аконит

Солнце уже не пробивалось сквозь серые, запачканные пылью и бесконечными пьянками шторы, не слепило глаза, и лучи его не скользили по стенам и смятым простыням, торопливо свернутым у изголовья кровати. В эту комнату уже давно ничего не пыталось пробиться, кроме Чонгука, безуспешно пытавшегося повернуть ключ в замке, и в ответ на «какого хуя», адресованное самому себе, он получил открывшейся дверью по пальцам и пьяного Тэхена у порога, загородившего собой вход. Тот для поддержки подпирал плечом косяк, смотрел расфокусировано, а покрасневшие от жары и алкоголя щеки были испачканы остатками плохо смытой косметики, и эта картина готова была завести кого угодно, только не Чонгука, сонного и прилично заебавшегося после очередных объездов. И от Тэхена он тоже заебался. - Потрахался на ура? - Тэхен трет покрасневший сгиб локтя и морщится, словно от отвращения, а Чонгука к чертям заебали его закидоны и бесконечная стервозность. Он безразлично отталкивает его к дверной раме и проходит в квартиру, устало скидывая обувь и куртку; молча проклинает четырнадцатичасовой рабочий день дяди, в котором вынужден был участвовать в качестве гида по Сеулу и швыряет ногой валяющиеся на полу шмотки. Еще одна пьяная истерика не входила в его планы, но Тэ хуй клал на его планы. В помещении пахнет алкоголем, сигаретами и дешевым парфюмом, от Тэ воняло этим в тысячу раз сильнее, хотя по хорошему он должен пахнуть исключительно Чонгуком. - Видимо, ты хорошо постарался, раз даже ответить не в состоянии. Я могу начинать завидовать? - Тэхен разворачивается, наклоняет голову вбок, и испачканная за день челка прилипает намокшим векам. - Отъебись от меня, - злость Чонгука усиливалась и была совершенно оправданной: кажется, только его волнует то, что им нужно платить за квартиру, только он тратит все свое свободное время на дебильные подработки, потому что все, что умеет Тэхен — танцевать всякое дерьмо у себя в баре, получать чаевые, проебывать их в первый же день и бесконечно сидеть на чужой шее. О да, это он делает почти так же хорошо, как трахается. Гук хватает покрывало и сваливает спать на другую кровать, потому что еще секунда — и у Тэхена появится прекрасная возможность услышать все, что о нем думают. Но Тэхена, едва стоящего на ногах, мало волнует эта перспектива. Он шмыгает вечно заложенным носом, настигает Чонгука перед кроватью с тарелкой еды и очень уж по-бабски закусывает губы. - Я даже ужин тебе приготовил, - Тэ выливает на Чонгука жидкое содержимое тарелки, пачкая единственную белую рубашку и брюки, швыряет посуду в сторону, и та разбивается о керамогранитный пол, разлетаясь по нему крупными осколками. Кожу жгло от этого горячего дерьма, а глаза — от ярости. Как же его это заебало. - Бешеная истеричка, не трогай меня, блядь, - Гук шипит, отталкивает Тэхена от себя, берет за шиворот футболки и силой вышвыривает за дверь комнаты, и похуй ему на то, как Тэ ударяется голой коленкой о пол, падает рукой на осколок и смотрит укоризненно, но так, черт возьми, по-детски. Уснуть сложно. Особенно отвлекает полоса света под дверью и тень, его прерывающая. Чонгук знает и практически видит, как Тэ сидит на полу, прислоняется спиной к двери и пытается успокоиться. Возможно, допивает то, что не успел допить вечером, дует сам себе на коленку (что особенно в его стиле) или размазывает по руке кровь. И всхлипывает. Часто и громко, и от этого Гуку становится почти физически больно. Он надеется, что нужно только немного подождать. Скоро его отпустит от Тэхена, он развернется и уйдет, предоставляя Тэ возможность жить один на один со своими сценами, ебанутым характером и вечными криками. Но сейчас. Чонгук встает с кровати, быстрым шагом преодолевает расстояние до двери и, предупредительно постучав, тянет ручку на себя. - Есть что-то, что не успел мне сказать? - он садится на корточки напротив Тэ и смотрит, смотрит пристально и практически не моргает. Он думает, что вряд ли дело в любви, что она практически исключена, и ей вообще нет места в их отношениях. С Тэхеном его свела болезненная безысходность, она же держит его рядом, и она же постоянно подрывает его уйти. - Ублюдок. Мне больно, у меня кровь, и колено саднит. Не успел пожелать тебе сдохнуть, - Тэхен практически выплевывает эти слова ему в лицо и продолжает рассматривать царапину на ладони. - Прости за это и пошли в кровать, - на выдохе произносит он, но в ответ получает только еще один всхлип и поднятый перед лицом средний палец. У этой проблемы было только одно решение, и Чонгук решит ее в два счета, за рукава футболки подняв Тэ на ноги и толкнув к стене, так же больно, как тогда у двери, но прижав собой для нужного эффекта. - Чего ты добиваешься? - Гук щурит глаза и хватает его за запястья, сильно и, наверное, больно, смотрит бешено и с таким же бешеным желанием накрывает губы Тэхена поцелуем, за что получает зубами по своим. Он был уверен — Тэ этого и добивался: бесцеремонного поцелуя, мокрых следов на шее и пальцев, с силой давящих по шву на заднице джинс. Чонгук окончательно убеждается в этом, когда уха касается тихий стон; и еще один — вовсе не тихий — когда он резко заводит руки Тэхена назад, и их языки касаются друг друга, и язык Чонгука у него за ухом, и дрожащие губы Тэхена, которые едва ли сомкнуться этой ночью. Чонгук любит застывать в миллиметре от его рта, сквозь одежду водить указательным пальцем между ягодиц, и ловить губами стон; и то, как Тэхен чувствителен, когда его касаются. Любит, когда он сам стягивает с себя одежду, любит усаживать к себе на бедра и трахать у стены, любит, как Тэхен складывает губы, когда облизывает его пальцы с самым нахальным видом, и как выпускает их изо рта, когда очередной толчок срывает с губ продолжительный стон. Смятое постельное белье так и останется валятся в углу, когда они окажутся в кровати, и Тэхен снова окажется на бедрах Чонгука с запрокинутой головой, плавно двигаясь на нем и выглядя при этом как гребанное произведение искусства. И Гук сам толкается в него, потому что черта с два вид Тэ, водящего пальцами по собственному телу, стонущего и дрожащего не провоцирует на это. Чонгук недолго продержится, прежде чем уложит его на лопатки, проведя языком по недавнему порезу, закинет его ноги себе на плечи и спустя несколько толчков кончит. И уснут они все-таки в одной кровати.