***
Сумрак опускается на готический Эдинбург, пропахший дешёвым парфюмом и хмелём. Тёмное небо раскрашено серыми тучами, скрывающими редкие созвездия и серебряный лунный диск. Усачев тормозит у входа в бар, продолжая показательно выискивать что-то в телефоне, пока Даня виртуозно подбрасывает резиновый молот во влажный воздух. Удар получается хлестким, звонким, и Поперечный смеётся, хватаясь за лоб холодными руками. Миша волнительно приближается к другу, охает, сдерживая смех и заботливо берёт в ладони кисти Дани. Они стоят среди мигающих фонарей, хохочут тёплым паром в холодный воздух. Руслан смотрит на бензиновые разводы, что перламутром разлились по грязной глади лужи под ногами, видит своё дрожащее отражение и поднимает голову. Жизнь продолжается. Шансы кончаются. — Идемте, пидоры, — произносит он хрипло, перекрикивая летящие по трассе машины. Парни в обнимку лавируют между прохожими, разгорячённые от алкоголя и смеха, смотрят друг на друга затянуто, словно готовые поцеловаться. Усачев скрывается в стеклянных тонированных дверях паба.***
Прутья забора с потрескавшейся краской холодные, морозят ладонь. Парни что-то обсуждают в стороне, Руслан смотрит на оставшуюся на пальцах копоть, поднимает голову и замечает разрезающие небеса башни Грейфайерса. Позолоченная дощечка с кратким описанием истории и строения церкви отражает свет фонарей, ограда уходит вдаль, скрывая надгробные камни в сумраке. Из здания тёплым потоком льются голоса хора, на жухлую траву падает свет из цветных витражных окон. Они молятся Богу, держа за спиной гектары засаженных гниющими трупами участков. У каждого свой Бог. Иисус — лишь его обобщённая проекция. Он надеется, что через несколько десятков лет, на одном из этих надгробий будет выгравировано и его имя.***
Бармен передаёт Руслану стакан сидра, виртуозно перебрасывая шоты Поперечному. Над парнями красным неоном светится «After», разливаясь кровью по уставшему лицу Дани. Румянец скрывается в пелене алого света, рыжина в бороде горит адским пламенем, а в виски плавают бордовые разводы. Даня почти засыпает, всеми силами стараясь не сомкнуть веки и не уронить голову на стеклянную столешницу стойки. Миша исчезает в дверях туалета, забирая с собой жгучее чувство неловкости со стороны Усачева. Крестик на ключицах Данилы переливается кровью, в глазах самого парня — свобода от веры во что-либо. Руслан считал это ироничным, он мог бы посмеяться, если бы так не печалился. Это их сходство номер восемь — православный атеизм и безбожная вера. Лицемерие, пусть и неосознанное. Руслан не знает, что он здесь делает и что обязан здесь делать. Сидеть в баре, опуская голову словно вдова, верить в необъятное — не его. Это принципы Дани — убегать от минутной стрелки куда угодно, лишь бы от света. Он просиживает треть своей молодости в пабах, остается пьяным, будучи трезвым и верит в своего лучшего друга-алкоголика — Кшиштовского. Руслан не знает, почему он делает то же самое. Он не знает, почему верит в Даню. У каждого Бог свой. Бородатый и худощавый. Рыжий и пьяный. Иисус — понятие многозначное.***
Номер оказывается пустым и холодным. Сухо и тихо. Номер на одного. За стеной Кшиштовский с Поперечным смотрят «Доктора Пришельца», хохоча и попивая едкий бурбон. Из-за их двери доносятся мотивы «Tame Impala» и запах жаренного мяса. Тепло и шумно. Номер на двоих, пожалуйста. «Они лучшие друзья.» — думал Руслан, наблюдая за их обкурками и общими шутками. «Они лучшие друзья.» — думал Руслан, следя за их совместной активностью, проектами и стенд-апами. «Они лучшие друзья.» — думает Руслан, закладывая наушники в ушную раковину, пока на полке на стене, разделяющей его с Даней, подрагивает ваза. По пыльному стеклу барабанит дождь. Завтра домой.***
Парни крепко обнимаются на прощание, Миша касается губами даниной шеи, хлопает того по плечу и уходит. Руслан ещё долго наблюдает за уходящей вдаль фигурой, натянутый, как струна. Шаги Кшиштовского отдаются эхом от стен полупустого аэропорта. Питерский дождь встречает Усачева привычно и приветливо. Даня уходит закурить, бормоча Руслану что-то на прощание, а тот еще долго стоит у оживленной улицы, прокручивая события прошлых дней в голове. Он думает, что у каждого свой Бог. Он думает, что и Ад у каждого свой. Он думает, что Питер — его индивидуальный Ад. Потому что Даня — его Бог, потому что он и его Дьявол. Так Ад ли это на самом деле?