* * *
Город Нью-Йорк, сентябрь 2013 Стоя на верху короткого гранитного лестничного пролёта, Блейн рассматривал открывшуюся перед ним картину: покрытое зелёной травой поле, заставленное многочисленными столами с красочными постерами и баннерами, и, по меньшей мере, сотня студентов, снующая между ними — и с счастливым предвкушением, от которого сводило живот, думал, что колледж официально можно считать клёвым. Если это была лишь ярмарка интересов, где различные студенческие организации предлагали новичкам присоединиться к ним, он мог только попытаться представить все остальные возможности, которые появятся у него. Далтон был ничем в сравнении с тем, что он видел, а Далтон был великолепен. Далтон дал ему шанс быть в безопасности, шанс сиять и шанс расправить крылья и свободно выбрать дальнейшее направление. Благодаря Далтону он оказался здесь, в колледже, в Нью-Йорке, и сейчас перед ним был весь мир. Новые возможности. Новые друзья. Целый город парней, которым нечего было скрывать, которые могли быть честны о том, чего стоили и чего хотели. Парней, чьё представление о веселье не заключалось в манипуляциях, унижениях, причинении боли окружающим и извлечении выгоды из любой возможности. Целый город парней, которые не были Себастианом Смайтом. «Не могу поверить, что ты так взволнован из-за Нью-Йорка, — Блейн слышал скучающий голос в голове. — Это так провинциально, и вовсе не мило. Это не Париж и не Сингапур, Блейн. Он даже не в другом часовом поясе». Блейн потряс головой, сгоняя наваждение, и спустился со ступеней. Он не собирался думать о своём бывшем. Боль этих отношений уже позади. Он забыл об этом, он наконец был в колледже, и он здесь приживётся. Это будет невероятно. В этом была вся суть пребывания здесь: новый опыт, новые возможности и новое начало, без багажа последних полутора лет в Далтоне. К тому времени, как он проходит последний ряд, у Блейна в руках уже порядочных размеров стопка брошюр и листовок групп, которые с первого взгляда показались интересными. Так же он записал своё имя и электронный адрес на лист записи для ЛГБТ-альянса и Фрисби лиги, подписался на рассылку новостей колледжа и записался на прослушивания в две, а капелла группы. Он прошёл мимо обычного хора и общества флэшмобов: у него не будет времени на всё, не с домашней работой. Он, как бы, вообще не понимал цели организованнового клуба флэшмобов, но, в любом случае, это, вероятно, было так же весело, как и звучало. Его внимание привлёк аккуратно нарисованный плакат в конце ряда: «Независимая Студенческая Постановка: ведущаяся студентом ночь театра и музыки». Надпись чуть поменьше гласила: «Покажите нам, на что способны! Все направления и года обучения приветствуются!» Блейн на мгновение забылся и вскоре обнаружил, себя, рассматривающим коллаж из фотографий, находящийся в центре стола. Там были разнообразные снимки поющих, танцующих и играющих на, наиболее вероятно, сцене колледжа, студентов, а так же многочисленные повседневные фотографии парней и девушек, кривляющихся на заднем плане, накладывающих макияж, рисующих декорации и просто хорошо проводящих время. Похоже, это было весело. Это было похоже на семью. У него на компьютере были сотни схожих фотографий с первых лет в Соловьях. И он всё ещё был немного запутан. — Я думал, у всех факультетов уже есть свои постановки, — сказал он студенту за столом. Парень поднял глаза от книги, которую читал, и посмотрел на него невероятно чистыми зелёно-голубыми глазами. Он, казалось, был удивлён, что Блейн прервал его, что было своего рода удачей, потому что он, очевидно, оформлял стэнд сам, чтобы люди могли поговорить с ним. — Есть, — ответил он. У него был лёгкий, музыкальный голос, на нём была пара узких джинс, угольного цвета рубашка с длинными рукавами и идеально сидящий жилет светлого оттенка серого, не смотря на жаркий летний день. Крупная, детализированная брошь в форме двух скрещённых рапир была прикреплена к жилету в районе сердца. Он пробежался по Блейну быстрым взглядом; Блейн внезапно почувствовал, что одет довольно скромно, в своих свободных шортах и футболке-поло, и ему стало несколько завидно уверенности этого парня в его стиле одежды. — Это для тех из нас, чей талант или не вписывается в узкие рамки, установленные отделениями академии, или тех, кто получает мало внимания из-за того, то ещё не на старших курсах. Когда Блейн только пришёл в Далтон, он не оставался в стороне долго, потому что быстро стал звездой Соловьёв. Но в этом был смысл. — Что насчёт тех из нас, кто просто хочет быть на сцене настолько много, насколько возможно? — спросил он. — Ну, это мы все, — уголки его рта приподнялись в улыбке. Он стал чуть менее идеальным и наконец чуть более реальным. Блейн решил, что ему действительно понравится колледж, если у него будет возможность целые дни проводить с такими симпатичными парнями. У него будет такой большой выбор. Он не собирался попадаться на ту же уловку, на какую попал в старшей школе, застрявая в тесных путах отношений, потому что, как он считал тогда, это был единственный способ выражать себя. А теперь он мог просто наслаждаться жизнью и быть свободным. — Хорошо, — сказал Блейн, — тогда запиши меня, — он поднял ручку и записал имя и электронный адрес на лист для прослушивания, с удовлетворением примечая группу других людей, разделяющих его страсть. И даже если с парочкой из этих клубов ничего не получится, у него будут запасные варианты. Здесь, в отличие от Далтона, было больше одного места, где он мог выступать. — Прослушивания через две недели; мы вышлем тебе расписание и более подробную информацию. Даже если ты не получишь место в свете софит, нам всегда нужна помощь за кулисами. Для того, чтобы поставить такое шоу, требуются большие усилия. — О, бьюсь об заклад, я получу своё место, — ответил Блейн, подмигивая и уверенно улыбаясь — именно так, как он хотел себя чувствовать. Он знал, что был хорош в том, чем занимался. Он оставался солистом Соловьёв, в конце концов, не смотря на всё, что произошло с Себастианом. Здесь у него тоже были все шансы на успех. Улыбка парня исчезла, его брови поднялись. — Это, возможно, лишь наш второй год, но конкуренция будет жестокой, — сказал он, вновь прохладно. — Ты должен будешь принести свою минусовку… — он взглянул на лист, — Блейн. Блейн улыбнулся на автомате и решил, что собирается исправить все свои прошлые ошибки. Правильно. Это не был Далтон; он выстроит свою репутацию шаг за шагом, а не будет просто поддерживать её тяжёлой работой и притворяться, что всё в порядке. Выступление в студенческой постановке в первый семестр могло стать хорошим стартом. — Спасибо за совет. Она всегда при мне… — он поднял бровь и протянул руку. — Курт, — они пожали руки; кожа Курта была мягкой, а хватка — жёсткой. — Тебе позвонит Тина, наш координатор, в течение недели, — и с этими словами Курт вернулся к своей книге, больше не удостаивая Блейна ни единым словом.* * *
Блейн зашёл на Фейсбук добавить некоторых новых друзей и обнаружил свою ленту, заполненную многочисленными фотографиями знакомых лиц Соловьёв в незнакомых обстановках; они начинали жизнь в новых университетах, ровно как и он. Люди, имён которых он не знал, комментировали фотографии и отмечали парней на своих снимках. Что-то в груди неприятно кольнуло, будто он был оставлен за бортом, хоть это и было глупо, потому что он не мог быть оставлен людьми, разъехавшимися по всей стране. Он вообще не мог быть оставлен ими больше. Поджимая губы, он загрузил фотографию себя и своего соседа, Роба, сделанную ими этим утром, пока они сидели у открытого окна и пили кофе. Он тоже приспосабливался. Он двигался вперёд. Его жизнь теперь не крутилась целиком и полностью вокруг Соловьёв, и это было хорошо.* * *
Первой организацией, которая выслала Блейну приглашение по электронной почте уже на следующий день, стал ЛГБТ-альянс, у них была неформальная встреча этим вечером для новичков, проводимая более взрослыми студентами. Блейн считал, что это было умно, на самом деле, переход в новую школу сложен для большинства людей, а новые соседи по комнате, которые могут оказаться совершенно нетолерантными, могли добавить стресса. Роб, казалось, спокойной относился к этому, но Блейн был честен о своей ориентации в заявке на жильё. Так что даже если бы Блейн не переживал о том, чтобы быть открытым в новом месте, он решил пойти, чтобы показать свою поддержку организации. Кроме того единственным человеком в Нью-Йорке, которого он знал, был Уэс, так что было самое время завести новых друзей. Было бы хорошо знать других учеников геев. Он просто надеялся, что не покажется слишком провинциальным в сравнении с ними — Себастиан точно смеялся над ним из-за того, что он не видел городов больше, чем смог бы сосчитать. Блейн понятия не имел, не выставит ли себя дураком перед всеми этими людьми, ни о чём не подозревая. Он просто будет дружелюбен, посмотрит, что будут говорить и делать другие люди, и будет надеяться на лучшее. Встреча проводилась в одной из комнат в студенческом центре, известным как Объединение. Вежливые вдохновляющие постеры, выбор безалкогольных напитков и печенье на небольшом столике напоминали Блейну о собраниях церковного клуба в средней школе. Чего не делали люди в этой комнате. Там было около дюжины студентов, расположившихся на диванчиках и на полу, оставляя пространство для других. Большинство были в шортах и футболках, но девушка с пурпурными волосами, торчащими в разные стороны, и парень в платье из батика с дрэдами, доходившими до середины его спины, показали, как далеко от Огайо находился Блейн. Это был совершенно новый мир. Возможно, он был наивным в старшей школе, но он точно мог сказать, что изменился. Улыбка Блейна была искренней и наполненной неподдельным предвкушением, когда один парень поднялся со стула около двери и вышел вперёд с протянутой рукой. — Привет, я Питер, — сказал он. Он был высокий, волосы у него были светлые как солома, с чёлкой, которая грозилась попасть ему в глаза. Он откинул её тыльной стороной руки. — Блейн, — он пожал руку Питера. — Ты здесь на встречу ЛГБТ-альянса? — Да. Я пришёл куда нужно? Питер улыбнулся ему и ответил: — Да. Пойдём. Позволь мне показать тебе всё, пока остальные не пришли. Всё, о чём они хотят говорить, это что и кто — и кто с кем — это всё, чем они занимались летом. Упоминание «кого с кем» заставило Блейна удивленно рассмеяться, потому что друзья Блейна в Далтоне были совершенно открыты к его ориентации и всё равно никогда не хотели слышать детали. Питер сказал: — О, ты даже представить не можешь, какое количество сплетен услышишь сегодня. Просто кивай, улыбайся, смейся в правильных местах и попробуй запоминать — никаких проверок не будет, но тебе может это сыграть на руку в будущем. Через месяц ты поблагодаришь меня, что сумел сбежать от некоторых чокнутых местных парней. — Спасибо за совет, — сказал Блейн. — Рад помочь, — улыбка задержалась на лице Питера чуть дольше, чем было необходимо, и Блейн сразу же её распознал. Он узнал это от Себастиана и парней, которые танцевали с ним, пока они двое были в клубе, но всё же это было мило со стороны парня из колледжа. Было хорошо быть уверенным, что у него есть варианты здесь, в Нью-Йорке, и неважно, что он был родом из Огайо. Питер был прав: Блейн услышал тонны историй о людях, которых не знал, в следующие несколько часов, пока пил газировку и общался с другими студентами. Он не был уверен, кто такой Хантер, но после первого получаса в компании нескольких старшекурсников, он понял, что не хочет иметь с ним ничего общего. Хотя большинство людей были новенькими, и было приятно знать, что они пока лишь открывали для себя огромный мир за пределами старшей школы. Фактически, все эти разговоры открыли ему глаза на то, насколько больше возможностей было у него в Далтоне, чем у детей из более либеральных штатов. У него была возможность быть открытым в старшей школе, у него был парень, и у него был секс. Далтон дал ему всё это. Он не был единственным, у кого была похожая история из старшей школы, но остальные пока только начинали погружаться в возможность быть открытыми без страхов. Он не был за бортом. Он втянется. Это неожиданное открытие было таким огромным облегчением, что Блейну стало проще избавиться от презрительного голоса Себастиана в голове, расслабиться и поговорить с новыми людьми, окружавшими его. Примерно к десяти часам ученики начали расходиться. Когда Бекка — маленькая и крайне весёлая первокурсница, которая разделяла его любовь к поп-музыке и фильмам Эвана МакГрегора — прокричала извинения и сказала, что ей нужно вернуться к своим соседям по комнате, Блейн осмотрелся и заметил, что большинство сидящих были старше него. Он догадался, что они оставались здесь для новичков, так что поспешил встать и выкинуть свой стаканчик. Он не хотел их задерживать. — Эй, — сказал Питер, отрываясь от группы, когда Блейн прошёл мимо него к двери, — спасибо, что пришёл сегодня. — Спасибо за то, что собрали нас вместе. Было приятно иметь возможность встретить похожих студентов. — И ты был невероятен. В смысле, многие из нас действительно нервничали в наш первый раз здесь. Это было серьёзно. Но ты не нервничал и заставлял людей почувствовать себя комфортно. Блейн улыбнулся на комплимент, чувствуя себя немного неудобно, потому что он всего лишь проявлял интерес. — Спасибо. Я думаю, я просто люблю встречать людей. Питер бросил взгляд на других студентов, которые начали собираться. — Слушай, мы возвращаемся в комнату Джейсона немного потусоваться. Там будет немного пива и всего такого, но это не совсем вечеринка. Просто шанс повеселиться, познакомиться, быть чуть более раскованными, чем мы можем быть здесь. Ты приглашён. Блейн сохранял на лице спокойную улыбку, хоть и почувствовал удовлетворение от приглашения. Колледж уже был гораздо лучше, чем его последний год в Далтоне. — Я бы не хотел стать помехой или… — Ты ею не будешь. Ты даже не будешь единственным первокурсником, — убедил его Питер, и он, казалось, действительно имел это ввиду. — Я знаю, как здесь много людей, много всего нового. — Нет, это звучит прекрасно. Так что в итоге Блейн оказался в группе из примерно пятнадцати студентов в двухкомнатном номере старшекурсников. Сосед Джейсона ещё не въехал в номер, так что дополнительные кровать и стол стали сидениями и баром для дешёвого пива. Блейн взял бутылку, когда ему предложили, и вскоре уже подружился с Джейсоном, который был одним из лидеров альянса, с Мэг и Джули, лесбийской парой с довольно пошлым чувством юмора, которое так же шокировало, как и развеселило его, и Тимом, тем парнем в платье. С ними всеми было так просто говорить, и даже когда он не понимал их истории с прошлых лет, Блейн смеялся с ними или запоминал что-то на будущее. Блейн извинился перед Тимом, когда его бутылка опустела, и встретил Питера за столом-баром. — Привет! — сказал он, широко улыбаясь новому другу. Комната вокруг них слегка покачивалась. Он заводил множество новых друзей. Ему нравились друзья, особенно когда, казалось, он им тоже нравился. Даже пиво казалось лучше в колледже, возможно, из-за тепла в компании, если не душного тепла в комнате. Он взял новую бутылку. — Спасибо за приглашение. — Веселишься? — спросил Питер. — Да. Вы, ребята, великолепны, — ответил Блейн. Они были. Они все были крутыми, они были открыты, и они были даже лучше, чем Блейн мог представить, когда после сложного дня лежал в кровати, уперев взгляд в потолок, и мечтал о колледже. — Да, мы великолепны, — глаза Питера горели, и комната, казалось, светилась вокруг них из-за пива в организме Блейна. Ему нравилось то, как всё становилось лучше, когда он пил, будто он мог просто игнорировать всё плохое и мог просто сфокусироваться на вещах, которые ему нравились. — Это куда веселее та пара встреч PFLAG в Огайо, на которых я был. — Да, я никогда не был на таких, где подавалось бы пиво, — Питер поднял бутылку, и они с Блейном чокнулись прежде чем выпить. — Где ты вырос? — Коннектикут, — ответил Питер. — Восточный Коннектикут. Некрутая его часть. — Не думаю, что в Огайо есть крутая часть, — Блейн на мгновение задумался. — Может, Колумбус. Местами. — И поэтому мы все приехали в Нью-Йорк. Быть в крутом месте. — С пивом, — они вновь чокнулись. Это было гораздо лучше, чем та ночь в Скэндэлс, хотя бы потому, что здесь не было печальных на вид нарко-королев, а старшие парни не подкатывали к Себастиану, который никогда не отталкивал их. — Так… У тебя остался там парень, Блейн-из-Огайо? — спросил Питер. — Нет, у меня он был, но… — Блейн пожал плечами; он не хотел думать о Себастиане, и он точно не хотел говорить о нём. Это лишь испортит как нельзя лучше складывающийся вечер. — Всё закончилось плохо. Если посмотреть назад, всё в целом было плохо. Но всё далеко позади. Я свободен, — было крайне приятно это говорить. И гораздо приятнее было это чувствовать, будто сердце тонуло в груди, а ноги отрывались от земли. — Абсолютно свободен, — сказал он со смешком, который не мог сдержать. Питер улыбнулся, и его глаза ненадолго переключились на губы Блейна. Блейн чувствовал, как сердце ускорилось от такого внимания. Он знал, что это значило, и это тоже было круто. Кто-то хотел его. Питер, который был милым, приятным и не-Себастианом, хотел его. — Хорошо, тогда. Не хотел бы ты проводить меня до моей спальни? Блейн оттолкнулся от стены и сказал: — Конечно. Они не занялись сексом сразу же, как только добрались до одиночной комнаты Питера. Они распили бутылку содовой и немного поговорили, Питер сыграл ему одну из песен его любимой местной группы, Блейн рассказал ему о Соловьях, они обсудили дизайн столовой и комнат, и только тогда Питер очень мягко оттолкнул его на кровать запустил свой язык в рот Блейна, а свои руки ему в шорты. Блейн игнорировал любые голоса из прошлого, и всё прошло очень и очень хорошо. Сорок пять минут спустя он надевал назад свою одежду, его тело было потным и тёплым от потрясающей ручной работы, и он улыбался Питеру, всё ещё лежащему обнажённым на кровати. — Спасибо, — сказал Блейн, наклоняясь за новым поцелуем, который превратился в нечто более страстное и грязное, чем он ожидал. Часть его требовала остаться на подольше, потому что он любил поцелуи, а они превращались в нечто большее. Нет. Больше было опасной идеей. Заманчивой мысли о рте Питера вокруг него не было достаточно, чтобы предотвратить вспышку паники от мысли о том, что вещи между ними станут более сложными. Они повеселились, а теперь пришло время идти. В этом был весь смысл. Это было тем, чего они оба хотели. Они об этом больше не говорили. Они не давали обещаний кроме временных «да». Было что было. Временная, здоровая, безопасная связь. Всё было просто, когда он думал об этом в таком ключе. — Да, — ответил Питер с лёгкой улыбкой, когда его руки отпустили волосы Блейна. — Это было потрясающе. Когда захочешь отдохнуть, пиши. Блейн проверил карман, чтобы убедиться, что его кошелёк и телефон на месте, и пытался не показывать никаких признаков нервозности, которая прошлась по всему его телу после предложения. Он не… Он не мог… Он не хотел… Не снова, не после… — Спасибо, — сказал он с вежливой улыбкой на лице, которая скрывала его панику. Потому что он не хотел, чтобы ему навредили как бы то ни было, — но я не ищу ничего серьёзного. — Да, как и я. Большая часть беспокойства Блейна улетучилась; он не прочёл сложившуюся ситуацию неверно. Это было просто дружелюбие. Это было то, чего он хотел. — Круто. Извини, если это звучало грубо. Питер рассмеялся и потряс головой: — Это мило, — сказал он, понятия не имея, как много нежелательной горечи вызвала эта фраза в Блейне. Это никогда не было комплиментом. — Не переживай из-за этого, Блейн. Добро пожаловать в Нью-Йорк. Когда Блейн вышел из комнаты и пошёл по улицам города по направлению к своему номеру, с его плеч будто упал груз. Он не мог сдержать улыбку. Да, Питер был горяч и буквально творил чудеса руками, но Блейн только что доказал сам себе, что он мог получить то, что хотел от колледжа. Единственной хорошей вещью, которую он узнал от Себастиана, было то, что ему нравился секс. Ему нравились парни — то, как они выглядели, то, как они чувствовались, то, какими они были на вкус и то, как они пахли и звучали. Он был геем, он был горд этим, и ему нравилось выражать это. Он не хотел стать монахом и бросить всё это. Но последней вещью, которую он хотел, были очередные отношения. Он не хотел напряжения. Он не хотел гнетущего бремени попыток сделать ещё одного человека счастливым. Он не хотел никого подвести. Он не хотел чувствовать себя осуждённым, будто он не мог кому-то соответствовать. Он не хотел отдавать своё сердце другому человеку, который не хотел его или самого Блейна, не того, кем Блейн действительно был. Он не хотел снова играть в эту игру. То немногое, что он получал от этого, не стоило того. А теперь, когда он в Нью-Йорке с таким огромным количеством парней, у которых не было на уме ничего кроме хорошего времяпровождения тем же способом, каким его проводил он, он не должен делать ничего — лишь получать удовольствие. И он получал. И Питер тоже. Блейн не позволит причинить себе боль, так же как и все остальные. Это было так просто. Так, как и должно быть. Он был свободен. Колледж будет великолепен.* * *
— Нет, — сказал Курт Тине. — Но… — Нет, — он поправил свой галстук, смотря в зеркало над туалетным столиком и вновь пшыкнул лаком на волосы, чтобы сохранить причёску. Было душно так, как могло быть в Нью-Йорке только в самом конце лета, и он не мог позволить этому испортить его образ. Просто то, что он провёл всё лето в черной дыре для моды и стиля, коей являлась Лайма, не значило, что его стандарты понизились. — Курт, я перебралась в Нью-Йорк четыре дня назад, — сказала она со своего места на диване. Он хотел прояснить это пока не ушёл на занятия; он ненавидел возвращаться и видеть незаправленную кровать. — Я едва въехала. Я теряюсь в кампусе без карты. Как я должна проводить прослушивания одна? — Ты не должна делать этого одна, — сказал он, — но я не могу помочь тебе. Попроси Анджелику. Попроси Бена. Нет, не проси Бена, он просто выберет милую девушку, как он пытался в прошлом семестре, — он открыл верхний ящик и достал антикварную коробку брошей. — Но если Постановка должна будет иметь успех, то а) Я не могу делать всё один; б) Я не могу быть обвиненным в том, что выбрал любимчиков. Единственный человек, с которым ты здесь общаешься, это я, и раз уж я глава всего этого, то я, очевидно, буду на сцене. — Но… Курт приколол брошь в форме паука к своей рубашке и проверил своё отражение. Игла была размером почти с ладонь и должна была быть размещена соответствующе. Он переместил её ближе к плечу, где она выглядела так, будто паук ползёт вниз по его груди. Его деликатная сеть прекрасно выглядела на фоне стального синего кофты Марка Джейкобса. Идеально. — Попроси Анджелику, — сказал ей Курт, прикрепляя брошь. — Она милая, в каком-то определении слова «милый», которое включает быть сумасшедшей сучкой без предупреждений. И она не будет использовать свою власть, чтобы назначить свидание. В отличие от Бена. Если бы он не был гением в области света, я бы избавился от него в мгновение ока. Тина завязала шнурки на одном из своих ботинок и вновь облокотилась на руки. — Я думаю, он милый. — Только потому что он знает о Майке. Я, возможно, приукрасил описание Майка, когда сказал, что у него чёрный пояс по карате. Она засмеялась. Курт посмотрел на неё и закатил глаза из-за её наивности; ей придётся многому научиться в Нью-Йорк. — Хотелось бы мне, чтобы я лишь шутил. Бен бросил на тебя один взгляд прошлой весной, когда ты приезжала, и чуть не стал сталкером, с жуткими фотографиями и очками ночного видения. — Правда? — Ммм… — он воспроизвёл в голове восхищение в глазах Бена, когда Курт сказал ему, что Тина присоединится к Постановке. — Наверное, нам следовало назваться Смешанные Военные Искусства вместо того. — Не важно, — сказала Тина. — Жуткие сталкерские фото, — вновь сказал ей Курт, поворачиваясь к ней лицом. — Это даже не будет один из тех милых чёрно-белых коллажей из фотографий, сделанных специальным телефотографическим объективом, это будет один из тех со словами, написанными на размытых фотографиях с айфона помадой, которую он украдёт у тебя из сумочки, — он задумчиво остановился. — Хотя, если брать в расчёт талант Бена, из нас получится отличное звёздное трио. — Мама дала мне перцовый балончик, прежде чем я уехала. Я не переживаю. — О, да, «Набор-Повеселись-В-Нью-Йорке». Мой отец дал мне свой пояс для инструментов, потому что у меня будет не достаточно места для коробки с инструментами, пять свёртков четвертаков для химчистки, и теперь у меня около сотни неловких брошюр. Тина засмеялась, хотя в её глазах и был заинтересованный отблеск, который посылал холодную волну по его позвоночнику. Хорошо, что он убрал все брошюры ранее в прошлом году. — У меня снова был Этот Разговор, а так же я получила перцовый балончик, свисток и карманную карту метро. — Будто у тебя нет приложения на телефоне, — Курт дал ей список всего, что нужно для переезда, как только она была принята в школу, но даже если бы не дал, он был уверен, она бы додумалась до этого. — В любом случае, я не могу переживать из-за чего бы то ни было теперь, когда я в том же месте, что и Майк, — сказала она. — Последний год был трудным, но теперь мы оба в Нью-Йорке. Он присел на кресло, чтобы натянуть свои Мартинсы, длиной до колена, заворачивая джинсы в них, прежде чем застегнуть ботинки. — В разных школах, — напомнил он ей. — Довольно близко. В смысле, завтра вечером я могу пойти на его вечеринку вместо того, чтобы просто слушать потом о ней. — Или смотреть неловкие фотографии на Фейсбуке. — Именно. Я могу даже попасть на некоторые из них, — он сдержал смешок на её энтузиазм стать частью индустрии шантажа посредством фотографий с вечеринок в колледже. Она подпрыгнула, чтобы выглянуть в небольшое окно. — Так какая разница, что мы с Майком в разных школах? Мы здесь. Вместе. Курт не мог сопротивляться её радости и улыбнулся, наблюдая за Тиной. Он был счастлив за неё. Действительно. Она была одним из его немногих настоящих друзей в старшей школе — одним из его немногих настоящих друзей вообще — и для неё он желал всего самого лучшего. Если она была счастлива, будучи в Нью-Йорке и более или менее воссоединившись со своим парнем, тогда он тоже был счастлив. К тому же было крайне удобно, когда она была в его комнате, не просто навещая его, изучая варианты колледжей. Она будет рядом весь год. Даже если у них не будет общих занятий, у них будет Постановка, совместный кофе, и поздние завтраки с Рейчел. Было приятно знать, что у него будет ещё один друг в Нью-Йорке, кто-то, кому, он знал, он нравится. Курт нравился не многим людям, даже здесь, хоть его это и не особо волновало… И раз уж он хотел, он мог дать ей несколько уроков, которые получил сам, проходя сквозь болезненные испытания и издевательства в свой первый год, так что она могла бы избежать некоторых страданий. Хотя Тина была другой, и у неё был Майк. Может, она не сделает тех же ошибок. — Эй, не хочешь пойти на вечеринку со мной? — спросила она, поворачиваясь к нему, проводя длинными волосами по его щеке. — Встретишь новых людей из Tisch. — Нет, спасибо, — ответил он, даже не задумываясь над ответом, его улыбка в мгновение исчезла. Даже не вариант. Она положила руку ему на плечо и мягко сказала: — Майк говорит, что все на самом деле открытые, Курт. Никто тебе не причинит вреда. Всё будет хорошо. — Я не переживаю из-за этого, — сказал ей Курт. — Это не Лайма. Я не часто влезаю в стычки, по крайней мере, не так. — Тогда почему бы не пойти? Бьюсь об заклад, там будут тонны милых театральных парней… — Тина улыбнулась ему ободряюще. Курт покачал головой в ответ и встал, собирая вещи, которые пригодятся ему сегодня. Ему нужно будет остановиться около театра — забросить поправки в вокальных занятиях в офис, проверить, сможет ли он забронировать место для прослушиваний, перезвонит ли ему Дарлин… — Давай, Курт, почему нет? Он вздохнул и положил сумку на кровать, чтобы сложить всё туда. — Во-первых, Рейчел что-то писала мне о прогоне Книги Мормонов ещё раз в пятницу, так что пойти на вечеринку предыдущим вечером — это верный путь к ночи без сна и тщательного ухода за кожей и отключке во время второго акта. Во-вторых, я уже встретил кучу милых театральных парней за прошлый год. И милых экономических парней. И милых юридических парней. И милых парней, у которых есть просто всё, что они пожелают. Даже после скучного лета в гнетущей Лайме я просто не хочу встречать ещё парней. Новизна того, чтобы быть интересным другим парням — и это действительно было довольно ново, ты же знаешь — исчезла ещё в прошлом ноябре. — Разве это не льстит? — спросила она, сидя на краю матраца. — В смысле, я знаю ты не нашёл того, кто тебе действительно понравился бы, но… Это, должно быть, довольно мило после старшей школы, так? Курт подумал об этом, о том, как потрясающе было переехать в Нью-Йорк и обнаружить себя в компании бесчисленных симпатичных парней-геев, которые не только не отворачивались от него, но действительно считали его привлекательным, о том, как захватывающе и ново было то чувство, когда кто-то отвечал на его флирт, и о его первом сексуальном опыте, и о том, каким опустошенным он себя чувствовал, после того, как прошло чувство пьянящего удовольствия от способности выражать себя, и понял, что их мало интересовал он сам. Им нравились его внешность, уверенность, но они не заботились о том, кем он был. Он осознал, что ни капли этого внимания не относилось к нему, и это причиняло боль. Разговор, который отец провёл с ними, прежде чем он уехал в колледж, всё ещё звенел в его ушах; он был важен, и он хотел быть важен. Может, это было глупо, но он хотел. — Это изматывает, — в конце концов сказал он. — Я всё ещё не могу получить от них то, чего хочу. И я беру то, что могу взять… — он пожал плечами и вернулся к сборам. Думать о том, каким жалким и дешёвым его заставляли чувствовать себя те моменты, когда он прислушивался к своей отчаявшейся части и брал то, что предлагали, совершенно не хотелось. — Да, ты никогда не казался счастливым во время тех разговоров, — она затихла на мгновение и добавила чуть более весело: — по крайней мере, теперь, когда я здесь, мы можем ходить завтракать вместе и обсуждать всё лично. Несмотря на свои чувства, Курт начал смеяться, потому что её голос так счастливо звучал, когда она говорила о том, чем он гордился меньше всего. — Я даже заплачу. — Идёт, — Тина развернулась на коленях и обвила Курта руками; он обнял её в ответ, немного неохотно, но с таким же облегчением. Рейчел стала лучшим другом теперь, когда она была в НЙАДИ, и они не состязались, но её симпатия не была постоянной. Тина, может, и понимала его чувства чуть хуже, но она сильнее выражала свою любовь. Он мог рассчитывать на неё. Он скучал по этому. — Я так рад, что ты здесь, — сказал Курт ей в волосы, слегка проводя по ним носом. — Я тоже. — И не только потому, что ты берёшь прослушивание в свои руки. — О боже, Курт, — она оттолкнула его и плюхнулась обратно на кровать. — Я до сих пор не понимаю, как согласилась на это. Он поправил свою челку и сказал с улыбкой: — Я никто без своей решительности.* * *
К вечеру вторника у Блейна уже было тридцать восемь новых друзей на Фейсбуке, больное из-за падения в холле плечо, дружелюбное, но немногое горькое соперничество с Лило с конца коридора из-за Слов с Друзьями, первое знакомство с технической помощью ООН развивающимся странам на вводном уроке по полинауке, любимый столик в столовой и номер студента, который помог ему найти учебник по экономике в книжном. Парень был очаровательным, у него была потрясающая улыбка, но Блейн не решался написать Аарону, пока не увидел на стене Трента фотографию с прошлогоднего совета Соловьёв, где Себастиан стоял позади него, обвивая его талию руками. В конце концов, это был лишь жест вежливости, чтобы отблагодарить его за чашечкой кофе в Объединении. И то, что Аарон пригласил Блейна на вечеринку, которую устраивал в эти выходные, что ж, тоже было прекрасно. Это даст ему что-то, чего можно ждать, пока он начинал готовиться к началу учебного года. Блейн был рад, что привык к плотному расписания Далтона, потому что в колледже было слишком много того, что он должен был сделать.* * *
От кого: Кэрол Хадсон-Хаммел Кому: Курт Хаммел Предмет: Re: Моя Жёлто-коричневая Ткань От Burberry и Шоколадный Шерстяной Шарф Дорогой Курт, Я нашла твой шарф в углу твоего шкафа (фотографии, которые ты прикрепил, помогли, спасибо, и он тебе очень идёт!), и я отправила тебе его первым классом этим утром; Хэлен на почте сказала, что ты должен получить его к четвергу. Не сердись из-за того, что я так же положила туда коробку печенья с шоколадной крошкой, которое тебе нравится. (Я упаковала шарф в пластиковый пакет, на случай, если что-то растает, не переживай.) Ты выглядел довольно уставшим по Скайпу на этой неделе для того, чтобы это разбило моё материнское сердце, и это лучший вид объятий, который я могу передать в посылке. Не нагружай себя слишком сильно, милый. Мы гордимся тобой. Люблю, Кэрол. От кого: Курт Хаммел Кому: Кэрол Хадсон-Хаммел Предмет: Re: Моя Жёлто-коричневая Ткань От Burberry и Шоколадный Шерстяной Шарф Дорогая Кэрол, Спасибо; шарф пришёл этим утром. Я спрятал печенье на дно ящика, чтобы мои соседи не учуяли запах сахара из коридора и не попытались вломиться в мою комнату, как зомби, в коих они превращаются, как только дело доходит до сладостей. Это мои объятия, и я не собираюсь делиться. Я здесь, чтобы тяжело трудиться, но если я выгляжу уставшим по Скайпу, я буду усиленно следить за кожей на этой неделе. Спасибо, что сказала. :) Люблю, Курт.* * *
В пятницу вечером Курт вошёл в свою спальню и с громким треском захлопнул за собой дверь. Он не включил свет и не поставил телефон на зарядку, просто кинул сумку на пол, прежде чем упасть на спину на идеально заправленную кровать. Конец его шарфа ручной вязки цвета шампанского отскочил и попал на его лицо, Курт отбросил его в сторону. Огни города за окном раскрашивали комнату в яркие полосы цветов, будто рисуя городскую зебру. Ему надо будет запомнить эту идею для одного из будущих нарядов, подумал он про себя, прежде чем его глаза закрылись. Принт городская зебра. Городское сафари. Что-то в этом стиле. Он был измотан. У него были вводные занятия два дня подряд, и было ясно, что они в этом году будут труднее. Его занятия по Шекспиру сразу же начались с Ричарда III, его занятия по хореографии были настолько жёсткими, что он потянул шею, и теперь не мог нормально размяться, а его новый профессор по вокалу сразу же невзлюбил его, насколько он мог судить. В этом не было ничего такого, чего он не мог бы преодолеть — он справлялся и с худшим — но это расстраивало. Он смотрел на их учебный план и всем, что видел, была тяжёлая работа впереди. Всё это, а ещё то, что его новые туфли не были как следует разношены, и теперь Курту придётся лечит мозоль на большом пальце. Плюс он был голоден, а в его комнате не было ничего кроме печенья Кэрол и органической лапши, которую он хранил на крайний ночной случай или на случай простуды. Он не знал содержания натрия в лапше, и у него не было сил, чтобы идти в столовую. Он знал, что мог позвонить Рейчел и пожаловаться, да и Тина принесла бы еду, если бы он попросил, но в этом, казалось, не было смысла. Он мог сделать это. Ему просто надо немного отдохнуть, разработать мышцы шеи, и он будет как новенький. Когда мимо его комнаты прошла группа девчонок, возможно, направляющаяся на ужин, до него донеслись смешки. Он не знал своих соседей достаточно хорошо, чтобы даже попытаться угадать, кто это был. Курт сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Всё лето он мечтал о том, как вернётся в Нью-Йорк из затхлого, немодного мира Лаймы, вернётся туда, где должен быть. Это было пыткой — видеть взгляды, направленные на него, пока он шёл вниз по улице или сидел с друзьями. Всё, чего он хотел, это вернуться в Нью-Йорк. А теперь он был здесь с кучей работы и миллионами Нью-Йоркцев, проживающих свои жизни и не обращающих на него никакого внимания, и скучал по Кэрол и отцу. Он скучал по Финну. Он скучал по той лёгкой атмосфере, наполненной любовью, когда они всей семьёй проводили вечера за просмотром последнего сезона Голоса. Он скучал по чувству правильности. Не то, чтобы он чувствовал себя правильно в Огайо, только у себя дома, и даже там не всегда. Он так много боролся, чтобы получить свободу. И всё равно Нью-Йорк не был всем, чего он хотел. Он не был в НЙАДИ. Он не был восходящей звездой своей программы, пока нет. Его не сразу понимали и любили те, кого он встречал. Те вещи, которых он ждал, выживая в МакКинли, когда его обливали или толкали в шкафчики. И ему было ещё так чертовски далеко идти. — Неважно, — сказал он сам себе и поднялся в сидячую позицию. — Я попал в Нью-Йорк без всего этого, и я так же продолжу бороться. А затем позабочусь об остальном. Он стянул ботинки и откинул их, прежде чем полезть за лапшой. Он мог пережить один натри-содержащий приём пищи. Ещё один стакан воды привлекал больше, чем ещё один выход на публику. И если он отправит письмо Тине и Рейчел, чтобы организовать общий обед на следующей неделе, чтобы обсудить все новости, это будет лишь проявлением дружелюбия.* * *
Спасибо GPS на его телефоне и очень доброжелательной девушке в метро, Блейн приехал на десять минут раньше к кофейне, в которой Уэс назначил встречу, поскольку она находилась ровно между двумя их кампусами и близко к станции метро. Кофейня сама по себе была чистой и современной, но в ней не было ничего особенного — она выглядела как и все другие — но он всё равно заказал себе латте (какая-то часть его поёживалась от желания заказать двойной латте и с двойной пеной, потому что именно Себастиан приучил его «оживлять заказ», но теперь он уже привык пить такой кофе) и стандартный американо для Уэса и присел за столик лицом к двери. Он улыбнулся, открыв крышечку бариста нарисовал на пенке листок папоротника. Блейн любил подобные вещи. Несмотря на пасмурный день, Блейн чувствовал себя прекрасно. Он начинал привыкать к городу, и если его количество вводных занятий не займёт совсем всё время, он собирался многому научиться и начать выбирать, в каком направлении он хочет работать. Он так же вчера вечером вновь гулял с ЛГБТ-альянсом и встретил милого парня Скотта, у которого, как оказалось, не только прекрасное тело, но и прекрасное чувство юмора. И они хорошо повеселились вечером в баре, прежде чем отправиться в номер к Скотту. Покраснев, Блейн думал о том, что, ладно, они едва ли успели войти в его номер, прежде чем он почти смог побороть желание припереть согласного на всё Скотта к его входной двери, но он тоже был потрясающим. — Блейн! Голова Блейна вздёрнулась, и он медленно улыбнулся, пока Уэс пробирался через столики по направлению к нему. Он поднялся и крепко обнял своего старого друга, прежде чем вернуться за стол. Они не виделись уже пару лет, и теперь Блейн чувствовал себя одновременно правильно и нервно, сидя так напротив него, как в прежние времена в Далтоне за чашечкой кофе или на обеде. — Рад тебя видеть. Были какие-то проблемы с поиском места? — спросил Уэс. Он взял чашку, благодарно кивая, и забрал пакетик сахара, лежавший рядом. — Вообще нет, — ответил Блейн. — Кажется, я начинаю привыкать к метро. И я получил номер одной девушки. — Девушки? — Уэс поднял взгляд от своего кофе. Блейн рассмеялся, наблюдая за его замешательством. — Ладно, мне показалось грубым сказать ей, что я гей, после того, как она помогла мне. — В сравнении с тем, чтобы не перезвонить ей? — Эй, это Нью-Йорк. Многие люди здесь не перезванивают, — сказал Блейн. — Но казалось более грубым отказать ей. Уэс засмеялся. — Вижу, ты приспосабливаешься… — Думаю, да, — сказал Блейн, удивленный, но крайне польщённый его замечанием. Пока что, казалось, всё шло хорошо. Он заводил друзей, ходил на занятия и не повторял старых ошибок. — Хорошо. Так, Соловей Блейн, — сказал Уэс с кивком и ироничной улыбкой на лице, — расскажи мне о своих первых двух неделях колледжа. Тебе нравится? — он поднял стаканчик с кофе в приободрительном жесте. — Потрясающе, — ответил Блейн, вытягивая ноги настолько, насколько позволяло маленькое количество места под столом; он играл в фрисби вчера, и его мышцы всё ещё болели. — Мой сосед по комнате довольно крутой, и я могу смириться с тем, что мне нужно слушать музыку в наушниках, если это значит, что мне не придётся уживаться с кем-то, вроде Гаса из нашего крыла, который курит травку целыми днями и не принимал душ с того момента, как приехал сюда, насколько мы можем судить. — Лотерея соседей в первый год — почти что Русская Рулетка, не так ли? — сказал Уэс. — Мой сосед был био-фанатиком, который всё приносил домой странные вещи из анатомической лаборатории. Например, глазные яблоки. — Животные глазные яблоки? Или… — он не мог заставить себя сказать «человеческие». — А это важно? Блейн не стал особо об этом задумываться. — Да нет, не особо. Так… Как тебе жизнь старшекурсника? — Занятая, — ответил Уэс. — Я подал на удвоенные часы по экономике и восточно-азиатской культуре, так что я уже загружен огромной кипой работы. По крайней мере, это интересно. И ко всему этому и репетициям нашей постановки я староста, что значит, что на мне тридцать пять первокурсников, за которыми нужно проглядывать, пока они не вляпались во что-нибудь, — он посмотрел на Блейна и сузил глаза. — Хмм… Тридцать шесть. — Эй, когда это я во что-то вляпывался? — спросил Блейн, облокачиваясь на спинку стула и показывая одну их своих лучших улыбок. Уэс, однако же, в ответ не улыбнулся. — То, что я выпустился в конце твоего второго года, не значит, что я ничего не знаю, Блейн. — Оу, — хорошее настроение Блейна мгновенно испарилось. Он на мгновение перевёл взгляд на стаканчик с кофе, в надежде, что вкус его смог бы смыть чувство стыда. Он немного надеялся, что Уэс станет частью чистого листа, с которого он начинал свою жизнь в Нью-Йорке. — В большинстве случаев это был не я. — Я уверен, что хоть что-то, да было, — сказал Уэс, — но теперь всё позади, — его тон был полувопросительным. — Да. Определённо, — быстро ответил Блейн. Было. Он хотел, чтобы было. — Так далеко позади, что я не могу разглядеть это даже в зеркало заднего вида. Уэс задумчиво на него посмотрел. Блейн вздохнул, играясь со своей чашкой. Он сознательно не позволял себе повторять все те глупые вещи, которые он делал с и для Себастиана. Он не мог; это бы поглотило его. — Смотри, я был глупым, но с этим покончено. Я выучил этот урок. И я не думаю, что навредил Соловьям… Никому, кроме себя, честно говоря. — Уверен, что не навредил, — сказал Уэс со странной интонацией в голосе, которую Блейн не мог расшифровать. — В любом случае, это была старшая школа, и даже в сравнении с таким местом как Далтон, колледж совершенно другой. — Да. В смысле, здесь гораздо больше людей и место, в которых их можно встретить. Уэс засмеялся, глотнув немного кофе. — Я говорил в основном о занятиях и возможностях, но ты тоже прав. Я уверен, ты заведёшь множество друзей. Как и всегда. — Я уже. Моя команда Объединения очень крута, и я надеюсь попасть в одну из, а капелла групп в кампусе. — Тебе, вероятно, придётся стоять на заднем плане первый год или два, ты же знаешь, — напомнил Уэс с лёгкими весёлыми искорками в глазах. — Я знаю, — сказал Блейн. — И поэтому я так же сегодня прослушиваюсь для театральной постановки. Так я смог быть в центре внимания, — он попытался вновь сообразить улыбку, и в этот раз Уэс хихикнул и потряс головой. — Вижу, ты всё уже распланировал. Блейн усмехнулся в ответ, потому что знал, что за таким полуродительским тоном он прятал заботу. Он очень скучал по Уэсу. — Я хожу на занятия, Уэс. Делаю домашку. Трачу много времени с ЛГБТ-группой; Питер сказал, они помогают в качестве волонтёров в молодёжном центре на выходных, и я думал присоединиться к ним. — Питер? — спросил Уэс, приподнимая бровь. — Нет, — сказал ему Блейн. — всё не так. Он просто друг. Типа того. Брови Уэса взлетели ещё выше. — Да, нет, правда. Мы не… — Блейн потёр шею и прочистил горло. У него понятия не было, как объяснить то, что они как-то переспали, но теперь просто гуляли как друзья; он не стыдился своего поведения, но это был Уэс. Уэс, который был живым примером того, каким должен был быть настоящий джентльмен. Уэс, который взял его под своё крыло и которого он совершенно не хотел разочаровывать. — Это твоё дело, не моё. Просто скажи мне, что ты ведёшь себя умно, — Уэс облокотился на спинку стула, его взгляд сосредоточился на лице Блейна. Блейн кивнул. — Веду. Действительно. Я верю в защищённый секс. На сто процентов. — Это, конечно, очень хорошо, но я не об этом. Я помню Соловьиный Налёт На Gap. Я знаю, как сильно ты влюбляешься. — О боже, — Блейн поставил локти на стол и спрятал лицо в руках. Это едва ли были его лучшие дни, а у него было множество плохих дней. Даже если он нравился Джеремайе, публичное выступление было плохим способом завоевать парня. Теперь он это знал. Он больше никогда не сделает той же ошибки. — Я больше не тот ребёнок, Уэс. — Блейн… — Давай, Уэс, — умолял он, — поговорим о чём угодно кроме того, каким идиотом я был. Сейчас я умнее. И я в Нью-Йорке. Давай поговорим о том, какой колледж крутой, какой город крутой. — Хорошо, — сказал Уэс, но беспокойство не исчезло из его взгляда. — Расскажи мне о той постановке, в которой ты собираешься засиять.* * *
К полудню небо разразилось тёплым ливнем, и Блейн промок до нитки. Он даже не задумывался о погоде, когда уходил утром, но теперь пожалел об этом. Дождь и в Огайо был дождём, но в Огайо вода не стекала по улицам гигантскими потоками, которые доставали до его лодыжек, пока он шёл по тротуару. Он не заставлял метро вонять сыростью и землёй. Он не заставлял мусор плавать как маленькие лодочки по направлению течения. Блейн всегда думал о дожде, как о виде очистительного процесса. В Нью-Йорке он уже не был так уверен. Он вытер ноги о коврик, войдя в здание театра, и постарался отжать волосы, хотя это лишь заставило воду стекать по шее. Отныне он собирался внимательнее следить за прогнозом погоды и брать с собой зонтик и баночку с гелем. Он не мог выглядеть хуже, чем сейчас. Пара минут в туалете с сушилкой для рук помогли подсушить рубашку и превратить её из насквозь промокшей в слегка влажную, а быстро расчесав волосы, Блейн более или менее вернул прежнюю причёску. Это едва ли было впечатлением, какое он хотел произвести на прослушивании, но выбора не было. Если он не получит своего места в свете прожекторов, это будет целиком и полностью его вина, потому что он не планировал ничего заранее. На стульях в холле перед классом, где проводилось прослушивание, сидело полдюжины других студентов, и один из них указал ему на лист для записи. Он вписал своё имя в конец; большинство из примерно двадцати имён были вычеркнуты, и он пришёл к заключению, что они уже прошли прослушивание и ушли. Он знал из полученного письма, что это второй день прослушиваний, и им пришлось добавить третий день, чтобы все желающие могли прослушаться. Конкуренция будет жестокой. Блейн сел и закрыл глаза, закидывая назад голову и пытаясь сосредоточиться. Ему до этой недели не нужно было прослушиваться уже несколько лет, и это оказалось гораздо более нервирующим, чем он рассчитывал. Он любил выступать с Соловьями, но было что-то такое в том, когда оценивали лишь его, что не давало сидеть спокойно. Он сделал глубокий вдох и отодвинул эту мысль. Он мог сделать это. Нервы и неуверенность неважны. Он был создан, чтобы выступать на сцене. Даже если он не знал ничего другого, он знал это. Он знал, как включить природное очарование. Он вновь закинул назад голову и потряс плечами, чтобы расслабиться. Всё, что ему требовалось сделать, быть таким Блейном и петь. Он мог сделать это. К тому времени, как другие студенты уже прошли, оставляя Блейна одного в коридоре, он был готов. Невысокая девушка с короткой стрижкой-бобом, которая проводила прослушивания, вышла из комнаты и взяла планшетку. — Давайте посмотрим, — сказала она с улыбкой, смотря на последнее оставшееся имя, а затем окинула взглядом коридор. — Блейн Андерсон здесь? Он поднялся на ноги и улыбнулся ей. — Это я. — Заходи. Я Анджелика. Это Тина, — она кивнула на азиатку, сидящую за партой в углу комнаты. Тина легонько помахала ему, и Анджелика подсела к ней. — Я Блейн, — сказал он. — Обычно я не такой сырой. Мне жаль, но я надеюсь вы поверите мне на слово, если я скажу, что на выступлении не буду одет во влажную одежду. — Даже не знаю; это может стать интересным сюжетным поворотом, — с улыбкой ответила Анджелика. — Я не знал, что это такого вида шоу, — сказал он, позволяя улыбке стать кокетливой. Он знал, что сделать, чтобы показаться уверенным. Чтобы быть уверенным. — Ты будешь удивлён; в прошлом году один из главных актёров настаивал на том, чтобы мы выступили обнажёнными с песней из мюзикла Волосы, — сказала Анджелика. — Так, для справки, мы отказались. Тина порылась в стопке бумаг перед ней и достала два скреплённых вместе листа. — Хорошо, вот и ты. Блейн Андерсон. Первокурсник? — он кивнул, и она прочитала дальнейшую информацию, прежде чем поднять взгляд в недоумении. — Ты не на театральном и не на музыкальном факультете? — Нет, я… — сказал Блейн, быстро вспоминая, не было ли такого требования в электронном письме. — Я официально не решился на это, но я не думал, что это только для театралов. — Нет, не только, — убедила она его. — Но, очевидно же, что большинство людей, которые получают роли имеют такого рода подготовку. — Я пел в хоре всю старшую школу; я просто не планировал это в качестве будущей профессии. Глаза Тины загорелись, но прежде чем она смогла что-либо спросить, Анджелика прервала её: — Покажи нам, на что ты способен. — Хорошо, — и с улыбкой на лице он размял плечи и прошёл к пианино. В отличие от, а капелла прослушиваний, где он хотел акцентировать внимание на своём диапазоне, контроле и нахождении гармонии в равной степени с возможностью сиять, здесь он в первую и в последнюю очередь хотел проявить свою харизму. У него был огромный выбор кокетливых поп-песен в репертуаре, так что он лишь сделал глубокий вдох и погрузился в музыку. Анджелика облокотилась на спинку стула и улыбнулась, когда он закончил первый куплет, пока Тина делала кучу заметок на его резюме. Он слегка повысил голос, и она подняла на него свой взгляд, закусывая губу и пытаясь оставаться серьёзной; хотя он видел искры в её глазах, и он знал, что привлёк её. Он улыбался про себя остаток песни. Когда он закончил, они обе захлопали, и Анджелика глубоко вдохнула, поднимая руки над головой. — Отличный способ закончить день. Клянусь, если бы я увидела ещё одну интерпретацию танцев или монолога из Гамлета, я бы выколола себе глаза, как это сделал Оэдипус. Да и уши тоже проткнула бы, потому что, извиняюсь, но пение в два раза медленнее не делает песню душевной автоматически; в большинстве случаев, это лишь делает тебя медленным. — У нас завтра ещё, — напомнила ей Тина. — Это шоу обречено на популярность. В этом семестре все пытаются попасть на сцену. Но это лучше, чем альтернатива, я думаю, — Анджелика встала и закинула сумку за плечо. — Спасибо, что пришёл, Блейн, — сказала она ему, — ты и Кэти Перри спасли мой день. — Я считаю, что небольшая доза Кэти может спасти чей угодно день, — ответил он. Он улыбнулся им двоим и сделал шаг к двери. — Ещё раз спасибо. — Подожди, Блейн, у тебя есть минутка? — спросила Тина. — Не об этом всём, но… — Конечно. — До завтра, — сказала Анджелика Тине. — Я пойду и спою что-нибудь из Уогнера и буду притворяться, что я валькирия, чтобы выкинуть этот ужас из моей головы. Не то, что пел ты, — она похлопала Блейна по руке, проходя мимо него. — Она поёт оперные песни? — спросил Блейн, когда Анджелика уже вышла. — Для себя. Она занимается декорациями, — Тина взяла другую стопку бумаг, которая была на полу и начала складывать всё бумаги. — В любом случае, — сказала она по ходу работы. — Я хотела спросить: ты был в хоре? Блейн кивнул и опустил руки в карманы на шортах, подкладка неприятно холодной и липкой. — Всю старшую школу. — Я тоже! — сказала она с улыбкой; её лицо будто зажглось, и от этого она стала даже милее. — Правда? — Да, я скучаю по этому. В смысле, в колледже круто, но это была моя семья, знаешь? Из них только пара человек в Нью-Йорке. — Я понимаю, о чём ты, — ответил он. — Я видел одного из них этим утром, и это было так, будто я увидел старшего брата. Включая мудрые напутствия и всё такое. Тина рассмеялась и заправила прядь волос за ухо. — Совершенно верно. Мой друг, который организовал всё это, тоже приехал из Лаймы. Как-то он прочитал мне пятнадцатиминутную лекцию о том, как важно надевать тапочки для ванной в общий душ, и, клянусь, если бы я не прервала его, он добавил бы диаграммы и куклы. Блейн был увлечён её потрясающей историей, пока она не сказала то, что действительно зацепило его внимание. Мурашки от шока пробежали по его рукам, волосы на них стали дыбом, появилось чувство, будто за ним следят. — Лайма? Огайо? Она кивнула. — Слышал о нём? — Я ходил в Академию Далтон. В Вестервилле. Тина отложила бумаги и выпрямилась, уделяя всё внимание ему. — Ты был Соловьём. — Да, — он инстинктивно повёл плечами, его руки по инерции потянулись поправить галстук, которого уже нет. Однажды Соловей, навсегда Соловей, разве не так они говорили? От привычек трудно избавляться. — Я даже могу представить тебя в блейзере. Мы выиграли у вас, когда я была на втором курсе, — сказала она, посмеиваясь, — школа МакКинли. Новые Направления, — Тина протянула руку, и он ответил рукопожатием. Он помнил их немного, в основном название и факт того, что Соловьи проиграли им, но одна вещь из их выступления ему действительно запомнилась. — Вау, ребят, у вас лучшие танцоры. — Да, — её лицо осветила лучезарная улыбка, а после его выражение стало ещё теплее. — Я до сих пор встречаюсь с одним из них. Майк. Он в Tisch. — Это потрясающе, — Блейн приподнялся на каблуках и задался вопросом, почему он так удивлён, что встретил ещё кого-то из Огайо. В конце концов, в Нью-Йорк приезжали люди со всего мира. И не то, чтобы не было множество причин перебраться сюда из места, подобного Лайме. — Ммм… Он на год старше меня, так что приятно вновь быть вместе. Особенно здесь, — она вернулась к организации бумаг. — Что насчёт тебя? Нью-Йорк сильно отличается от Вестервилля, да? — В хорошем смысле, — ответил Блейн и сказал сам себе, что не собирался прятаться, неважно, что это могло изменить её мнение о нём. Огайо — не лучше место, чтобы быть открытым. Её глаза заинтересованно окинули его, но не казалось, что она чувствовала отвращение; и вновь, она работала с группой театралов, так что если бы она была гомофобкой, в этом не было бы ни капли смысла. — Согласна, — сказала она с едва уловимыми нотками сочувствия в голосе. Она достала папку и начала рассортировывать бумаги по отделениям. — Я даже словами передать не могу то, насколько бесполезна была школа, когда над моим другом издевались. Они едва ли делали хоть что-то. — Она отложила последние бумаги затянула резинку вокруг папки, пока Блейн старался не думать о своей собственной истории, о том, как его обзывали и избивали. Это не была её проблема, как бы сильно она ни сочувствовала своему другу, и это было давно. — В любом случае, теперь это всё позади, так? Мы сбежали! — По крайней мере, до Дня Благодарения. — Но потом мы всё равно вернёмся, — она убрала папку в сумку и сказала: — Я извиняюсь за то, что задерживаю тебя. Просто приятно встретить ещё одного фанатика хоров, особенно из Огайо. Я рада, что ты пришёл, Блейн. — Я тоже, — сказал он, и его улыбка была действительно искренней. Всегда было хорошо встретить человека, который понимал часть его, например то, откуда он приехал, и она казалась действительно милой. Она уже ему нравилась. Когда Тина начала двигать парту ближе к центру комнаты, он сразу же взял за другой конец. — Вот, позволь мне помочь. — Ты пытаешься подкупить судью? — спросила она. — А это сработает? Тина покачала головой. — Нет, но тебе это не нужно. Если конечно, мы завтра не получим ещё десяток других поющих поп теноров, я думаю, мы захотим тебя. — Я могу петь не только поп, — убедил её Блейн, забирая два стула из конца комнаты и возвращая их к парте, потому что не хотел, чтобы она думала, что он не мог сделать что-то ещё, если им понадобится. — Хорошо. Это не ночь кабаре. Ладно, если только это не из Кабаре. — Willkommen, bienvenue*, — запел он. Она засмеялась. — О, тебе придётся побороться за эту песню. Но если ты пообещаешь помочь ещё и с декорациями, то я обещаю попросить за тебя. — Идёт, — Блейн вытянул руку, и, с удовлетворёнными улыбками, они пожали руки. Он, конечно, не переживал за эту конкретную песню, но то, как Тина предлагала это, было милым и добродушным. Было бы глупо отказываться от такого предложения. * — отсылка к мюзиклу «Кабаре»