Амнезия

Когда Эрак запирается в комнате, у него остаются слёзы. Только они, солёные, сладкие, душащие и горчащие — да какими они не покажутся на пятый и одиннадцатый день одиночества. Внезапно оказывается, что слезами можно умыться, с их помощью можно стирать наволочки и немного — простыни, а ещё хорошо получается тихо скулить в подушку. Так, чтобы горло потом час саднило. Эрак теперь в этом мастер. Он может забиться в угол кровати так, чтобы свет из-под двери его не касался. Его жизнь теперь ограничена этой мокрой, хлюпающей кроватью, насквозь пропитавшейся горечью, страхом, стыдом. Жалостью к себе и ненавистью — к себе же. Такой отчаянной ненавистью к собственной слабости. Он — шутка ли — посмел понадеяться. Он возомнил, что может думать о Хино больше, чем дозволено его виду. Беспомощному, жалкому, мерзкому виду свиней, которые только и могут, что сально смотреть на Хино. Да один взгляд Эрака для него — величайшее оскорбление. «Всего лишь забитая свинья», — да, это он. Эрак не спорит, он давно с этим согласен. Он не любит отрицать правду. Поэтому она, тихо урча, пригретая на его груди, продолжает шептать: «Свинья. Ты никто. Животное. Ешь. Спи. Существуй.» Её, правды, облезлый хвост то и дело взметается вверх и хлещет Эрака по лицу, а шерсть забивается в рот, когда он шумно вздыхает для новой порции слёз. Они с правдой — отличный тандем. Они воют в унисон и спят. Всё. «Тебе становится легче?» Рядом появляется кто-то, помимо правды. Эрак едва может узнать его из-за мутной соли в глазах, поэтому просто слушает, едва ли вникая в смысл. Дядя пытается врать. Так неумело и искренне, словно думает, что Эрак поверит. Он говорит, что жизнь не кончена, что крест на себе ставить рано. Что-то про силу воли, про уверенность, выдержку. Но Эрак знает — правда подсказывает — он не более, чем свинья. Он может скулить и принимать подачки. На этом всё, занавес. Расходимся, представление кончилось, не начавшись, помидоры, пожалуйста, бросать строго в пол. Занавес не отстирывается. Ему дают лук и стрелы. Что-то, кроме слёз и надежд, на что он способен. Что-то настолько родное, пришедшее прямиком из детства, вместе с приятным зудением пальцев и болью в мышцах. «Ну как? Стало немного легче?» Когда тетива впивается в отвыкшие от неё пальцы. Когда рука трясётся невероятной дрожью от слабости, но опустить её не позволяет что-то гораздо большее, чем упорство. Когда лёгкие сжимаются внутри так, что приходится уговаривать их пропустить хоть глоток воздуха. Когда ноги болят, и при спуске по лестнице он иногда не может их контролировать. «Когда тренируешься, тебе становится легче?» Наверное, да. Это больше похоже на отчаянные попытки к бегству. Перед глазами всегда — лицо. Золотые волосы, ресницы, тёмный, пристальный взгляд, который Эрак уже никогда не забудет. Он лежит посреди футбольного поля, отбегав своё, и всё, что способен видеть — Хино. Всё, что способен слышать: «Свинья». Он — всего лишь забитая свинья, которая валяется тут в ожидании мясника. Ни больше ни меньше. Свинья. Эрак поднимается, чтобы заглушить этот голос. Он встаёт, хрипит и начинает бежать, лишь бы не слышать правду, только бы не стонать от боли в спине: она когтями цепляется за лопатки. Он тренируется день и ночь. Он бежит от правды. Стоит остановиться, и она догоняет его, снова раздирает кожу, лезет внутрь, сворачивается, урчит. Она, должно быть, скучает. А Эрак, как свинья, от неё бежит. Собственно, он ничуть не изменился — внутренне, а вот оболочка преобразилась. Ему вслед теперь оборачиваются. Шепчутся, да так громко, что только идиот не услышал бы этих восторженных комментариев. Эраку, вообще-то, побоку — голова напрочь забита мыслями о тренировках. Они впредь заменяют ему сомнения, страхи, мечты. Всё, что нужно для равновесия — взять в руки лук. Натянуть тетиву, выдохнуть, прицелиться. Пуф! Проблема нанизана на металлический наконечник, вбита точно в центр мишени. Молодчина, Эрак, ты снова сбежал от правды. Она теперь даже не пытается догнать: выдохшись на трёхсотом кругу, валяется дохлая за углом. Получилось незаметно отпинать её, чтобы глаза не мозолила. Через год или два легко начинаешь верить, что прошлое — всего лишь иллюзия. Такое фантомное, постепенно стирающееся из памяти явление. Если поднапряжётся, Эрак вряд ли вспомнит каждую чёрточку лица Хино (очень в этом уверен). Кроме того, частичная амнезия может наступать вследствие воздействия на индивида гипноза. Он вычитал это в какой-то заумной книге и теперь прокручивает в голове фразу, как мантру. Гипноз. Гипноз. Всё, что с ним было — гипноз, а теперь — долгожданная амнезия, когда можно прикидываться, будто ничего и не происходило. В его мозгах знатно покопошились, раз он о чём-то мечтал, на что-то надеялся, а не ставил перед собой конкретные цели. Есть стрела, точно ложащаяся в гнездо. Есть аморфная проблема. Пуф! Осталось спокойствие и поражённая мишень. Есть тёплая рукоятка, которая мелко подрагивает из-за волнения. Пуф! Никаких вопросов, всё в голове давно по полочкам. Подле него — шепотки и уважительные поклоны. Он, кажется, стал для людей кем-то больше, чем просто свиньей. Они так охотно смотрят в лицо его маски, так радостно видят то, что лежит перед ними на блюдце. Рядом теперь, точно преданный пёс, обязательно ходит кто-то. Эрак не то чтобы часто на него смотрит. У него нет друзей. Зато есть стрелы и лук. Есть голос Хино, услышанный через два года. Пуф! Есть порванная тетива и шум, много встревоженных голосов. А среди них — тот, который он позабыл (яростно в это верит). Больше нет никакой амнезии. Есть кровь на щеке и правда, урчащая сбоку. Не то чтобы он скучал.