Избавление

      Волны раскачивали надувную лодку так, что внутренние органы уже месяц как штормило в такт движению воды. Сложно было понять: тошнит тебя или нет, когда выплюнуть можно только свои внутренние органы. А те не стремятся к этому, пожалуй, ни на грамм. Пусть это и облегчило бы страдания.       Облегчило бы? Луи Замперини уже не был в чем-то уверен. Смерть была ближе, чем зубы плавающих кругами акул. Тем только и дай свежих костей, которые только и остались от бравых военных. Но старуха с косой отчего-то не хотела забирать две жизни, держащиеся уже почти на волосинках тоньше игольного острия. Она напевала им ночами свои песни завываниями ветра и шумом глубины под ними, но завязать более тесное знакомство не хотела.       Соль уже давно въелась в обветренные сухие губы. Как наждачной бумагой проходил по ним язык, на котором даже скудная, выдавленная недрами желудка капля слюны тут же испарялась, едва коснувшись воздуха за пределами рта. Хотелось выть, но горло, кажется, могло только скрипеть и сипеть без надежды выдать хоть какой-то иной звук. Слова вылетали похожими на вороний гам, и говорить от этого хотелось еще меньше.       Иногда во рту появлялся вкус маминых лучших блюд, и тогда всю брюшину сводило тяжелым спазмом, а громкое урчание будило Фила, который спал, даже если пытался бодрствовать. То состояние, когда тело выполняет механические функции, а разум находится в глубокой отключке. Луи отчасти завидовал. Он лежал пластом на дне их спасительного плота, чувствуя всю ту вонь, что пропитала насквозь не только одежду, но и их самих.       Этому не было конца. Морская гладь не менялась на что-то более позитивное еще ни разу за все время этого дрейфа. Даже когда Мак был жив. Когда они сами были живее и еще не отчаялись просить Деву Марию об избавлении. Конечно, только мысленно. Слабину нельзя было давать ни на минуту. С одной маленькой трещины начинаются каньоны. Для них и маленький разлом может стать фатальным. Не убить тело, но прикончить остатки рассудка, помутневшего за время этого «отпуска на морях».       Вода поглощала все мысли. Казалось, что там, в темной пучине вод, все будет иначе. Там – спасение. И если не для себя, то для лежащего рядом друга. День за днем единым набатом звенела мысль в голове: «Если сегодня нас не… то завтра я его…»       Слово «спасение» для рассуждений незаметно стало табу. Спасение – есть надежда. В одном простом слове есть столько нитей, помогающих держаться за этот мир, что внезапный шторм сделает кончину обиднее во сто крат. На том свете не хотелось бы кусать локти за свою собственную глупость. Как там?.. Верить в худшее и надеяться на лучшее? Возможно.       И новый день наступает. Брюхо, все так же пустое, надсадно рычит, выдавая в кожаном скелете человека еще живого. И этот парень, когда-то участник Олимпиады, не может найти в себе силы избавить от мучений товарища. Филу нужна поддержка и долгий путь впереди. Ему нужна красавица жена и маленькие счастливые дети, бегающие вокруг его дома. Ему нужна стабильная работа и верные друзья, с которыми можно пропустить рюмку бренди вечером. Всего этого ему не нужно. И избавления ему тоже – не нужно.       Луи понимает, что сумасшествие цепкими пальцами хватает его за шею, обхватывает горло и давит, в попытке убить. Здесь все вокруг подослано смертью и какими-то высшими силами. Ведь почему-то – зачем-то – они, именно они, выжили?       Закрывая глаза, Замперини обещает себе, что если сегодня их не спасут, завтра он отправит Фила на корм рыбам. Хотя бы он перестанет мучиться.       - Мы справимся, Луи? – звучит охваченный скупой безнадежностью голос блондина. Он совсем тихий и за шумом стихии вокруг его почти не слышно, пусть и стоит едва не полный штиль.       - В чем вопрос, Фил, - уверенности в завтрашнем дне у них нет. Противореча сами себе, думая об одном и том же, молодые люди и сегодня дарят друг другу глоток надежды.       Луи прикрывает глаза и вновь просит Деву Марию дать ему сил.