From Ice to Fire

– Андерсон, ты совсем ума лишился? Куда я выпущу тебя на лед с такой ногой? – тренер стоял впереди всех, сложив руки на груди. Ребята столпились вокруг скамейки плотным кольцом, невольно отрезая Курта от происходящего, и он как мог вглядывался в просветы между спинами, чтобы разобрать хоть что-нибудь. – Просто дайте мне мои таблетки, и я буду в порядке, – прохрипел хоккеист, поглядывая в сторону своего шкафчика. – К началу периода точно оклемаюсь. – Блейн, скажи мне, пожалуйста, – аккуратно отодвигая хоккеистов, доктор Пиллсбери подошел ближе к парню и поставил на скамейку рядом свою рабочую сумку. – Сколько таблеток в день ты принимаешь? Андерсон молчал, в раздражении прикусив губу, а Курт практически перестал дышать, превращаясь в одно большое ухо. Он ловил каждое его слово в надежде узнать, что же с ним происходит, пытался уловить его настроение, понять, что же все-таки задумал хоккеист. – Ты же не долечил свое прошлое растяжение, верно? – О чем ты, Эммет? – тренер Бист растерянно переводил взгляд от парня к мужчине и обратно, нахмурив брови. – Дэвид, кровоподтеки такого цвета не могли образоваться за несколько минут, – тяжело вздохнув, мужчина присел рядом, осторожно осматривая травмированную ногу. – Почему ты не показал мне его перед игрой? Почему не отправил на осмотр? – Доктор Пиллсбери, да со мной правда все нормально, – попытался подняться Блейн, но зашипел от боли и обессилено упал обратно на твердое сидение. – Поболит и пройдет. Эммет покачал головой, укоризненно глядя в сторону тренера и ожидая его ответ. – Ну что ты хочешь? Я поверил ему на слово, – устало выдохнул тренер, проводя рукой по лицу. – Облажался я, Эммет, я уже понял! Но мне нужен был мой лучший игрок в финале. Что мне было делать? – Мы все облажались, Дэвид, – ответил мужчина и отвернулся, переводя внимательный взгляд на раздосадованного хоккеиста. – Я же тоже не проверил. – И что теперь? – Это ты мне скажи, что теперь, – устало произнес доктор Пиллсбери. – Сворачивайся, Андерсон, и поехали в больницу. – Я никуда не поеду, – твердо возразил Блейн, для убедительности помотав головой. – Я буду играть, и мы выиграем. Вы же можете вколоть мне что-нибудь, чтобы я мог дальше играть? – Андерсон, ты хоть понимаешь, что ты можешь вообще не встать, если еще раз травмируешь ногу? – мужчина перебирал в руках ленту, на которой висел пропуск, и в упор смотрел на парня. – По-моему, спрос на хоккеистов-инвалидов на рынке труда не так уж велик. Как думаешь? – Я не собираюсь больше падать, – Блейн пожал плечами, оглядывая парней вокруг. – Ребята меня подстрахуют, если что, а я не буду лезть на рожон, делов-то. Доктор Пиллсбери, мне нужно просто доиграть матч, нужно отыграться, нужно забить еще один гол! Дайте мне что-нибудь, чтобы я мог встать. – Ты мне не ответил, какую дозу таблеток ты принимаешь, – мужчина был неумолим. – Ну в день примерно таблетки две, уже больше недели. Иногда, когда боль сильная, могу третью закинуть, – сдался парень, все еще приуменьшая настоящее количество. – Где-то пузырек в неделю получается, иногда чуть больше. – Ты совсем ополоумел? – доктор взорвался, вскакивая со своего места и нависая над хоккеистом. – Ты вообще понимаешь, насколько это опасно? Ты слышал про токсический шок? Иди вон, почитай про Джордана Кокса, посмотри, где он сейчас. Ты тоже так хочешь? Я серьезно говорю, собирай свои вещи, и мы с тобой едем в больницу. – Доктор Пиллсбери, я никуда не поеду, – упорно продолжал повторять Блейн, отказываясь слушать кого-либо. – Сейчас мне важно доиграть матч. А что будет после игры, меня будет волновать после игры. – Ты можешь не доиграть этот матч, если твоя печень откажет, – уже тихо произнес врач, обессилено опуская руки. – Это чудо, что она все еще способна фильтровать весь тот мусор, который ты глотаешь как конфеты «Тик Так». И если я вколю тебе еще одну дозу обезболивающего, большую даже для тебя, Блейн, она может стать для тебя последней. Ты понимаешь, что ты жизнью рискуешь из-за своего упрямства? В раздевалке повисла тишина. За железными дверями ревели трибуны большого стадиона. Был слышен гул работающего ледового комбайна. Люди сновали по большому коридору, громко переговариваясь и решая свои бытовые проблемы. Курт тоже мог бы слышать все это, но в ушах отдавался только оглушающий стук собственного сердца. Он может его потерять. Может потерять самое дорогое из-за собственной невнимательности. Снова. – Я понимаю все риски, доктор Пиллсберри, и принимаю их, – тихо прошелестел Блейн, и конец фразы утонул в громком споре хоккейной команды. – Ты не посмеешь, Блейн! – закричал Сэм, хватая парня за плечо и резко разворачивая в свою сторону, от чего тот едва не потерял равновесие. – Ты не будешь рисковать собой. Я тебе не позволю. – Успокойся, Сэм, – Блейн не сумел сдержать улыбку, глядя на взволнованного друга. – Я же говорил тебе, что все будет хорошо, значит все так и будет. Мы обязательно выиграем этот матч и попадем в АХЛ, я же обещал. Я, конечно, верю в вас, ребята, но я не могу бросить вас и просто уехать. – Да похрен нам на АХЛ, Блейн, – Райдер стоял рядом с Эвансом, переминаясь с ноги на ногу. – Важнее жизни, блин, нет ничего. Чего ты удумал? О себе волнуйся, не о нас. – Достижение мечты всей жизни всегда важнее бессмысленного существования, – Блейн грустно посмотрел в сторону двери. – Если я помогу вам выбиться в люди, то за это и умереть не страшно. – Вы только послушайте, что он говорит! – крикнул Паккерман, со злости ударяя кулаком по железному шкафчику, отчего стоящие рядом парни отпрянули от неожиданности. – Ты с каких пор альтруистом заделался? Жить надоело? Ты это брату моему скажи! Он тоже ради меня до последнего свои боли скрывал. Ты думаешь, он мне лучше сделал? Да я бы с радостью проиграл те сраные отборочные, только бы обнять его еще раз! – Пак, ну это же другое! – взвыл Андерсон, пытаясь встать, но снова упал обратно, сдавленно застонав. – Не смей давить на меня братом, ты же знаешь, я тоже маму потерял. – Так ты же как никто другой должен понимать весь ужас своего решения! – Сэм перестал себя контролировать. – Господи, Блейн, да включи ты свои мозги. Услышь нас, прошу тебя. – Я уже включил, Сэм, – парень устало покачал головой, опуская плечи. – Я все понимаю. Но я так решил. Все снова замолчали, и тишина эта ощущалась десятитонным грузом на плечах каждого человека в комнате. – Я дам тебе еще пять минут, чтобы передумать, – нарушил тишину доктор Пиллсбери, поднимаясь со скамейки. – Потом вернусь, и я надеюсь, очень надеюсь, что ты все-таки передумаешь. По местам, ребята. Дайте ему время прийти в себя. Парни медленно начали расходиться по углам небольшой раздевалки, переговариваясь и оживленно споря между собой. Им предстоял последний, решающий период, и каждый был занят своим делом: часть ребят проговаривали с тренером важные моменты и анализировали игру на поле, кто-то затачивал коньки, кто-то проверял свою форму и осматривал полученные ранения. А Курт, наконец, смог увидеть своего сгорбленного парня с выставленной вперед больной ногой, одиноко сидящего около шкафчиков. Взрослый мужчина, капитан хоккейной команды, который мог завалить на льду кого угодно, выглядел таким хрупким и беззащитным, что у Хаммела при взгляде на него кольнуло сердце. Он тихо стоял и смотрел на Блейна, не в силах произнести ни слова. Ему так много нужно было сказать, так много обсудить, предупредить его, но слова упорно отказывались складываться в осмысленные предложения. Он хотел просто подбежать и трясти, трясти Блейна изо всех сил, бросая в него жалкие обрывки витающих в голове фраз в попытках образумить отчаянного сумасшедшего, но как вкопанный стоял на месте и смотрел, смотрел, смотрел... Думал. Представлял. Мечтал. Блейн, словно почувствовав на себе прожигающий взгляд, поднял глаза вверх и застыл, встречаясь с ледяным океаном перед собой. – Курт, – тихо произнес он, – слава богу, ты здесь. – Да, я все еще здесь, – через силу проговорил парень, запинаясь чуть ли не на каждом слове. Дыхания откровенно не хватало, но он просто не мог заставить себя глубоко вдохнуть. – Хотя сам не понимаю почему. – В каком смысле? – Андерсон широко улыбнулся, протягивая перед собой руки. – Я очень рад тебя видеть. Подойдешь? – Зачем? – резко бросил Хаммел, отвечая вопросом на вопрос и не двигаясь со своего места. Блейн смутился, и улыбка ушла с его лица. Руки медленно опустились и накрыли обтянутые тканью бедра. – Я просто соскучился, – пробормотал парень, пряча грустный взгляд в собственные коньки, которые лежали неподалеку. – Хотел тебя обнять. Но если ты не хочешь... – Зачем, Блейн? – Блейн в недоумении повернул голову, но Курт не дал ему вставить ни слова, подходя ближе. – Зачем я тебе? Зачем? Ты же собрался идти до конца. Ради команды, ради будущего, ради чего еще? Ну так иди, – голос Курта против воли дрогнул, срываясь на хрип. – Иди! Зачем тебе я? Оставь меня и иди! – Курт, прошу тебя, – прошептал Андерсон, всем телом разворачиваясь к журналисту и снова протягивая вперед руки. – Пожалуйста, подойти ко мне. Я прошу тебя. Курт! Курт смотрел в пылающие янтарем глаза и не верил. Он просто отказывался принимать то, что их обладатель способен совершить такую огромную ошибку, которая может стоить ему жизни. Как он может добровольно подписывать себе смертный приговор и смотреть при этом вот так? Смотреть на него и не думать, чего лишается? Чего лишает самого Курта, который больше не представлял себе жизни без Блейна. Его любимого Блейна. Курт сорвался с места и вплотную подошел к скамейке, первым обнимая парня и зарываясь носом во влажные волосы. Было неудобно стоять вот так, согнув спину, но ему было плевать на все неудобства. Хаммел вдыхал поглубже любимый запах и цеплялся руками за форменную майку, словно пытаясь вобрать часть Блейна в себя. Глаза адски жгли непрошенные слезы, и Курт смахнул их рукавом куртки, пытаясь остановить соленые потоки. Он признал свою капитуляцию. Война проиграна, командиры в плену, доставайте белый флаг. – Прошу тебя, поезжай в больницу, – сбивчиво шептал Курт, опаляя покрасневшее от ударов ухо, и гладил хоккеиста по спутанным волосам дрожащими руками. – Хочешь, я поеду с тобой? Пожалуйста, Блейн, не делай глупостей. – Курт, малыш, – Блейн немного отстранился и положил горячие ладони на щеки Хаммела, фокусируя его внимание на себе и заставляя присесть напротив. – Со мной все будет хорошо. С нами все будет хорошо. Не нужно за меня переживать, слышишь? – Я не могу, – в голосе откровенно сквозили слезы, и Курт оставил попытки их скрыть, полностью отдаваясь эмоциям. – Не могу не переживать. Блейн, ты... Ты делаешь опасную глупость. Пойми же ты, это уже не игра. На кону не попадание в АХЛ или «Нью-Йорк Рейнджерс», а твоя нога и твоя, блин, жизнь. Блейн смотрел в заплаканные глаза напротив, подушечками больших пальцев стирая с острых скул соленые дорожки. Ловил каждый взмах мокрых ресниц, каждый рваный вдох и выдох, каждый взгляд, наполненный... Чем? Что это? Он никак не мог понять. Что-то очень-очень важное, Блейн, пожалуйста, прочитай это. Он смотрел и не мог отвести взгляд от парня, который был таким красивым, словно сошел с одной из картин, которые хоккеист видел однажды в музее искусств в Толидо. Смотрел, не отрываясь. Пытался запомнить? – Курт, я знаю, что ты меня не поймешь, как бы ни пытался, – осторожно начал Блейн, старательно подбирая каждое слово. – Но я правда должен играть до конца. Я шел к этому всю свою жизнь. Я работал днями и ночами, отдавая хоккею всего себя. Я здоровье на льду положил. Но то, куда меня это привело, к кому меня это привело, – Курт едва заметно улыбнулся, – определенно стоило всех потраченных усилий. Пойми, Курт, такой шанс дается всего раз в жизни. Я не могу его упустить и подвести ребят. – Не думай хоть раз о других, – прошептал Курт, безоговорочно утопая в горячей карамели и уже не пытаясь выплыть наверх. – Подумай о себе. О нас. – Я многим им обязан, малыш, – хоккеист тепло улыбнулся, в любимой манере наклоняя голову вбок. – Я пришел в команду в пятнадцать лет, когда они уже стояли на коньках с семи. Они сделали меня мной, сделали хоккеистом, приняли к себе и они позволили мне быть их капитаном. Это многого стоит, Курт. А Сэм... Сэму я в какой-то степени жизнью обязан. Он столько раз вытаскивал меня из лютого дерьма, что я и сосчитать не могу. Ты понимаешь, какая на мне лежит ответственность? Они фактически доверили мне свое будущее, и я не могу собственными руками его разрушить. Я рад бы отказаться, но просто не могу. – Ты прав, я не смогу тебя понять, – упавшим голосом прошелестел Курт, резко разрывая зрительный контакт и опуская глаза на сложенные на коленях руки. – И переубедить тебя не могу. Но как прикажешь мне жить дальше, если... если с тобой что-то случится? С мыслью о том, что это моя вина? Что я не остановил тебя? – Ты не в чем не виноват, – Андерсон нежно коснулся подбородка юноши, приподнимая его голову. – И жить я прикажу тебе долго и счастливо, исполняя все свои желания и мечты. Строить свое будущее, не оглядываясь на прошлое. Жить, любить и кайфовать от каждого отведенного тебе дня. – Я не смогу без тебя долго и счастливо. Кто будет приносить мне кофе и чинить краны в моей квартире? – на заплаканном лице против воли появилась улыбка. – С кем я буду смотреть мюзиклы и устраивать домашние концерты в доме у отцов Рейчел? – Я верю в лучшее, – улыбаясь в ответ, произнес хоккеист, и Хаммел увидел, как в любимых глазах собираются слезы. – Все будет именно так, как должно быть. Посмотри на нас, Курт: мы же совершенно не совместимые друг с другом вещи: как лед и огонь, например. При других обстоятельствах мы бы даже не заговорили друг с другом. Ты бы тут же убежал, стоило мне рот открыть. – Не льсти себе, ты бы никогда первый со мной не заговорил, – тихо засмеялся журналист, стирая рукой влагу со щек. – Тебе напомнить, каким ты был до нашего знакомства? – Вот тут даже спорить не буду, – Блейн поднял руки вверх ладонями вперед. – Признаю, виновен по всем статьям. В разговоре повисла пауза. Каждый из парней, сидящих друг напротив друга, думал о своем, совершенно не обращая внимания на любопытные взгляды парней вокруг. Они смотрели друг на друга и тонули в своих личных кошмарах: один – в языках янтарного пламени, другой же раз за разом летел в ледяную пропасть. – У тебя время заканчивается, – прошептал Хаммел, поглаживая смуглое запястье. – И у нас тоже. – У нас оно никогда не закончится, – горячо выдохнул хоккеист, накрывая руку юноши своей. – Часть тебя всегда будет со мной, и ты, я надеюсь, всегда будешь меня помнить. Внутри меня все словно замирает, когда я думаю о тебе. Я уже говорил, что твои глаза напоминают мне… – Застывший ледяной океан, – закончил фразу Курт, остатками сознания отмечая, что слезы снова покатились по застывшей на лице улыбке. – Да, я слышал это от тебя пару-тройку раз. – Мы всегда будем друг у друга, несмотря ни на что, – первая предательская слеза все-таки сорвалась, покатившись по двухдневной щетине, солью задевая свежие ссадины. – Ледяной океан и яркий, пылающий огонь. – Блейн, я... – Курт понял, что должен сказать Блейну самое важное, то, что уже давно прочно поселилось в его сердце, но... – Блейн, время заканчивается, – голос доктора Пиллсбери заставил Курта дернуться и отодвинуться от хоккеиста, быстро стерев с лица следы слез и громко шмыгнув носом. – Надеюсь, ты хорошо подумал. – Да, я подумал, – спешно смахнув соленые капли, Блейн развернулся к мужчине. – Колите, доктор. Я буду играть. Курт, вставая со своего места, встретился глазами с доктором и отрицательно покачал головой, получая в ответ смиренный кивок. Ну все. Дальше пути назад нет. Он отошел подальше, стал около самой стены и, закусив губу, наблюдал за манипуляциями доктора. Тот измерил парню давление, проверил реакцию, пульс, после чего достал из сумки шприц с прозрачной жидкостью и, обработав кожу, вколол лекарство прямо в воспаленный сустав, непрерывно наблюдая за реакцией парня. Не заметив ничего необычного в поведении хоккеиста, доктор Пиллсбери удовлетворительно хмыкнул и под тихие ругательства парня осмотрел и ощупал ногу еще раз, после чего наложил мазь и крепко зафиксировал ногу эластичным бинтом. Он прослушивал пульс и следил за дыханием, делая пометки в медицинской карте. По расслабленному лицу Андерсона Курт понял, что лекарство начало действовать. Тот повеселел, потихоньку двигал ногой, проверяя ощущения, попробовал встать. Все люди в комнате неотрывно следили за тем, как тот делает несколько шагов, как пробует перенести вес на больную ногу и как широко улыбается. Курт с грустью наблюдал за тем, как Андерсон зашнуровывает черные именные коньки. – Через три минуты конец перерыва, – подал голос тренер, но никто из команды не пошевелился. – Вы чего такие кислые? – хоккеист поднял голову и посмотрел на застывших ребят. – Чего вы меня хороните раньше времени? Я еще поиграю с вами! Время надрать зад этим ублюдкам! Ребята несмело отозвались, все еще не особо веря в происходящее. Они подходили к Блейну, разговаривали с ним, кто-то попытался пошутить, но в воздухе все равно чувствовалось напряжение. Тренер Бист неотрывно гипнотизировал Андерсона, напряженно о чем-то думая, а Эммет периодически подходил к хоккеисту и проверял пульс. Один Курт бесполезно стоял у шкафчиков, обняв себя руками в безнадежной попытке успокоиться. Когда прозвучал последний свисток, сообщающий об окончании перерыва, парни вышли на лед. Блейн снова отставал и перед самым выходом невольно задержал взгляд на по-прежнему стоящем на своем месте Курте, в глазах которого стояли слезы. Блейн непозволительно долго рассматривал парня и широко улыбался. Он скользил взглядом по знакомой фигуре, и... Что? Пытался запомнить? Прощался? *** Курт не смог заставить себя выйти из чертовой раздевалки ни разу с начала периода. Ему вдруг стало сильно все равно на работу, на возможное увольнение, на испорченное резюме. Он не мог продолжать вести блог, в любую минуту ожидая худшего. Он не мог смотреть в телефон без готовности в любой момент вызвать скорую и молился, чтобы она не понадобилась. И он до сих пор не понимал, что хуже: стоять на стадионе и своими глазами видеть всю игру или слепо ориентироваться на громкие крики толпы и объявления диктора, который сообщал залу о нарушениях на поле или неудачных бросках по воротам. Парень расположился на скамейке, где десять минут назад сидел Блейн, и все еще мог чувствовать его запах. Он сидел, облокотившись спиной о шкафчик и обхватив руками колени, и смотрел на дверь, за которой разыгрывалось настоящее сражение. Он понимал, что должен быть там, должен поддерживать своих ребят, но выйти из раздевалки и наблюдать за Блейном, в страхе замирая на каждом силовом приеме, было выше его сил. Выход Андерсона на поле фанаты приняли бурными овациями: никто не ожидал, что после произошедшего на льду он вернется в игру. Но он не только вернулся, но еще и вышел в первой шестерке разыгрывать шайбу. Создавалось стойкое ощущение, что в этот момент трибуны сошли с ума. Курт внимательно вслушивался в происходящее за железной дверью. Все время с начала матча он чувствовал постоянное напряжение в теле, и это не прошло для него бесследно: стала болеть голова. Юноша уткнулся лбом в плотную ткань дизайнерских штанов, прикрывая от пульсирующей боли глаза. По ощущениям, это был очень долгий день, а наручные часы показывали только шестнадцать десять. Не выдержав, Хаммел все-таки достал из сумки телефон и спустя несколько минут поисков нашел онлайн-трансляцию того молодого парня, который сидел недалеко от скамейки их команды, и попал как раз на момент, где на замену снова выезжал Блейн. – На девятой минуте третьего периода на льду мы можем видеть легендарную «золотую шестерку», – Курт сделал звук громче. – Теперь у «Пантер» точно нет никаких шансов выиграть! «Золотой шестеркой» фанаты окрестили ребят в социальных сетях еще в середине чемпионата. Таким составом они часто выходили на лед, и, когда тренер выставлял подобную комбинацию, их слаженности и успехам мог позавидовать каждый играющий в команде спортсмен. Парни умели чувствовать друг друга, понимать без слов, их действия были слаженными и четкими, отработанными до автоматизма, и свои лучше голы в чемпионате они забили именно этим составом. На защиту тренер заявил Финна Хадсона и Арти Абрамса, которые уже успели положительно отличиться в этом матче. На воротах стоял Майк Чанг, поменявшись с Родериком, и это была первая замена голкиперов со стороны «Тигров». Справа на линии нейтральной зоны занимал свое положение Сэм Эванс, с левой стороны стоял Ноа Паккерман. И возглавлял золотой секстет Блейн Девон Андерсон, который с готовностью ждал вброса шайбы в игру на месте центрального защитника. Курт плохо видел через маленький экран, но сумел разглядеть майку игрока под номером «06». Сжимая подрагивающими руками холодный металлический корпус телефона, он смотрел, с какой скоростью и резкостью тот бегает по льду, пасует шайбу, врезается в противников, и не верил, что каких-то полчаса назад тот не мог самостоятельно подняться на ноги. – Идет одиннадцатая минута активной атаки ворот противников, но «Пантеры» не подпускают «Тигров» близко к линии ворот, активно обороняясь, – парень был удивительно дотошным и щедрым на описание подробностей. – Боюсь, у них осталось мало времени на то, чтобы отыграться. Курт корил себя за то, что целый день только и делает, что подводит Изабель. Его задача состояла в том, чтобы освещать события матча, а по итогу выходило, что за все время игры он опубликовал всего пару постов. Он слишком сильно зависел от собственных эмоций, и невозможность справиться с ними ясно указывала на его непрофессионализм. Эмоции мешали Хаммелу мыслить здраво, и он не смог разделить работу и личную жизнь. Посмотри правде в глаза, Курт: ты обычный дилетант. Неужели Изабель ошиблась в нем, переоценив возможности? Да, он действительно неплохо писал о моде и стиле, но со спортом до конца подружиться так и не получилось, откровенно говоря. А ведь место заместителя главного редактора предполагает умение хорошо писать и разбираться в разных сферах жизни, верно? Громкие вопли толпы вывели Курта из лабиринта собственных мыслей. Он непонимающе уставился на экран, который показывал электронное табло с цифрами «2 : 1» в пользу «Тигров». Неужели он только что пропустил важнейший гол своей команды из-за собственного самобичевания? Десять баллов, Курт Хаммел. Круглый отличник. Курт сорвался со своего места и, едва не запутавшись в чьих-то разбросанных кроссовках, выскочил из раздевалки, громко хлопнув тяжелой дверью. Тренер Бист увидел его издалека и, широко улыбаясь, приветливо махнул рукой, подзывая ближе. Курт подбежал к мужчине, игнорируя на себе заинтересованные взгляды окружающих. – Дэвид, это они забили? – от переизбытка эмоций голос срывался на крик. – Это правда? – Сэм с Блейном разыграли на двоих, – тренер буквально светился от счастья. – У Андерсона была голевая передача, а Эванс забил, в последний момент обойдя голкипера. Парень практически ничего из сказанного не понял, но, поддавшись всеобщей радости, присоединился к зрителям, громко выкрикивая победную кричалку, которую сам же когда-то и придумал. Он уже неоднократно замечал, что его удивительно вдохновляла энергия болельщиков на трибунах. Хаммел не раз задумывался, что легко поддавался всеобщему азарту на хоккейных матчах. Бешеная энергетика толпы заставляла его переживать и радоваться очередной заброшенной в ворота соперников шайбе как в последний раз. Всегда спокойный и уравновешенный парень за несколько минут превращался в типичного, отъявленного болельщика, надсадно кричащего и готового на все ради своей команды. Ненадолго у Курта снова появились силы, чтобы радоваться в полной мере. Забитый гол вдохнул в него часть прежнего энтузиазма, и он в который раз смог поверить в то, что у «Тигров» есть шанс отыграться. Самым главным для команды было как-нибудь продержаться до конца матча. Но дождался окончания злополучного матча Курт с большим трудом. Хаммел принял для себя непростое решение остаться в зале, расположившись за спинами хоккеистов рядом с тренером и доктором Пиллсбери. Радость от заброшенной в ворота противника шайбы и появившегося преимущества снова уступила место тревожности за Блейна. Хотя он, вроде бы, держался молодцом, никак не показывая соперникам своей слабости. Кларингтон несколько раз пытался задеть его клюшкой или поставить подножку, но Райдер и Сэм тщательно следили и прикрывали Андерсона, как, впрочем, и обещали. Ребята работали как слаженный механизм. Последние минуты игры были для Курта особенно долгими и невыносимо напряженными. «Пантеры» много раз были в опасной близости от линии ворот команды, несчетное количество раз делали отличные броски по воротам, которые, к счастью, не увенчались успехом: Майк успевал перехватывать шайбы своей ловушкой. Было заметно, что «Пантеры» бросили все свои силы на борьбу за финал, потому что на льду происходило настоящее ледовое побоище. Они не давали парням расслабиться ни на секунду, закручивая гайки, и очередная потасовка закончилась для них удалением с поля Томпсона и его случайно выбитым о борт зубом. На атаку в последние три минуты они выставили свои лучшие силы, и «Тиграм» было сложно справиться с агрессивным давлением. Курт отслеживал каждую секунду на чертовом табло. Ему в какой-то момент показалось, что они все попали на другую планету, час на которой был равен семи годам жизни на Земле. Ну а как по-другому объяснить, что пять последних минут матча растянулись на практически двадцать пять? Он следил за убывающими минутами, не отрываясь от яркого экрана. Горящие красные цифры сменяли друг друга под четкий стук сердца парня. Музыка, гул трибун, удары шайбы о борт ушли на второй план. Табло отсчитывало последние секунды. Пять. Четыре. Три. Два. Один. И только спустя несколько минут после спасительного гудка, свидетельствующего об окончании матча, Курт, наконец, понял. Осознал, что «Тигры» выиграли чемпионат. Они отыгрались. Они продержались до конца. Блейн смог привести к победе свою команду, смог выстоять до конца. Смог сдержать свое обещание Курту. Курт скакал от счастья, обнимая тренера и всех стоящих рядом людей, заливаясь громким смехом. Счастье переполняло его до краев, и от рвущего чувства в груди хотелось бегать, прыгать, кричать, рассказывать всем, что их команда победила в чемпионате. Делать хоть что-то, только чтобы не молчать и не стоять на месте. Это его парни, они сделали это! Пока диктор объявлял, кому досталось первое место, все члены «Тигров» высыпали на лед для награждения, и «Пантерам» пришлось подвинуться, уступая место команде победителей. Парни радовались, поздравляли друг друга и хлопали по плечам, обнимаясь и поднимая клюшки над головами, салютуя зрителям. Они прокатывались мимо фанатов и наслаждались ревом трибун, а кто-то даже бросил Сэму плюшевую игрушку, которую он заботливо поднял и громко поблагодарил неизвестного зрителя. Курт смотрел на них и с трудом мог поверить в реальность происходящего. Они исполнили свою мечту. Они действительно сделали это. Они попадут в АХЛ. Все участники выигравшей команды выстроились в длинную шеренгу посередине поля. Держа в руках свои шлемы, они оглядывались по сторонам, тихо переговаривались между собой, пока судьи поочередно подходили к каждому парню и надевали на его шею золотую медаль. Курт нашел глазами Блейна, стоящего в самой середине шеренги. Тот от счастья буквально светился, и даже Бетельгейзе не могла бы сравниться по яркости свечения с его широкой улыбкой. Он оглядывался вокруг, словно маленький ребенок, впервые попавший в парк развлечений, и Хаммел мог поклясться, что еще никогда не видел на любимом лице столько эмоций сразу. Не удержавшись, Курт достал из чехла свой рабочий фотоаппарат и, поставив на скорую руку все необходимые настройки, сделал несколько снимков ребят. Он не простил бы себе, если бы упустил момент сохранить в памяти столько безграничного, искреннего и головокружительного счастья. Выстраданного и от того такого всеобъемлющего для всех них. – Хаммел, ты чего стоишь как вкопанный? – тренер Бист махнул ему рукой, собираясь выходить на лед на награждение. – Пошли со мной к ребятам. Чего ты как неродной? Обескураженный неожиданным приглашением, Курт наспех спрятал дорогую технику обратно в футляр и несмело двинулся следом, закрывая за собой дверцу и стараясь не поскользнуться в своих ботинках на изрезанном коньками льду. Он все еще остро чувствовал себя лишним в окружении спортсменов, словно он не заслужил находиться рядом с ними и делить с ними их победу. Имел ли он вообще право стоять рядом сейчас, когда несколько десятков минут назад трусливо прятался в раздевалке? – Пришло время отдать дань уважения тренеру победившей хоккейной команды, – громкий голос диктора, звучавший через динамики на весь стадион, заставил Курта отвлечься. – И кубок победителей торжественно вручается тренеру Дэвиду Бисту! Пожилой мужчина в костюме-тройке вынес откуда-то большой золотой кубок и под громкий рев команды передал его лично в руки тренера Биста. Хаммел впервые видел, как взрослый, серьезный и временами грозный мужчина плакал от счастья, поднимая кубок вверх над собой. Как кричал и тряс его над своей головой, крепко держа двумя руками, а хоккеисты поочередно обнимали тренера, не переставая благодарить. – Ребята, соберемся для совместного фото? – молодой парень с фотоаппаратом в руках появился неожиданно, заставляя парней поумерить свой пыл, и из-под очков оценивающе посмотрел на Курта. – Вы с ними или как? Под раскатистые возгласы хоккеистов, смущенный Курт все-таки присоединился к команде, занимая свое почетное место рядом с тренером в самом центре. Почувствовав на своем плече тяжесть мужской руки, он обернулся и встретился глазами с Блейном, который тепло ему улыбался и жмурился от света ярких софитов, словно маленький котенок. Курт не смог сдержать ответной улыбки. – Молодые люди, все смотрим в камеру, – фотограф привлек внимание «Тигров», и журналисту пришлось отвернуться. После нескольких сделанных кадров их наконец отпустили, и, когда Хаммел хотел было подойти к Блейну поговорить и поздравить того с заслуженной победой, его в последний момент отвлек тот самый мужчина в костюме. На деле он оказался одним из представителей дирекции хоккейного клуба «Нью-Йорк Рейнджерс», и Курт, оправившись от первого шока, попытался использовать все свое обаяние в попытке продвинуть кандидатуру Блейна. Хоккеисты потихоньку уходили со льда, направляясь в раздевалку, а Блейн с Сэмом решили сделать финальную проездку, громко крича и празднуя таким привычном для себя образом победу. Они вдвоем катались по большому полю, периодически перебрасываясь отдельными фразами, а Курт краем глаза следил за ними и улыбался этой неподдельной детской непосредственности. Курт потом долго расспрашивал ребят, что же все-таки произошло, но никто так и не мог вспомнить, в какой именно момент все случилось. Карофски, который катался неподалеку и никуда не ушел, внезапно оказался на пути Блейна и едва заметно выставил вбок ногу, а Андерсон, летящий на большой скорости, так ничего и не увидел. Блейн упал резко, быстро и практически бесшумно. Никто из присутствующих на поле людей сразу не заметил лежащего на льду лицом вниз парня, но громкий душераздирающий крик Курта, который боковым зрением заметил резкое движение, привлек внимание всех оставшихся на катке зрителей. – Блейн! Курт, наплевав на всех, подлетел к обездвиженному парню, поскальзываясь на непредназначенных для фигурного катания дизайнерских ботинках, и, присев на корточки, с трудом перевернул Андерсона на спину, пытаясь проверить, в сознании ли он. Глаза хоккеиста были закрыты, и Курт почувствовал, как внутри него что-то окончательно оборвалось. Он пытался придержать голову Блейна, чтобы та лишний раз не касалась льда, и пушистые, растрепанные волосы щекотали его дрожащие в ужасе руки. – Доктор Пиллсбери! – Курт колотил юношу по щекам, заходясь в истерике, изо всех сил тряс за плечи, пытаясь привести в чувство, но у него ничего не получалось. – Блейн! Блейн, очнись, прошу тебя. Эммет! Курт больше не мог кричать. Редкие хрипы с трудом вырывались из сорванного горла, царапая невысказанной болью измученную гортань. Скованный цепями паники и страха, он смотрел на лежащего без движения парня, который еще несколько минут назад ярко улыбался всему миру и радовался выигрышу команды, и не мог никак ему помочь. Курт смотрел, как медленно умирает самый дорогой в его жизни человек, и ничего не мог сделать! Перепуганный доктор Пиллсбери прибежал быстро, роняя рабочую сумку себе под ноги и падая на колени рядом с Куртом, который как мог придерживал голову хоккеиста затекшими руками, и приложил пальцы к смуглой шее в попытке нащупать пульс. – Хаммел, быстро звони в скорую. Второго шанса на ошибку у нас нет.