, либо замужние. Что касается проституток, то такие, конечно же, имелись, как и во всяком уважающем себя удалённом от обычной жизни месте. Проблема была в том, что сам Апрятин считал себя выше того, чтобы пользоваться услугами подобных дам лёгкого поведения. В университете он слыл тем ещё ловеласом, разбивая сердца девушек направо и налево. Тем не менее, на подобном безрыбье Дальнего Севера взыграла его фамильная гордость. Вот и выходило, что последний раз он предавался плотским утехам ещё в университете, далёкие пять лет назад. Страшно, если подумать. Но все эти мысли постепенно уплывали, отдалялись, отодвигаемые усталостью и тревожным сном на грани беспамятства. Лицо постепенно оттаивало, и Жора почувствовал, как по шее потёк талый снег, застрявший в рыжеватой щетине. Что-то колючее ощутимо покалывало голое плечо, и именно это ощущение вырвало Апрятина из топкого сна. Очки неприятно давили на переносицу, он совсем забыл их снять перед сном. Протерев глаза, он обнаружил, что Сергей сполз ниже, утыкаясь ему в плечо небритым подбородком. Так вот, что так кололо во сне. Отогревшись, он снова начал ощущать запахи: резко ударивший в нос запах немытого тела, удушливый мускус оленьей шкуры и тонкую металлическую нотку крови. В кукуле было темно и уютно. Уютно, в первую очередь, потому что не одиноко. Близость к другому человеку не позволяла ему расклеиться и забыть о том, что за пределами пустоты есть кто-то ещё, другие люди: рекогносцировщики, промывщики, начальники и все остальные жители Советского Союза. Он давно уже не был настолько близко к другому человеку, и это странно волновало Жору. Кожа к коже, в этом было нечто особенное, можно даже сказать, сакральное. На мгновение он представил себе лицо Баклакова: тонкий нос и высокий лоб, придававшие ему сходство с Толстым Львом Николаевичем, глаза, отражавшие небо, и плотно сжатые бескровные пересушенные губы. Он знал его уже не один год, но именно сейчас, лёжа рядом с раненым Серёгой, ему показалось, что он, наконец, узнал его настоящего. Поддавшись внезапному порыву, Апрятин приподнял лицо товарища, слепо находя губами чужие. Они были сухими и невозможно обветренными, впрочем, как и его собственные, а ещё он ясно ощутил привкус крови, казалось, навеки на них застывший. Сергей по прежнему лежал всё такой же неподвижный и бессознательный, безразличный к творящемуся с ним беспределу, к тому, на что посягнул его спаситель. Жора отодвинулся. Он не знал, зачем он это сделал, а потому был счастлив, что Баклаков ничего не узнает. Любопытно, как бы тот отреагировал, если бы очнулся? Странно, но на душе потеплело. Жора Апрятин знал, что если они выживут, он больше не будет завидовать товарищу, прекратит своё глупое детское бахвальство и, кто знает, может даже составит компанию Серёге в утренних водных процедурах на берегу Северного Ледовитого. А этот украденный поцелуй он оставит себе. Как знак, как напоминание. Впереди ещё десятки километров пути, горы, долины и замёрзшие реки, но всё это не имеет абсолютно никакого значения, потому что ему есть за что бороться. Он несёт в себе великое и необъятное чувство.