A Case Of You

Воздух пахнет той особой соленой свежестью океана, которая чувствуется в приморских городах, когда все туристы возвращаются в свои шумные мегаполисы, а крики чаек не перебивает галдёж музыки из переносных магнитофонов. В первые прохладные дни время в таких местах словно замирает: владельцы местных магазинчиков, наконец-то, могут взять выходной, в кафе никто не заказывает мороженное или холодные лимонады, от которых сводит зубы, а на побережье становится так безлюдно, что ветер легко приглаживает следы на песке. Клаус чувствует, как солнце бьет ему прямо в глаза, и, слегка морщась, подносит руку к лицу, чтобы скрыться от навязчивого света и снова погрузиться в небытие, во тьму, с которой он уже успел смириться за время своего бесконечного заточения. Так бывало во время галлюцинаций. Ему слышались голоса братьев и сестер, дочери или далекий смех из прошлого. Из парка Мистик Фоллс, где он когда-то сидел на скамейке, откупоривая шампанское, рассказывая о вечной жизни… А потом его вновь захватывали кошмары, боль разрывала грудь и бесконечное одиночество сжимало тело в свои холодные кольца, словно это гигантская склизкая змея душила в своих объятиях… Клаус готов к этому. Он будет ждать сколько потребуется, чтобы потом отомстить Марселю и остальным своим обращенным, которые рискнули бросить вызов первородному гибриду… Но тьма не забирает его в свой вакуум, солнце продолжает ярко светить, а шум прибоя становится все громче… Он открывает глаза, медленно, неторопливо, будучи уверенным, что мираж тот час же исчезнет. Белоснежный потолок и крутящийся деревянный вентилятор у него над головой остаются на месте, а Никлаус думает, что это какой-то очередной трюк, призванный сломать его окончательно. Поворачивает голову, и сердце пропускает удар: за тюлевыми шторами, развивающимися на ветру, он видит беспокойную синеву океана. Он хмурится, растерянный, боящийся почувствовать облегчение или счастье. Потом будет больнее. Это не может быть правдой. Упрямый ум параноика кричит ему о том, что ему следует быть на чеку, но что-то толкает Клауса вперед, и он встает с мягкой кровати, выходит на веранду и чувствует нежную теплоту песка под ногами. Побережье в этом месте покрыто песчаными дюнами, на которых растут пожухшие кусты, и он замечает единственную полоску следов, что ведет прямо к океану. Рассматривает их со смутной тревогой. Сердце бешено колотится, когда он понимает, что следы принадлежат девушке. Нога у нее маленькая и изящная, и гибрид идет по проложенной тропинке, встречая взглядом бесконечный горизонт и белые гребни волн. Она сидит на берегу, волосы у нее такие же светлые, в них запутался солнечный свет, и Клаус останавливается как вкопанный, рассматривая покатые плечики и тонкую талию, что ясно угадывается сквозь белую льняную рубашку. Хочет окликнуть, но боится попасть под власть этих чар, снова обрести надежду, чтобы потом провалиться в омут. Девушка поджимает по себя ноги, кладет голову на коленки и что-то тихонько напевает, и этому голосу невозможно сопротивляться. — Здравствуй, — она оборачивается на его тихий зов и улыбается. Искренне, солнечно, немного беспечно. Так, как умеет только она. — Привет, — Кэролайн встает с песка, отряхивая короткие джинсовые шортики, и прикладывает ладонь козырьком к глазам. И молчит, хотя Клаус отчаянно ждет, чтобы она объяснила, заставила поверить, что все это происходит наяву. Повинуясь внезапному порыву, гибрид делает шаг вперед и касается ее нежной щеки, наблюдая, как ее кожа мгновенно краснеет, и Кэролайн прикрывает глаза. — Ты настоящая? — выдыхает он, скользя пальцами по шее, а потом выше, заправляя прядь шелковистых волос ей за ухо. — Да, — Кэролайн кивает, чуть трется лицом об его ладонь, и Клаус не может сдержать улыбки: реальный или нет, этот момент стоит дальнейшей пытки. — Где мы? — гибрид оглядывается по сторонам, вдыхает свежий воздух полной грудью. — В Галвестоне, — она, кажется, на секунду смущается. — Подумала, что здесь нас не станут искать. — Искать? — Клаус хмурится, не понимая, о чем она говорит. Кто будет искать их в его видениях? Если только это не самая изощренная пытка Марселя, который хочет заставить его обрести Кэролайн, чтобы потом потерять… Гибрид хватает девушку за меленькую ладошку и притягивает к себе, чувствуя, как внутри него начинает кипеть гнев. — Что происходит, Кэролайн? — Клаус, успокойся, — девушка нежно проводит пальцами по его руке, что держит ее в стальной хватке. — Объясни мне, — требует он, а глаза его начинают гореть янтарным светом. Он боится. Боится, что это — плод его воображения. Что Кэролайн исчезнет или будет убита на его глазах, что она здесь, чтобы сделать ему больно. Заставить быть слабым. — Я приехала в Новый Орлеан… — Клаус тяжело выдыхает, сжимая ее руку сильнее, и Кэролайн морщится, но не пытается вырваться. — К тебе. Когда узнала, что случилось… — Ты освободила меня? Но как? И зачем? — Бонни помогла, — Кэролайн пожимает плечами и улыбается, внезапно понимая, что совсем не боится его оранжевых глаз и расплывающихся вен. — Я просто хотела, чтобы ты показал мне мир, но, похоже, теперь я показываю его тебе, — девушка мягко высвобождается из его хватки и оборачивается к бушующему океану. — Красиво, правда? Клаус ловит взглядом аквамариновые блики на воде, все оттенки беспокойной стихии, а потом смотрит на собственные босые ноги, зарываясь пальцами в песок. Это реальность. Он, наконец-то, на свободе. — Правда, — снисходительно подтверждает он, слыша, как Кэролайн заливисто смеется, а потом бежит к воде, обдавая его холодными солеными брызгами. * * * Они спят в разных комнатах. Кэролайн в спальне, а Клаус на диване в гостиной. И первородный гибрид не знает, что его веселит больше: то, что он ютится на неудобной софе, на которой не может выпрямить ноги? Скромность, с которой Кэролайн бегает от него, смущенно улыбается и краснеет, захлопывая дверь в свою спальню? Или то, что он до безумия, до умопомрачения счастлив просто потому, что каждое утро он пьет кофе, гипнотизируя взглядом белокурую девушку, которая либо читает, либо готовит. Кэролайн много смеется, заставляет его играть в шахматы и лото, и каждый вечер просит рассказать новую историю, пока они пьют пряное вино в сгущающихся сумерках. Местные принимают их за молодоженов, которые проводят медовый месяц вдали от обезумевшей толпы, а гибриду это нравится. Это все еще притворство, ложь, иллюзия, но можно позволить себе немного забыться, представляя то, чему никогда не суждено сбыться? Клаус размышляет, может ли он обнять ее. Имеет ли право уткнуться носом в нежную шею и вдохнуть ее запах, а потом обхватить за затылок и прикоснуться к губам? Кэролайн молчит, напряжение между ними ножом можно резать. Она тоже размышляет. Безмятежное время, отведенное им, чтобы побыть вдвоем заканчивается. Месть Клауса не может ждать вечно, и когда к концу подходит третья неделя их пребывания в Галвестоне, он говорит Кэролайн об этом. — Я должен вернуть свой город. И свою семью, — Клаус хмуро наблюдает, как катушка с леской, которую держит Кэролайн, запускающая воздушного змея, выскальзывает из ее рук. Большой серый волк взмывает ввысь, подхваченный ветром, и уносится куда-то за песчаные дюны. Девушка растерянно смотрит на свои руки, сжимая тонкие пальчики, а потом поднимает взгляд на гибрида. — Я знаю, — тихо говорит она, утирая слезы. — Мне тоже пора возвращаться. Клаус кивает, хотя на лице у него ходят желваки. Солнце садится за горизонт, оставляя на воде ярко-красную кровавую дорожку в неизвестность. Собственник внутри него рвет и мечет, требует внушить несносной девчонке сидеть здесь и ждать, когда он вернется за ней. Или хотя бы сказать, что он не отпустит, не может отпустить ее теперь. Но теперь все гораздо сложнее. Кэролайн мать, а он отец. Ее дом в Далласе, а его королевство — Беззаботный город. Может когда-нибудь… Через год или даже век. — Не хочу тебя отпускать, — почти рычит он, готовый завыть на холодную серую луну, что безучастно глядит на него пустыми глазницами. Кэролайн улыбается, утирая слезы, и опускается радом с ним на песок. Заключает его лицо в свои теплые ладони, проводит пальцами по скулам и подбородку. Она никогда так на него не смотрела. У Клауса внутри все холодеет, пульсация под кожей гудит в так его далеким словам о том, что любовь — это слабость. Пусть так, но сейчас он не может сопротивляться этой сладкой слабости потому, что Кэролайн прикасается своим лбом к его, трется носиком, и гибриду хочется заключить ее объятия, чтобы они, наконец-то, стали единым целым и им не пришлось бы расставаться теперь, когда она готова принять его. — Это был наш сон, Клаус, — шепчет Кэролайн ему в губы, содрогаясь от его жара, от его близости, от боли и отчаяния. И он несет ее в прохладную воду, прямо в кровавую солнечную дорожку, что потихоньку начинает меркнуть. Кэролайн не сопротивляется, когда он прижимает ее к себе: его тело такое горячее, хотя одежда ледяным покровом прилипает к телу. Чуть смущается под его пристальным взглядом, когда понимает, что ее белая рубашка не способна ничего скрыть, но потом он начинает расстегиваться пуговицы, и Кэролайн забывает, что поклялась себе: между ними ничего не будет потому, что потом боль окажется невыносимой. Клаус тяжело дышит, освобождает ее от ненужной одежды и загипнотизировано смотрит на алебастровую кожу, а потом наклоняется и целует ее в скулу, обхватывает губами кончик подбородка и аккуратную мочку уха, чтобы в конце скользнуть языком по уголку губ, прося разрешения. Кэролайн глухо стонет, опуская руки в воду, отчаянно дергая его за майку, отбрасывает ее куда-то в сторону, скользя пальцами по торсу и груди, пока Клаус врывается в ее рот. Властно и горячо покусывает верхнюю губу, потом нижнюю, сжимает в руках грудь, гладит напряженные соски, заявляет свое право обладания над той, что будет принадлежать ему совсем недолго. Она отвечает так страстно, так искренне, дрожит и шепчет что-то между поцелуями, царапая плотную кожу своим ноготками. Клаус подхватывает ее, легкую словно пушинку и в воде, и на суше, и прижимается своими бедрами к ее жару, который опаляет его даже в ледяных океанских волнах. Кэролайн поддается навстречу, приподнимаясь и опускаясь в нетерпении, пока его зубы кусают сосок до болезненного стона, до крика, до шепота в темноте. Клаус целует ее грудь так самозабвенно, будто нашел в ней последнее пристанище, но Кэролайн этого мало, она тянется пальчиками к молнии его джинс, обхватывая его, скользя рукой, сжимая так сладко, что гибрид, вконец потеряв голову, прикусывает ее шею так сильно, что чувствует кровь на языке. Он все еще помнит этот вкус. Сладкий, пряный и пьянящий. И жадно слизывает каждую каплю, пока Кэролайн прижимается к его твердой плоти все сильнее. — Не отпускай меня, — просит она, когда его пальцы проникают в нее, заставляя задыхаться и двигаться в восхитительном ритме, откидываться назад, подставляя шею поцелуям. Клаус застывает, смотрит на ее идеальную кожу, покрытую блестящими капельками воды, думает о том, что, наверно, судьба существует. Кэролайн была создана для него. Теперь он в этом абсолютно уверен, чувствуя, как она нетерпеливо насаживается на его пальцы, сжимая их, стонет, а потом нежно прикасается к его губам. Так, как умеет только она. — Никогда, — срывающимся голосом обещает Клаус, срывая с нее белье, и входит одним мощным толчком. — Обещаю. Кэролайн дрожит словно в лихорадке, обвивает его торс ногами, чувствует, как волны раскачивают их в своих объятиях. Она хочет, чтобы океан поглотил их, соединив вместе. Чтобы этот момент длился вечно, чтобы Клаус не останавливался. Чтобы завтра никогда не наступило, но луна уже освещает пустынный пляж своим холодным серебристым светом. Она чувствует, как движения гибрида становятся все резче, как его зубы вновь смыкаются на соске, а большой палец безошибочно находит чувствительную точку между ног, обводит ее, нажимает, требуя, чтобы она застонала, подтвердив, что этой ночью принадлежит только ему. И в момент, когда Клаус глухо рычит ей в губы, она чувствует мощную пульсацию у себя внутри, которая заставляет ее забыть о самом главном обещании, что она дала себе. — Я люблю тебя, — шепчет Кэролайн, утыкаясь ему в шею, когда Клаус изливается в нее, прижимая к себе так крепко, будто действительно решил никогда не отпускать. Он не отвечает, лишь целует ее лоб, вынося из воды на берег. А потом укладывает на мягкие простыни и ложится рядом, прижимая к себе, пока она плачет и смеется, молчит и рассказывает ему свои истории. До самого утра, когда первые солнечные лучи начинают пробиваться сквозь прикрытые окна… Клаус уходит, не оборачиваясь, боясь потревожить сон Кэролайн, хотя ему невыносимо хочется прикоснуться к ней еще раз, скользнуть губами по нежной щеке… Хочется бросить все, снова сыграть с ней шахматы, позволить выиграть, чтобы потом наблюдать, как ее красивое лицо разрумянивается от гордости, и она победно фыркает, забирая его короля с шахматной доски. Как она улыбается, наливая ему кофе и говорит, что ему надо было лучше следить за своей королевой. Но она крепко спит, прижав к себе коленки и подложив ладошку под щеку. Так будет правильно и не так больно. Шоссе абсолютно пустынно, и Клаус смотрит, как море становится все более призрачным в утренней дымке. Он не отпустит. Никогда. — Я тоже люблю тебя. Клаус улыбается, сжимая в руке шахматную фигурку королевы.