Летний сон

Прошел почти месяц с тех пор, как Гон и Киллуа разошлись навсегда. Тянулись светлые, вечнозеленые дни лета, прежде полные для Гона лишь солнца и радости, теперь же будто сдавливали горло, как тиски, как натянутая на шее веревка, от каждого движения стягивающаяся лишь сильнее. Это было вовсе не из-за навалившейся работы, вовсе не из-за книжек, становившихся одна на другую на его столе - была иная причина, скрытая от посторонних глаз глубоко в душе мальчика, спрятанная улыбками и показным недовольством от постоянной учебы, за простыми словами и мимолетными жестами, которыми он никак не мог выдать себя. Сердце Гона болело так же сильно, как сломанная когда-то давно, еще на пути становления Охотником рука, но оно никогда не сможет зажить так же быстро - ни за месяц, ни за три, ни даже за год. Занимая себя работой, он отвлекался от навязчивых мыслей. Что-то записывая, что-то читая, выполняя поручения тетушки - он не оставлял себе времени на смятение, чтобы не переживать вновь и вновь лето, так круто изменившее его жизнь, которое было столь же полно света, как нынешнее. Они стояли друг перед другом, беззаботно улыбаясь. Как никогда горды окончанием большого общего приключения, как никогда счастливы в своей дружбе. Такие простые сейчас, словно совершенно обычные дети, они прощались сейчас, не давая никаких обещаний. — Мне понравилось с тобой путешествовать. Я рад, что ты мой друг. — И я рад, что ты мой друг. Без лишних слов дарят они друг другу самые лучезарные улыбки, на которые только способны, предназначенные только друг для друга и ни для кого больше, и тут же разворачиваются, каждый - в свою сторону, по своей дороге, в свою, новую взрослую жизнь. И осколки, осколки боли, капли не пролитых слез оставляют невидимую дорожку за спинами двух мальчишек, выросших слишком быстро, пробывших вместе слишком мало, но будто - всю жизнь. То лето будто стало их отдельной жизнью, их собственным маленьким мирком, полным лишь детской беспечности, которой Киллуа смог в полной мере впервые насладиться лишь тогда. Проводя каникулы на Китовом острове после получения лицензии, Гон старался всеми силами сделать Киллуа счастливым, даже не осознавая до конца, почему. Ему просто хотелось видеть улыбку лучшего друга, простую и беззаботную, которую он дарил лишь ему и никому больше, по самым простым поводам. Они ходили на рыбалку, вылавливая самых крупных рыб, наблюдая за быстрыми стрекозами, тихо, шепотом рассказывая шутки, чтобы случайно не спугнуть улов. Они купались в синем, бескрайнем океане, окружающем остров со всех сторон, брызгая друг в друга водой, приобретая загар на ярком солнце, а по вечерам наблюдая за сияющими огоньками-медузами, подбирающимися так близко к суше, что протяни руку - и поймаешь одну, даже не залезая в воду. Они устраивали гонки среди лесной зелени, мелькая между ветками деревьев как дикие кошки, подзадоривая друг друга бессмысленными, совершенно не обидными выкриками, словно этот лес был их стихией, их морем, а сами мальчишки - рыбы, купающиеся в его волнах. От скорости кружилась голова и перехватывало дыхание от высоты, но они неслись вперед без особой цели, просто проводя время вот так, словно не знающие цивилизации дети природы. Они отдыхали на полянах, купаясь в тепле и бархате травы, собирая глупые венки из цветов и рассказывая небывалые истории, сочиненные из облаков и нежного ветра, ласкающего их разгоряченные щеки. Иногда их руки соприкасались случайно, заставляя Киллуа меняться в лице, пряча румянец в цветочном ковре, а Гон всегда лишь беззлобно смеялся, крепче сжимая руку друга, заставляя того подняться с мягкой травы и снова отправиться куда-нибудь, в бесконечный летний путь, на дорогу их собственного маленького мирка. Гон не мог сдержать слез, когда оказался один. Уже ночью, когда ночь поглотила в себя день, когда он остался наедине с луной, мальчишка заплакал, как никогда раньше, молча, тихо глотая слезы в центре комнаты, где прошло его лучшее лето. Он чувствовал себя разорванным на две части, осознавая, что их с Киллуа маленький мир исчез, не оставив от себя и следа - лишь осадок на душе. Воспоминания о днях вместе навалились горой на плечи Фрикса, заставляя того жалеть о сегодняшнем дне. Почему не развернулся? Не окликнул, не остановил, не сжал крепко в объятиях, заставляя пообещать никогда не уходить. Последние слова отдавались в голове, будто сквозь шторм, заставляя душу мальчика раскалываться на тысячи кусочков. "Я рад, что ты мой друг." И он молча хватался за ткань футболки, давая слезам сползать по щекам, оставляя этот миг только между собой и луной. В их мире были только самые сладкие фрукты, только самый звонкий смех и самая приятная погода из всех, что бывали когда-либо в истории. Ясный ли день, тропический ли дождь или ночная прохлада - всегда им было хорошо, ведь они сами были погодой друг для друга, сияя, как маленькие солнца, хмурясь, как две серые тучи, волнуясь, как море в шторм, улыбаясь, как ночные звезды во тьме. Болтая о всякой чепухе, занимаясь всякими глупостями, они будто сами становились частью маленького летнего мира - такими же цветами, как те, что вплетены были Киллуа в венок для Гона, только мыслящие, подвижные, шумные - живые. И это было только их секретом и секретом солнечных бликов на воде, отовсюду наблюдающих за мальчишками. Мягкая, практически шелковая простыня с тихим шелестом соскальзывает со смуглой спины, едва приоткрывая ее, давая воздуху из открытого окна дохнуть прохладой на шею, заставляя зябко поежиться даже во сне. Но Гон не спал. Лежал, обнимая подушку, спокойно дыша, но не спал на самом деле, всеми силами стараясь утихомирить сердцебиение, которое так и стремилось пуститься в бешеный ритм, выдавая бодрствующего мальчишку. Кто-то легкий, будто пушинка, сел рядом, на самый край кровати, и Фрикс почувствовал на себе чужой взгляд. Вовсе не прожигающий, не яростный, не означающий скорую смерть. Это был теплый, печальный взгляд, полный раскаяния, которое чувствовалось даже без слов. На удивление холодная ладонь нежно проводила по вечно растрепанным черным волосам, запутываясь в прядях, нежно соскальзывая вниз, будто боясь им навредить. Пальцы останавливались на секунду на шее, и Гон едва сдерживал вздох. Холод снова заполнял пространство между ними, и даже луна пряталась за колыхающуюся штору, замирая в ожидании, как замирал весь мир вокруг этой комнаты. Спустя тягостные минуты ожидания, мальчишка ощущает движение совсем близко, и сухие от волнения губы мягко касаются его шеи. Всего одно прикосновение, но дыхание Гона сбивается на секунду, хотя это и остается незамеченным. Мимолетно пролетают пальцы над рукой, едва касаясь кожи, и новый немой поцелуй остается на коже нового охотника, будто этот ночной гость надеется таким образом запечатлеть его навсегда, как память о самом лучшем в его жизни. Об их маленьком мире. Каждую ночь Киллуа приходит в комнату Гона, неслышимо, словно кошка, и свидетелями его действий становятся лишь небо и шелестящие у окна листья. Он не смог. Не давая никаких обещаний, он не сдержал их и вернулся, бросив все ради единственных минут, что они смогут провести вместе, даже если Гон не будет знать о его присутствии. Ему достаточно просто видеть его, наблюдать за трепещущими во сне ресницами, слушать размеренное дыхание. И целовать его, легко, практически призрачно, молча, как кажется, внутри же разрываясь криками раскаяния. Он не мог не вернуться к нормальной жизни, ведь этой жизнью был Гон. Его жизнь - в его глазах, его надежды - в его улыбке, его сердце - в его руках. Гон был его кислородом, запас которого Киллуа пополнял каждую ночь, касаясь губами его кожи. Для него эти минуты растягивались на часы, часы отчаяния и счастья. Он до сих пор слышал голос друга и то, как нежно он всегда произносил его имя. Когда они оставались одни, Гон всегда будто боялся разбить его. Теперь же Киллуа не хотел потревожить хрупкого мальчишку. Гон знал, что они больше не увидятся. Никогда. Киллуа видит его фигуру в свете из окна, но больше никогда не встретятся их взгляды, не польется беззаботный разговор, не начнется очередное приключение. Он знал, что эти поцелуи - проявление настоящей любви, и страдал от того, что не в состоянии ответить, и может лишь делать вид, что присутствие друга не будит его. Он знал, что Киллуа будет с ним до тех пор, пока он спит и не хотел, чтобы тот уходил. Но Гон не знал самого главного. Киллуа знал, что Гон не спит.